Прямо сейчас - Виктор Филимонов

Потом она встала, припудрила носик и улыбнулась.

Наступил вечер, люди вспомнили, что среди них есть мужчины и женщины, и пошли покупать цветы.

Танец четвёртый

Время течёт расплавленным

Стеклом течёт время

Медленно

Диакон машет кадилом.

Бросает в кадило ладан.

Ладана благоухание

Поднимается к небу высокому.

В небе высоком – ангелы.

Белые-белые ангелы.

Нюхают небо ангелы.

И поют, поют ангелы.

Осанна, – поют, – ин эксельсис.

Хоры поют стихиры.

Услыши, – поют, – мя, Господи.

Очень хочется в рай.

Священник нюхает воздух.

Присутствие Духа вне всяких Сомнений, то вера движет

Горами.

Горы движутся медленно.

Совсем почти незаметно.

Им не хочется двигаться.

Но заставляет вера.

Она кого хочешь заставит.

Священник нюхает воздух

Диакон подходит ближе.

Машет кадилом диакон.

Машет, и машет, и машет.

Диакон, диакон, диакон.

Священник, священник, священник.

Нюхает, нюхает, нюхает.

Носом водит налево.

Слева водит направо.

Вослед за кадилом водит.

И нюхает, нюхает, нюхает.

Стопы своя направляет

Вослед движениям носа,

Подобно фреске египетской,

И нюхает, нюхает, нюхает.

Стопы своя направляет

И осторожно притопывает,

Стопами своими притопывает,

Носа крылами похлопывает.

Диакон кадилом помахивает,

Паства мошною потряхивает.

Ангелы кружа'т-кру'жатся,

Осанна, – поют, поднатуживаются.

Диакон кадилом машет.

Священник стопами пляшет.

Стопами о пол шлёпает.

Носом по воздуху ляпает.

Небеса разверзаются.

Дождик начинается.

Танец пятый

Сидя в позе трудолюбья,

Много силы тратя разом,

Воспарить желая к музам,

Напрягая мощный разум,

Заводя крест накрест очи,

От усилья смежив вежды,

Тайн бытийствующих в ночи

Разгадать имел надежду.

Ноги длинные ступали

Под столом нога на ногу.

Руки ловкие лежали,

Шевеляся понемногу.

Головы большая тыква

На носу стоит в тетрадке.

Там написанные буквы

Пребывают в беспорядке.

Где ты, где ты, озаренье!

Где вы, музы и пегасы!

Интеллекта приключенье,

Улетание в пампасы!

Где высокой выше вышки

Вдохновения накал!

Я вскочил, сорвал манишку

И вприсядку танцевал.

Танец шестой

Медсёстры ставят уколы.

В вену, и в руку, и в мышцу.

Мышцу делят на части

И в верхнюю левую ставят,

Или в верхнюю правую.

Главный врач ходит кругами

Смотрит на мышцы народа.

Зрелище интригует.

Медсёстры шприцами машут.

С размаху иглы втыкают

Во многострадальные мышцы.

Главврач круги ускоряет

И совершает пассы,

Как будто втыкает в мышцы

Иголки очень большие,

Размером примерно с сардельку.

И ходит, и ходит кругами.

Медсёстры едва успевают,

Едва успевают за главным.

Кругами за ним успевают.

Бегут и втыкают иголки.

Поток наконец иссякает.

Кончаются вены и руки,

Кончаются круглые мышцы,

Кончаются даже лопатки,

Уж эти могли бы сдержаться.

Медсёстры вприпрыжку за главным

Несутся и делают пассы

Как будто втыкают в мышцы

Иголки такого размера,

Что главврачу и не снились.

Вприпрыжку кругами несутся.

Впереди всегда самый главный.

Чапаев верхом на картошке

Размахивает сарделькой.

Да, пора пообедать.

А после обеда снова

Вены, и руки, и мышцы.

И так без конца и без края.

Здоровье заботу любит.

Танец седьмой

Свет небольшой, но не полумрак. Звуки слышны, будто сквозь воду, глуховатые, невнятные. Нет! Не так! Сквозь воду только голоса. Прочие звуки, напротив, отчётливые, высокочастотные. Звон рюмок, тарелок и вилок, скрип стульев. Блики от ёлочных гирлянд на столовом стекле и серебре яр-кие, цветные, острые. Серые фигуры людей будто в тумане. Лиц не видно, голоса сквозь воду.

Появляется музыка. Достаточно громкая чтоб танцевать. Звук чистый, идёт не отсюда.

Оттуда.

Это «Айсберг», песня из репертуара А. Пугачёвой, музыка И. Николаева, слова Л. Козловой.

