Прямо сейчас - Виктор Филимонов
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Название: Прямо сейчас
- Автор: Виктор Филимонов
- Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прямо сейчас
стихи в прозе
Виктор Филимонов
© Виктор Филимонов, 2016
© Дмитрий Михайлович Бочкарёв, фотографии, 2016
© Татьяна Леонидовна Зибарева, иллюстрации, 2016
Редактор Ирина Юрьевна Плотникова
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
В мире поэзии всегда дует ветер, мир прозы уютен и привычен. Я говорю не о стихах и прозе, как возможных формах текста, а об образной составляющей, о «форме сло-ва», творящей параллельную, магическую, поэтическую реальность.
«Если мы захотим создать определение «поэтического» и вообще «художественного» восприятия, то, несомненно, натолкнемся на определение: «художественное» вос-приятие – это такое восприятие, при котором переживается форма»1. (Шкловский В. Б. Гамбургский счёт: ствтьи – воспоминания – эссе 1914 – 1933, М., Советский писатель, 1990, С. 34)
Переживание формы возможно только «на ветру», там, где она ещё не устоялась, не покрылась «панцирем повседневности», где мы прямо сейчас читаем, смотрим и слушаем, а не узнаём знакомое и не вспоминаем известное.
Миры поэзии и прозы разделяет стена. Это стена нашего дома. В ней есть двери. Мы выходим через них и каждой клеточкой своей чувствуем ветер, и солнце, и звуки, и запахи. Мы заходим обратно, и с закрытыми глазами находим ложку и смотрим телевизор.
Миры внутри и снаружи ничем не отличаются друг от друга, однако нам представляется, будто мы знаем один из них очень хорошо и можем быть уверены в его незыблемости.
То и другое – суть один огромный волшебный мир. Здесь и там – одни законы.
«Слово, теряя форму, совершает непреложный путь от поэзии к прозе»2. (Потебня А. А., Из записок по теории словесности. Цит. по Шкловский В. Б. Гамбургский счёт: статьи – воспоминания – эссе 1914 – 1933, С. 35)
Путь этот тысячекратно пройден. От восторженных молодой верой песен о «древлем израиле, веселыми ногами пешешествующем» до солидного и стандартного «Бог в помощь», в котором кажется не осталось ничего от Того-Кто-Есть-Любовь. Но что-то сдвигается в Мире, когда этой фразой случайный грибник приветствует в лесу влюблённую парочку.
В. Филимонов
Автор выражает глубокую благодарность Льву Хабарову за понимание, чутьё и интуицию, а также Сергею Воробьеву, Олегу Мильдеру и Дмитрию Тарасову за помощь в подготовке книги.
Профессиональные танцы
Танец первый
Тёмное синее небо над синим таинственным лесом.
Огромные жёлтые звёзды. Много звёзд и Луна жёлтым сыром дырявым над серым болотным туманом висит себе. Ей хорошо.
Тепло. Тихо. Ни звука, ни ветра, ни вздоха кикимор. Всё спит.
Птица ночная огромная чёрная из темноты в темноту, подобно колибри с цветка на цветок, порхает бесшумно – сама темнота.
Чу! Между синих холмов, тёмных корявых фантазий болотных туманов, случайного блеска воды в лунном свете, ужиком жмётся к земле, вьётся серебряной лентой, дождиком ёлочным новогодним, дорога. Железная. Рельсы сияют холодным, спокойным, разумным.
Медленно движется поезд, мягко по рельсам ступая, стуком колёс не вторгаясь в таинственный сон естества – расписание дело серьёзное.
Машинист напряжённо глядит в темноту, словно ждёт прихода оттуда ответа на главный вопрос. Какой – неизвестно, но главный.
Кочегар застыл неподвижно. Рот открыт и глаза – он не здесь, он слушает музыку топки.
Мерным гуденьем огонь поёт свою песню о вечном мгновении.
Вот оно!
Оба приходят в движение.
Машинист что-то крутит и тычет куда-то руками, и рычаги какие-то тянет.
Кочегар лопату хватает
И бросает, бросает, бросает
Уголь в топку, и в топку, от нетерпения топая.
Машинист включает гудок. Звук огромный ревёт и рвёт сонные грёзы в лохмотья.
Птица чёрная крыльями хлопает. Кикиморы воют, к гудку паровозному терции строят сверху и снизу, и кварты, и сексты, и прочие интервалы.
Рельсы стонут протяжно. Из леса Некрасов кричит про стоны и песни. Поезд мчится быстрее, быстрее, из трубы вырывается пламя, оранжево-жёлтое знамя.
Жёлтые звёзды мохнатые, синее небо горбатое.
Машинист вытирает фуражкой лицо, рука – на плече кочегара.
