В небе Балтики - Андрей Калиниченко

- Товарищ командир, связь установлена, пулеметы в порядке, - доложил по переговорному устройству стрелок-радист Шишков.

Я хотел ему ответить, что пулеметы надо проверять на земле, но промолчал. Ведь это первый боевой полет. Еще немало предстоит поработать, чтобы добиться хорошей слетанности экипажа.

Прошли "выходные ворота" блокадного кольца, обогнули с севера Кронштадт и легли на новый курс.

- Красиво идем, - сказал я штурману, кивая на четкий строй пикировщиков.

- Любо посмотреть, - отозвался Виноградов.

Эскадрилью возглавлял Раков. Я шел в звене Юрия Косенко.

- До цели осталось три минуты, - четко доложил Виноградов. - Прицел в боевом положении.

"Но почему такая большая высота? - подумал я. - По расчету должно быть три тысячи метров". Потом убедился, что все правильно. Четыреста лишних метров командир отводил на выполнение противозенитного маневра перед целью.

Покачиванием самолета с крыла на крыло Раков дал команду перестроиться для атаки. Впереди стали появляться разрывы зенитных снарядов. Они становились все гуще. Самолет комэски отвернул вправо, за ним все остальные. Ведущий со снижением и увеличением скорости сделал небольшой доворот влево, ведомые повторили его маневр. Восьмерка вытянулась в цепочку.

Шапки разрывов появлялись то справа то слева. Казалось, все вражеские зенитки сосредоточили огонь по моему самолету. Один из снарядов разорвался впереди. Свернуть было невозможно, и машина прошла через черное облачко. В кабине запахло пороховым дымом. Потом тяжело ухнул разрыв слева. Самолет слегка качнуло. Я судорожно сжал рукой штурвал, глаза заливал соленый пот, шлемофон прилип к мокрым волосам. "Петляков", загруженный бомбами, маневрировал вяло. Нужно было скорее освободиться от них. Но где эта проклятая батарея!

Под крылом раскинулась равнина, поросшая мелким лесочком и изрытая воронками. Кое-где едва различались тропинки, внезапно обрывавшиеся у зарослей кустарников.

- Где наша цель? - спросил я штурмана.

Перед вылетом все батареи, обстреливающие Ленинград, в том числе и 213-я, были тщательно изучены нами по картам и фотоснимкам. Но теперь я ничего похожего не видел. Штурман тоже никак не мог отыскать цель. Она была тщательно замаскирована. Над развилкой дорог Раков сделал разворот и лег на боевой курс. Все летчики повторили то же самое. И тогда прямо перед собой я увидел на опушке леса батарею.

- Вот и наша двести тринадцатая, - сказал я штурману, а сам подумал: "Молодец Давыдов, отличный штурман у Ракова. Точно вывел группу на боевой курс".

Привычным движением руки переключил тумблер, чтобы выпустить тормозные решетки. Полет сразу замедлился, словно самолет вошел в более плотную среду. Давление на штурвал увеличилось - машину потянуло на нос.

- Боевой курс! - сообщил Виноградов и прильнул к бомбоприцелу.

Вражеские зенитки продолжали вести огонь с еще большей яростью. Вокруг непрерывно рвались снаряды. Казалось, ничто живое не может уцелеть под ливнем раскаленных осколков. И маневрировать теперь уже нельзя. Нужно точно выполнять указания штурмана.

- Вправо пять градусов! - услышал я голос Виноградова и немедленно выполнил его команду.

- Еще два вправо!

- Есть еще два вправо!

Теперь все внимание приборам. Курс восемнадцать градусов, высота три тысячи метров, скорость триста километров в час. Курс... Высота... Скорость... Самолет то и дело вздрагивал от рвущихся рядом снарядов. Мне казалось, что штурман прицеливается слишком долго, хотя он тратил на это считанные секунды.

Самолет командира звена перешел в пикирование. По расчету я должен переходить в атаку спустя секунды, поскольку нахожусь от него в двухстах метрах. Но вместо ожидаемой команды "Пошел!" штурман передает мне:

- Так держать!

"Неужели штурман не видит цели?" - мелькнула в голове тревожная мысль.

- Толя, Сергей, держитесь! - крикнул я и, не дожидаясь команды штурмана, резко отдал штурвал от себя. Тело оторвалось от сиденья и повисло в воздухе, туго натянув привязные ремни. В кабине поплыли ставшие невесомыми планшет, какая-то гайка, соединительный шнур шлемофона. Угол пикирования приближался к восьмидесяти градусам. Напрягая зрение, я искал батарею, но видел лишь десятки огненных вспышек, фонтаны взлетающей к небу земли и клубы черного дыма. Это рвались бомбы, сброшенные впереди идущими экипажами. Наложив перекрестье прицела на центр разрывов, я нажал боевую кнопку. Самолет чуть вздрогнул, освободившись от груза.

- Пошли бомбы! - закричал воздушный стрелок-радист.

Машина продолжала нестись к земле с нарастающей скоростью. Стрелка прибора, вращаясь, сбрасывала одну сотню высоты за другой. "Поврежден автомат вывода из пикирования", - подумал я и что есть силы потянул штурвал на себя. Самолет медленно начал выходить из пике. Под действием перегрузки меня прижало к сиденью. Руки, ноги, все тело стало раз в пять тяжелее обычного. Перед глазами, сливаясь с прерывистыми нитями трассирующих пуль, появились желтые круги. Очередная струя прошла слева, едва не задев консоль крыла.

"Сейчас, все кончится... следующая очередь "эрликонов" срежет нас", вертелось в голове. Напрягая силы, резко дал правую ногу - самолет ушел в сторону. Трассы зенитных снарядов пронеслись теперь позади. Мы выскочили из зоны огня. Давящее чувство тревоги отхлынуло от сердца. Оглянулся. Вокруг никого не было.

- Где самолет командира звена? - спросил я штурмана.

- Вся группа впереди и выше нас, - ответил Виноградов, укладывая в жесткое крепление свой бомбоприцел.

Догнал я товарищей уже над Финским заливом. Все восемь экипажей находились в строю. Потерь не было.

Так прошел первый боевой вылет. Трудным он оказался для меня. Не все я делал так, как положено, даже отстал от строя. Это могло кончиться плохо, если бы над целью появились вражеские истребители.

- Здорово вас потрепало, - сказал механик самолета, когда я вылез из кабины.

Он уже успел осмотреть всю машину.

- В фюзеляже и левом крыле восемь пробоин, но небольших, - успокоил он меня. - Быстро заделаем.

- Проверьте автомат выхода из пикирования. Он, кажется, не сработал. Остальное в порядке, - сказал я механику и ушел на доклад к командиру.

- Поздравляю вас с первым боевым вылетом, - улыбаясь, пожал мне руку Раков.

На душе потеплело. Раков, видимо, учитывал состояние летчика, впервые побывавшего в бою, и не стал распекать меня за ошибки. Так же тепло комэск поздравил и штурмана Виноградова. А у Шишкова это был уже не первый вылет.

- Ну как твоя "севрюга"? - поинтересовался у меня командир звена Юрий Косенко.

- Отличный самолет, - весело ответил я, - на такой машине и на Берлин можно лететь.