Снайпер - Павел Яковенко

— Ладно, — проскрипел Сидельников каким-то чужим голосом, — я не хочу тебе приказывать, но ты сам понимаешь, что это надо сделать.

Прапорщик, конечно, не мог знать, что в этот момент фортуна повернулась к нему полубоком: зеркало, в которое дудаевец смотрел как Персей в свой щит, разлетелось на куски от случайного попадания, обдав боевика градом мелких стеклянных осколков. Теперь положение Якуба сильно осложнилось — чтобы осмотреть местность, ему надо было смотреть в окно, а значит, подставлять свою голову под вполне возможную пулю. Как бы не был он храбр, но такое положение его обескуражило. Он сам с неудовольствием отметил у себя легкие признаки паники.

— Успокойся, — прошептал он, — Аллах дает жизнь, и Аллах ее забирает. Ни дня больше, чем мне отведено, я не проживу. Но и меньше тоже…

Капитан махнул рукой, и бойцы короткими очередями — патронов-то осталось не ахти — повели стрельбу по окнам. Моисеенко коротко всхлипнул, и рванул как на стометровке. Он бежал прямо, не петляя, и Сидельников зажмурился. Когда он открыл глаза, то увидел, как прапорщик прижимается к забору и тяжело дышит. Он поднял голову, и показал капитану большой палец. Сидельников поднял большой палец в ответ.

Моисеенко повернулся к стене, подпрыгнул, резво заработал ногами, взлетел наверх, и перебросил тело на ту сторону. Капитан перекрестился. Он почувствовал, что холодный пот заливает ему глаза.

Теперь он увидел, как прапорщик добежал до фундамента. Сидельников закричал во весь голос, чтобы стрельбу прекратили — он испугался, что случайная пуля может попасть в Моисеенко, и это будет чудовищно глупо и ужасно. Огонь утих. С другой стороны дома стрельба продолжалась, но была она какая-то вялая, непонятная.

Ловкий прапорщик метнул гранату, и она очень удачно влетела в нижнее окно. Вторая влетела в верхнее. Послышались хлопки, и капитан заорал: «Вперед»! Он поднял свое затекшее тело и бросил его вниз по склону. Солдаты рванули за ним: все или не все, но многие. Они бежали быстрее своего командира, а тут еще Сидельников споткнулся, и со всего маха перевернулся через голову. Поэтому бойцы оказались у забора раньше него. Они перемахнули через препятствие, и кинулись к крыльцу. Противник молчал. Это добавило солдатам храбрости: они выбили дверь в дом, и всей толпой ломанулись внутрь.

Капитан спрыгнул с забора, и вот тут в доме началась стрельба. За очередями не было слышно криков, и понять, что там творится, не попав внутрь, было нельзя. Неужели засада? Неужели их впустили в дом специально? Неужели там смертники?

Стрельба оборвалась также внезапно, как и началась. У крыльца капитан столкнулся с прапорщиком. Они понимающе переглянулись, и один за другим прошли внутрь здания. При этом прапорщик судорожно сжимал в руке лимонку с выдернутой чекой.

Недалеко от прихожей, на пороге кухни, с нелепо задравшейся юбкой лежала мертвая женщина. У нижней ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, раскинув руки, распластался мертвый боец. Вне сомнения мертвый: он был весь изрешечен. С такими ранами не живут.

Моисеенко и Сидельников перешагнули тело и очень осторожно пошли на верх. Было тихо, и это пугало. Ну не могли же погибнуть все те, кто ворвался в дом? И, тем не менее, было тихо.

Поднявшись на второй этаж, капитан сначала уперся взглядом в подростка с развороченной грудью, лежавшего на середине ковра, и отброшенный в сторону автомат. А потом он увидел своих подчиненных. Солдаты стояли неподвижно, и странно молчали. Они все, как зачарованные, смотрели в один и тот же угол комнаты. Сидельников подошел ближе, и через их спины увидел то, на что они так изумленно уставились.