Голос не Пугачёвой. Мужской, хриплый, интонирует чисто, нарочито манерный:

«Ледянуой горуой уайсберг из тумауна выраустайет…»

С первыми нотами из-за стола медленно и синхронно встают два человека, сидевшие рядом. Оба мужчины, худы, высоки и прямы. Их лица серьёзны. Голова одного чрез-вычайно кругла, другого – весьма волосата. Встают и идут на эстраду. Касаясь плечами, немного наваливаясь друг на друга и подпирая друг друга, похожие вместе на букву «Л» прописную, большую, с двумя головами, круглой и волосатой, соединившись ушами, слитыми в песне.

Шагают, как и вставали, медленно и синхронно. Сначала ногами средними, потом, соответственно, крайними. Обходят стулья, столы. Замысловатым и сложным путём идут на эстраду.

Расклеивши уши, берутся за руки. Шаг в сторону крайней ногой, взмах в ту же сторону средней. Свободной рукой бьют по верхней ноге в районе лодыжки. Лица серьёзные, смотрят всё время туда, куда машут.

Спружинив рукопожатьем, бросаются к центру, и сталкиваются животами. Оба высокие, стройные, выпячивая живот, прогибают спину, откидывают назад голову, круглую и волосатую, и крайнюю ногу, согнутую в колене. Свободной рукой махом вверх, и назад, и вниз касаются поднятой пятки.

Крайние ноги навстречу друг другу стремятся и сталкиваются в аплодисменте. Так же свободные руки.

Снова шаг в сторону крайней ногой. Всё повторяют сначала.

И снова, и снова, и снова. Подобно тому, как вода совершает коловращенье в природе. Бурным потоком стремится с горы, наполняя моря и плантации риса. И поднимается к небу, палимая яростным Солнцем, чтобы затихнуть на миг на сияющем снегом Олимпе и Килиманджаро, и снова низринуться в бездну.

Годы, века и эоны.

«Айяа про всё на свиэте с тоубоую забывуайю…!»

Вихрем врывается женщина.

Стройная, кареглазая, длинношеяя. Нос её тонкий, горбатый, спортивный тянется вверх и вперёд, к месту соединенья стены с потолком.

Взгляд кумулятивной гранаты

направлен в головы, круглую и волосатую.

Сразу.

Декадентские плечи. Руки с тонкими пальцами исполняют призывные жесты: следом за носом спортивным тянутся вверх и вперёд, ладони открыты Солнцу, Луне и манне небесной.

Бег её лёгок. Голень при каждом движеньи захлёстывает вверх и назад, обнажаясь опять же призывно, но отрешённо, безадресно, неспецифично.

Мужчины танцуют. Сосредоточенны и ритмичны.

Смотрят туда, куда машут ногами: в стороны – внутрь, в стороны – внутрь, за горизонт – друг на друга.

Женщина, руки ломая, делает жест отверженья, дескать не надо ей ни того, ни другого. А жалко.

На полном скаку развернувшись, женщина руку назад в направленьи мужчин выставляет и так замирает на долю секунды, на музыкальную долю. Локоть натянут, запястье изогнуто пальцами вверх и ладонью к мужчинам. Другая рука тыльной частью запястья прижата ко лбу. Лицо повёрнуто к небу, глаза страдальчески полуприкрыты. Прямая спина образует единую линию с ближней к мужчинам ногой, нарушается, правда, линия призывным бугром ягодицы. Другая нога, в колене согнувшись, опору даёт всей конструкции.

«А яа в любоувь как в моуре бросауюси са голоуой…!»

Грудью своей встречный поток раздвигая, женщина вихрем несётся к мужчинам. Руки прямые назад, растопырены пальцы, кверху лицо, кверху носом, а подбородком вперёд.

Те продолжают своё. Машут ногами, расходятся, сходятся, сталкиваются животами. Сцилла с Харибдой.

Женщина вихрем несётся к мужчинам, мужчины несутся навстречу друг другу, влекомые рукопожатьем.

Замерла публика. Звон тарелок и рюмок, невнятное бормотанье – всё стихло.

Женщина – вихрем,

мужчины – навстречу, все трое сошлись в единую точку пространства.

И времени. Нулевой интервал между

ними.

«А ты такоуй холоудыный…»

Носа ударом спортивным мужчин развернуло. Рукопожатье разорвано, среднее сделалось крайним, а крайнее средним.

«Женщина между мужчинами как бриллиант на помойке», – сказал Зороастр волосатый.

«Сверкает», – добавил круглоголовый Платон.

«Как айсберг в океуауне…»

Снова берутся за руки, женщина посередине.

Все трое синхронно и музыке в такт левой ногой машут вперёд. Пятка вперёд, кверху носок, нога строго горизонтальна. Левой ногой шаг назад, и удар назад уже правой. Правой ногой шаг вперёд, и всё повторяют сначала.

И снова, и снова, и снова. Солнце восходит, лаская природу розовым прикосновеньем, стремится к Зениту палящей расплавленной медью, и утекает на Запад огненной хризантемой.

Годы, века и эоны.

«И высе твои печуаули…»