Вот увидишь - Николя Фарг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Toxic Kougar сделал себе ирокез», — перевел я после очередного замешательства.
— К чему, — заорал я однажды в гостиной, неожиданно склонившись к экрану его мобильного телефона, в котором он как раз писал сообщение, которое меня никак не касалось, — к чему стараться писать таким идиотским способом, когда ты безупречно грамотен? Чтобы делать как все, так, что ли? — добавил я со зловещей улыбкой. — Чтобы превратиться в такую же посредственность, как твои одноклассники?
И пока я изощрялся, доказывая ему, что именно так — пренебрегая своим языком — народы теряют свою культуру и идентичность, я сообразил, что реагирую как старый мудак и что в двенадцать лет было бы странно тревожиться из-за утраты французского самосознания.
— Что у тебя за прическа? — с напускным безразличием улыбнулся я в то утро за завтраком, прямо перед школой. В то самое утро, когда, проснувшись, я не подумал: «Сегодня двадцать третье июня две тысячи девятого года, через два дня Клеман погибнет в метро. Отныне каждая секунда, которую ты проведешь с ним, столь же священна, сколь трагична». — Что у тебя за прическа? — Раздраженный кокетничаньем Клемана, я ограничился многозначительной улыбкой — улыбкой, на самом деле говорящей: «Терпеть не могу, что каждое утро ты двадцать минут торчишь в ванной, обливаясь одеколоном и склеивая волосы гелем, а потом выходишь с такой прической, которая человеку моего возраста не может не показаться дебильной». Как и в вопросе с чересчур низко висящими джинсами и рэпом, по части причесок я тоже уже не был для Клемана авторитетом. — Тебе известно, что эту моду еще десять лет назад ввел Дэвид Бэкхем? — добавил я, пытаясь не показаться ни слишком отсталым, ни слишком старым мудаком. Мне даже хотелось немного унизить Клемана, показать ему, что и на его собственной территории я кое в чем разбираюсь. — К тому же вот уже два или три года назад этот кретин Криштиану Роналду[38] ему подражает.
Я не мог отказать себе в удовольствии произнести это особенно вызывающим тоном, чтобы задеть его, прекрасно зная влюбленность Клемана, как и всех его сверстников, гоняющих в футбол, в португальского центрального защитника, миллионера Криштиану Роналду.
И разумеется, от абсолютно равнодушного молчания Клемана тем утром я гораздо острее почувствовал себя старым мудаком, чем от его ирокеза и сваливающихся джинсов. Тем утром, глядя, как мой сын, вместо ответа на все мои ядовитые провокации, спокойно складывает вдвое намазанный медом ломтик хлеба для гренков и обмакивает его в холодное молоко, я показался себе жалкой шавкой, из-под забора облаивающей безразличных прохожих.
Ниже какая-то Ванесса в рубрике, названной «Вопросики друзьям» предложила дискуссию на тему «Считаешь ли ты, что Клеман всегда шутит по-идиотски?». Дальше следовали два квадратика, где полагалось поставить галочку: «да» или «нет», и приглашение взглянуть на результаты голосования других участников.
Немного ниже автоматическое сообщение от Facebook: «Клеман изменил фотографию профиля», с комментарием Юго: «Хорош фоткаться, на фотках ты еще больший задрот, чем внатуре».
Еще ниже другая тема для обсуждения: «Воняет ли у Клемана из пасти, когда он утром приходит в школу?» «Да» или «нет». Отбросим в сторону словечки, принятые среди подростков. Все эти школьнички сразу показались мне неслыханно жестокими и злыми по отношению к Клеману.
— «Клэшать, бэшать, тэйклать»[39]: значит, для тебя и твоих друзей нынче важно только это? И, кроме того, ты что, не можешь найти французские слова, чтобы выразить то же самое? — как-то вечером я, как старый пердун, заорал на него, когда, закончив уроки, накрыв на стол, приняв душ, надев пижаму и присев перед телевизором в гостиной, чтобы до ужина спокойно посмотреть передачу, которую вел Лоран Рюкье[40], он вдруг, не знаю в связи с чем, закричал срывающимся голосом:
— О-ля-ля! Как этот Земмур[41] ему клэшнул!
Тут я схватил пульт, вырубил телевизор и за каких-то пятнадцать минут испортил сыну удовольствие от передачи и настроение. Точно старый мудак, я талдычил: наша цивилизация столь же безмозглых, сколь и кровожадных комментаторов, наша цивилизация публичного унижения, казней в прямом эфире, наша цивилизация исчезающей человечности, исчезающего уважения, цивилизация хронических капризов и неудовлетворенности, эта цивилизация, в которой молодое поколение может требовать у старшего все, ничего не давая взамен, цивилизация ставших нормой посредственности и бесстыдства, цивилизация эмоционального ширпотреба… Надоело до смерти!
Еще ниже Клеман поместил для просмотра клип рэпера La Fouine[42] под названием «Krav Maga»[43]. Комментарий Сергея: «Блин, клип — отстой, только музон клевый».
