Анклав - Энн Агирре

Наперсток чуть-чуть меня старше, но девчонка она некрупная. Ее определили в Строители. Волосы у нее темные, глаза карие и всегда широко распахнутые. И подбородок остренький – мелочь мелочью. Люди, глядя на нее, пожимали плечами: и вот эту вот шмакодявку – уже именем нарекли? Наперсток от таких слов заводилась с пол-оборота.

Пальцы у нее вечно грязные от работы, лицо и одежда тоже перепачканные. Бывало, почешет она щеку, а на коже темная полоска осталась. Но я ее не дразнила – Наперсток очень ранимая. Одна нога у нее чуть короче другой, и она ходит немного прихрамывая – не потому, что поранила, а из-за этого маленького изъяна. Если бы не это, Наперсток могла бы стать прекрасным Производителем.

Кстати, Камня определили как раз в Производители, такой он сильный и красивый. Белая Стена решил, что ему есть что передать по наследству. Спарится с хорошей умной женщиной – и сильное, крепкое потомство обеспечено. Только гражданам с хорошими физическими данными позволено размножаться – надо заботиться о здоровье будущих поколений. Ну и, конечно, старейшины внимательно отслеживали, сколько мелких появляется на свет, – нам не нужны лишние рты.

Наперсток подскочила ко мне и принялась разглядывать шрамы:

– Больно было, да? Очень-очень?

– Угу, – важно ответила я. – В два раза больнее, чем тебе.

И, одарив Камня язвительным взглядом, добавила:

– И в шесть раз больнее, чем тебе.

Друг мой любил пошутить, что у него самая легкая работа во всем анклаве. Может, так оно и было, но мне такое бремя казалось непосильным – следующее поколение должно выжить, и это ответственность Камня. Он ведь не только давал потомство, но и заботился о нем. А там… в общем, по мне, так слишком много смертей. Мелкие мерли один за другим – они все урождались невероятно хрупкими и уязвимыми. В этом году у него мужского пола молокосос родился, и я не знаю, каково Камню – страшно ведь. Я вот свою Производительницу почти не помню – она умерла совсем молодой, даже по нашим понятиям. Ей было восемнадцать, когда в анклав пришло поветрие. Похоже, торговцы из Нассау занесли. Очень много народу в тот год умерло.

Некоторые граждане полагали, что потомство Производителей должно заниматься тем же самым. А Охотники все чаще заговаривали о том, что пополнять их число должен приплод Охотников. Мол, постарел кто-то, стал негодным для вылазок – пусть займется размножением и себе смену растит. А я всю жизнь боролась с такими идеями. Потому что с тех пор, как встала на ноги и пошла, твердо знала: буду Охотницей. И как они, буду уходить в туннели за добычей.

– А я что, виноват, что уродился смазливым? – фыркнул Камень.

– Ну хватит вам, – отмахнулась Наперсток.

Она вытащила завернутый в выцветшую ткань подарок:

– Вот. Это тебе.

Честно говоря, не ожидала. Сверток оказался тяжелым.

– Ты мне новые кинжалы смастерила?

Подружка одарила меня свирепым взглядом:

– А то ты не знала!

Я развернула ткань и примирительно проговорила:

– Слушай, они потрясающие.

Они и впрямь были потрясающие. Только Строители такое умеют. Наперсток специально для меня выливала форму, долгие часы провела над огнем – выковывала, закаляла, полировала и затачивала. Клинки блестели в свете факелов. Я взяла один и покачала в руке – прекрасный баланс. Потом сделала пару движений – ну, так, чтобы показать Наперстку, как мне нравится подаренное ею оружие. Камень отпрыгнул в сторону, как ошпаренный. Он что, думает, я его случайно задену? С него, дурака, станется… Охотница, чтоб вы знали, никого по ошибке ткнуть не может. Она бьет только туда, куда целится.

– Я хотела, чтобы у тебя было самое лучшее оружие.

– И я, – вдруг добавил Камень.

Он не стал заворачивать подарок – великоват для обертки. Конечно, видно сразу, что дубинку изготовила не рука Строителя, но Камень неплохо управлялся с резцом, да и палку для сердцевины подобрал толстую и прочную. Наверное, Наперсток все-таки помогла ему намотать полосы металла сверху и снизу, но причудливые фигурки на деревянной рукояти он вырезал сам, я уверена. А еще он чем-то их подкрасил, и они ярко выделялись на общем фоне. Конечно, резьба и прочие украшения – помеха при чистке оружия, но Камень – он же Производитель, ему, вообще-то, о таких вещах и задумываться не положено.

Я улыбнулась:

– Спасибо. Это замечательный подарок.