Кочегар вытирает лопатой живот, рука – на плече машиниста.
Серьёзная радость на лицах.
Стоя боком друг к другу, рука на плече у другого, смотрят вперёд, в темноту.
И начинается танец.
Правой ногой налево, левой ногой направо.
Так повторяют снова и снова, справа – налево, слева – направо.
На левой ноге приседают, правую в сторону тянут. Потом приседают на правой, левую в сторону тянут.
Пяткой по полу стучат каждый раз и кричат радостно, яростно, зычно.
Колёса стучат ритмично. Гудок поёт мелодично. Кикиморы строят прилично.
Звук, отражаясь от синего леса, в синее небо возносится, сверкающей пылью и звоном хрустальным на звёзды расходится.
Тише и тише поёт, но не стихает совсем.
Танец второй
Бухгалтерия выдаёт зарплату три дня, причём в первый день – после часа дня.
А деньги привозят утром.
Их привозят в бронированной машине. Полную машину.
В мешках.
Инкассаторы машину разгружают и несут деньги в бухгалтерию.
А все бухгалтера стоят по стенкам и облизываются.
А главный бухгалтер сидит на стуле, и к его ногам инкассаторы приносят деньги.
Мешками.
Целую машину.
Инкассаторы уходят.
Запирают двери.
Бухгалтера высыпают деньги из мешков. Главный бухгалтер встаёт на стул и с него ныряет в кучу денег.
И все бухгалтера тоже ныряют в деньги, и кувыркаются там, и танцуют, и разбрасывают деньги по комнате, и подбрасывают их до потолка, и подставляют счастливые лица под летящие с неба купюры.
А на самом верху денежной кучи лежит кассир, улыбается и дрыгает ногами.
Часы бьют полдень.
Главный бухгалтер садится на стул. Остальные берут веники, и сметают разбросанные деньги обратно в кучу, и садятся за свои столы.
Счастливые улыбки уходят с лиц.
На лицах – материальная ответствен-ность.
Часы бьют час дня. Кассир выдаёт зарплату.
Танец третий
Девушка работала в цветочном магазине. В большом и красивом.
Там продавались цветы.
Там, да-да, продавались цветы.
Ах! продавались цветы.
Девушка с ними разговаривала. Она знала язык цветов. Это опьяняло. Она разговаривала с цветами на языке цветов, а с покупателями она тоже разговаривала на языке цветов.
Каждый день ровно в полдень, когда Солнце, влекомое силой космического порядка, достигало высшей точки своей на сияющем небосклоне, когда все люди, очнувшись от утренней неги и не достигнув ещё неги вечерней, соединялись в трудовом экстазе, забыв друг о друге как о друге и подруге, когда цветы во всём мире, оставив целомудрие, раскрывали свои прелестные лепестки, обнажая самое сокровенное, что есть у них, и источая ароматы, с которыми всё прекрасное, что есть во Вселенной, может лишь сравняться, девушка наслаждалась покоем в прохладе своего магазина среди растений, которым неведомы радости скоротечности. Люди, забывшие друг о друге, забыли и о цветах, поэтому покупателей не было и можно было наслаждаться.
Но, чу! Что это? Что за странное и чудесное чувство, это томление, это ожидание, когда нет сил для покоя, когда хочется бежать куда-то, воздев руки горе, когда ноги сами начинают сгибаться и разгибаться, словно живя своей особенной, отдельной от всего остального жизнью! Что это за музыка звучит в ушах! во всём теле! во всей душе! во всём мире! Что! За Музыка!
Девушка встала с ложа, усыпанного лепестками ландышей, сняла ботиночки и сделала несколько осторожных шагов, словно не доверяя отбившимся от рук ногам. Прохладный каменный пол вселил уверенность. Девушка шагнула смелее. Ещё смелее. И ещё. Ноги несли её прямо к раскинувшимся широким ковром растениям. Она встала на этот ковёр, замерла на миг, потом подняла вверх свои руки и начала танец, притопывая и сжимая и разжимая кулачки, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее.
Растения, на которые она ступала, ласкали своими листьями её пяточки, цветы орошали её своим благоухающим нектаром и устилали своими лепестками подножие ног её, деревья протягивали свои ветви, приветствуя её, и оберегая её, и преклоняясь красоте танца её. И целовали руки её ели и ёлки её.
Девушка кружилась в танце.
Был стан её лианногибок.
Глаза, устремлённые в небо,
Сияли земными цветами.
Руки ласкали листья.
Волосы развевались.
Волосы ветром играли.
Волосы сплетались с травою.
Глаза устремляются в небо.
Девушка лежала среди цветов, не знающих радости скоротечности, и смотрела в небо, прикрытое потолком.