Когда я прочел следующее сообщение, сердце мое учащенно забилось. Некая Ариана, вне всякого сомнения та самая, о которой говорила Элен и с именем которой, я предчувствовал, так или иначе связана трагедия Клемана, эта Ариана, отвечая на вопросы двух «Дружеских опросов»: «Считаешь ли ты Клемана симпатным?» и «Что ты ответишь, если Клеман пригласит тебя в кино?» — пишет: «Неееееее» и «Лучше сдохнуть».
Приняв удар так, словно он был адресован непосредственно мне, я был убит этим жестоким неприятием.
Двадцатого июня та же Ариана оставила на «стене» Клемана сообщение для какого-то абонента «bacar94enfonce». Тот в качестве аватарки выбрал не свою фотографию, а львиный профиль на фоне трехцветного зелено-желто-красного флага с зеленой звездой посредине и написанном сверху, точно краской на стене, словом «Сенегал».
Сообщение Арианы: «Эй, алё. Автобус это уж о4ень не круто. Как насчет метро».
Мое сердце внезапно остановилось. Наконец среди всей этой бессмысленной информации я наткнулся на ту, которую искал, сомневаясь, что смогу найти.
«Сучка», — подумал я, разглядывая ее изображение в сопровождающей сообщение виньетке. Фотографию она, без сомнения, старательно выбирала сама: надменная злючка с темными волосами, приплюснутыми диджейскими наушниками, с указательным пальцем, равнодушно прижатым к похотливым губам, вытянутым вперед куриной гузкой, как на портретах Рианны, Ванессы Хадженс, Кэсси или какие там еще есть звезды для подростков.
Я кликнул, чтобы посмотреть объект этого комментария, прямо под ним, и открылось окно видео. Слабое разрешение картинки, дрожащее изображение, слишком громкий звук — все свидетельствовало о том, что запись произведена мобильным телефоном.
Середина дня в городе, несколько пассажиров, ожидающих на крытой автобусной остановке. Потом вылезающее на передний план лицо черного мальчишки, демонстративно держащего в вытянутой руке мобильный телефон, вероятно, для того, чтобы воссоздать для зрителя по возможности самое широкое поле созерцания сцены.
— Я на остановке «Парижское кладбище», вот автобус подходит, — говорит подросток. Потом, повернув голову, нацеливает свой аппарат вдаль на шоссе и неловко включает зум, чтобы можно было разглядеть приближающийся автобус № 183, пока находящийся метрах в ста от него.
Хаотическое мелькание тротуара: парень направился к остановке. Он худо-бедно наводит камеру на себя, обгоняет пассажиров и внезапно, когда автобус уже начинает замедлять ход, делает вид, что кидается на проезжую часть, как будто хочет броситься под колеса машины. Автобус резко тормозит, точно так же как тот, перед пятилетним Клеманом, на улице Пиренеев. А парень отскакивает в самый последний момент. Возгласы пассажиров на остановке, один необычный: «Во дурак!» Под неодобрительный гул мальчишка убегает. Снова мелькание тротуара. Через несколько секунд, отбежав на безопасное расстояние, он снова появляется на экране крупным планом. Несмотря на прерывистое дыхание, он улыбается и обращается в камеру как бы с анонсом дорогущего фильма:
— Бакар в прямом эфире на девять-четыре. Вызов брошен. Кто осмелится принять его?
Каждое утро при пробуждении, для того чтобы вспомнить, что мой сын мертв, мне хватало тех нескольких десятых долей секунды, которые требуются мозгу, чтобы ощутить реальную боль, скажем, когда неожиданно порезался ножом. Благодаря трем проглоченным накануне таблеткам донормила я мог продлить этот период на целые секунды. И, даже осознав, что никогда больше не увижу Клемана, я чувствовал, как медикаментозный туман, висящий в мозгу, смягчает мое отчаяние.
«Мы никогда не забываем, но продолжаем жить с этим». Эта фраза, оставшаяся от дурного сна, содержание которого я напрочь забыл, еще звучала у меня в голове, куда более банальная и менее загадочная, чем казалась во сне.
Я уснул в постели Клемана, на дешевом матрасе, приобретенном в один прекрасный день в спешке моего переезда после расставания с Элен. Этот матрас 90 x 190, для одинокого молодого человека, купленный «на время», в ожидании его замены настоящей кроватью, когда я переселюсь в квартиру побольше, меблированную как положено, с дополнительной комнатой, где мы поместим достойный своего имени письменный стол и наконец расставим сотни моих книг, томящихся в картонных коробках в подвале, — этот односпальный матрас я, вечно неспособный проявить волю, так и не заменил. Как и не переехал в квартиру побольше. А сундучок волшебника, подаренный Анной Клеману, когда ему исполнилось девять лет, так и продолжал пылиться среди полок в ожидании возможного представления для публики. А стены комнаты Клемана я так и не позаботился перекрасить в более подходящие для ребенка теплые тона и не нашел времени заменить лампочку в его волшебном фонаре. Да что говорить: а сам Клеман — я так и не успел его сфотографировать. Я покупал ему только дешевые вещи, как этот матрас, назидательно приговаривая: «Фирменные ты будешь покупать, когда начнешь сам зарабатывать деньги». Так вот, этот постоянно временный матрас, который, как и все остальное, как сам факт, что ты просыпаешься каждое утро, стараясь не слишком задумываться, ради чего, послужит лишь для того, чтобы предугадать ближайшее будущее столь же безжизненным, как время обещаний.