Мы обнялись. А потом они вытащили еще одну штуку. Мы ее специально хранили для этого случая. Для праздника в честь имянаречения. Наперсток выменяла ее давно, и мы терпеливо ждали, когда этот особый день наконец-то настанет. А тут было на что посмотреть: сама коробочка – блестящая, красно-белая – была приятной на ощупь и очень яркой. Ярче и красивее, чем наши обычные вещи. Правда, мы еще не знали, что в ней – коробка оказалась плотно закрыта. Пришлось вскрывать ее с помощью специальных инструментов.

Мы принюхались – запах оттуда шел очень приятный. Я ничего подобного в жизни не нюхала. А пахло свежо. И сладко. А внутри лежал только какой-то цветной порошок. Не знаю, что это, но мне настолько понравился аромат, что остальное как-то стало и не важно. Вот подарок так подарок!

– А что это? – осторожно спросила Наперсток.

Я нерешительно дотронулась до розовой пыли, наполнявшей коробочку:

– Ну… наверное, это для запаха. Чтоб приятно пахло и все такое.

– На одежду нужно сыпать?

Камень наклонился к коробочке и понюхал. Наперсток подумала и ответила:

– Только по большим праздникам.

– А там что-нибудь еще есть? – поинтересовалась я.

И сунула палец. Добравшись до дна коробочки, я что-то нащупала:

– Ага, есть!

Квадратик плотной бумаги. Белый, с золотыми буквами – правда, какими-то странными и непонятными. Некоторые были совсем как наши, а некоторые нет. Во всяком случае, прочитать надпись не получилось: буквы переплетались, сползали со строки и завивались во все стороны – аж в глазах рябило.

– Положи обратно, – строго велела Наперсток. – А вдруг это что-то важное?

На самом деле это не вдруг важное, а совершенно точно важное. Потому что в руках у нас не обрывок, а целый, законченный документ – настоящее послание из прошлого мира.

– Надо отнести к Хранителю слов.

Мы, конечно, эту жестянку честно выменяли, но что, если она полезна для всего анклава? Присвоишь такую вещь – жди неприятностей. А неприятности у нас оборачиваются чем? Правильно, изгнанием. А изгнание – такими ужасами, что и сказать страшно. Мы переглянулись, положили плотный бумажный квадратик обратно в коробочку и закрыли ее. Еще раз переглянулись: все понимали, чем все закончится, если нас обвинят в присвоении общего достояния.

– Так, надо по-быстрому с этим разобраться, – заявил Камень. – А мне уже к мелким пора.

– Обожди немного!

И я бегом припустила прочь – нужно найти Шнурка. Парень обнаружился – вполне предсказуемо – на кухне. Кстати, у меня пока не было собственной комнаты – но ничего, теперь, когда есть имя, будет и личный закуток. Прощай, общая спальня молокососов.

– Чего надо? – строго вопросил Шнурок.

Ну не обижаться же на него… Мне дали имя, но это не значит, что Шнурок мгновенно изменится и перестанет меня шпынять. Для кого-то я еще долго, пару лет точно, останусь шмакодявкой. Ну а потом возраст даст о себе знать, и я начну стареть…

– Ты мне вот что скажи. Где мне теперь жить?

Шнурок вздохнул, но все ж таки повел меня через лабиринт – вглубь, вглубь; мы шли, толкаясь и уворачиваясь от прохожих, ныряя под навесы и обходя наставленные повсюду перегородки. Мое жилище оказалось зажатым между двумя другими, но это были четыре фута личного, принадлежащего мне одной пространства.

Собственно, теперь мне предстояло проживать в трех стенах из ржавого железа, отгороженных от любопытных глаз драным куском ткани. Впрочем, занавеска – это лучше, чем ничего. Да и кто мог похвастаться жилищем покрасивее? У всех все было одинаковое, разве что безделушки каждый натаскивал по своему вкусу. Мне вот, к примеру, нравились всякие блестящие штучки – хотя я, конечно, скрывала свою слабость. Правда, непременно старалась выменять что-то посверкивающее в свете факела…

– Ну что, все? Тогда я пошел.

Шнурок развернулся и уплелся обратно на кухню. Ну что, вот он, долгожданный миг. Глубоко вздохнув, я откинула занавеску. Ага. Вот набитый тряпьем тюфяк. А вот и ящик – туда складывают пожитки, обычно весьма скудные. Зато сюда никто не имеет права входить без приглашения. Моего приглашения. Я заслужила собственное жилище.

На сердце у меня было не очень спокойно, но, опуская кинжалы в ящик, я улыбалась. Красивые они все-таки. К тому же сюда все равно никому ходу нет, а отправиться к Хранителю слов вооруженной до зубов – плохая идея. Он, как и Белая Стена, уже старик, и со странностями.

Если честно, предстоящий допрос меня не радовал.

Испытание

Мы быстро и четко изложили суть дела и предъявили банку. Хранитель запустил туда пальцы, просеивая невесомую розовую пыль. И осторожно вытащил бумажный квадратик.