Такого презрительного, ненавидящего, гордого и сильного взгляда он не видел до этого никогда в жизни. Боевик был смертельно ранен, он сидел в луже крови. Его руки дергались, он силился их поднять, но сил на это не было.

И все же солдаты боялись даже его взгляда. Они были похожи на бандерлогов, увидевших удава Каа. Толпа мальчишек против настоящего прирожденного убийцы. Против злобного волка.

Чечен смотрел так, словно это он выиграл бой, а не они. Это у него был взгляд победителя. Так оставлять было нельзя…

Капитан решительно раздвинул толпу, сделал два больших шага вперед и выстрелил боевику в голову…

Предисловие

С самого детства этот милый малыш с пухлыми щечками и темными глазами бусинками полюбил войну и оружие. Когда по телевизору шел фильм о войне, оторвать его от экрана было просто невозможно. Он прилипал к нему глазами и, открыв рот, замирал. Особенно приводили его в состояние экстаза батальные сцены, когда массы людей сталкивались, и пытались истребить друг друга холодным и огнестрельным оружием. В этот момент малыш не выдерживал, он поднимался с места, начинал махать руками, изображать звуки боя, и успокаивался только тогда, когда фильм кончался.

А еще малыш любил рисовать. Он часами разглядывал книги с картинами сражений. Особенно нравилось ему «Бородино» — детская книжка, где на картинках громоздились друг на друга мертвые тела, кавалеристы разваливали саблями друг друга напополам, а артиллерист банником раскраивал череп французскому гренадеру. Насмотревшись, мальчик брал альбом, брал карандаш, и старательно рисовал битву так, как она виделась ему. Немало взрослых людей могли бы поучиться тому упорству, с которым ребенок пытался воплотить свои образы на бумаге. Отец и мать смотрели на рисунки, и с некоторым недоумением спрашивали друг у друга: кто у нас растет?

А еще мальчик любил играть в войну. Но не с уличной детворой, с ними ему было неинтересно — они не понимали его образов, замыслов; нарушали планы. Они предпочитали какой-то грубый, зримый результат, в то время как для мальчика все было условно, его движения только символизировали реальную жизнь. Поэтому он играл один. Он играл на заднем дворе, там, где никто его не мог увидеть. Отец вырезал из дерева прекрасный немецкий автомат, дядя сделал винтовку, дед пистолет и меч. Этого вполне хватало. Разыгрывались рыцарские бои, партизанская война, сражения гражданской, Наполеоновское нашествие и многое, многое другое. Своим языком он научился воспроизводить звуки стрельбы с таким эффектом, что приводил в веселое изумление взрослых, если им, конечно, удавалось его подслушать. Игры были продолжительные, и с продолжением. Став старше, мальчик принялся за составление карт, и после каждого разыгранного им эпизода на карте появлялись новые стрелки ударов, отступлений, оккупации территорий и прочие условные символы. Фантазия работала вовсю.

Но стоило только кому-либо появиться поблизости, или не дай Бог, увидеть его за игрой — все мгновенно прекращалось. Он опускал деревянное оружие, и молча, исподлобья буравя нарушителя своими темными глазами, ждал, когда же его оставят в покое. Никому не было доступа во внутренний мир мальчика.

Целая коллекция солдатиков хранилась в нескольких картонных ящиках. Но они не засиживались там, нет. Почти каждый день с помощью пластмассовых и металлических фигурок разыгрывались грандиозные сражения прошлого. Тематика была самой разнообразной — мальчик увлекся историей: он читал даже учебники старших классов, рекомендованную литературу и просто все, что мог достать в своей детской библиотеке. Познания в истории войн и сражений становились все более и более приличными, а игры в войну все более и более изощренными.

Любимая игра называлась «Астрахань». Из кубиков выстраивался город на всю площадь большого стола в парадной комнате. Бойцы изготавливались к обороне. Кого здесь только не было: звери из набора «Теремок», единичные фигурки солдат, найденные на улице, пехотинцы и моряки всех мастей, шахматные фигурки из какого-то давно потерянного комплекта и даже один пират. На другой стороне выступали два объединенных набора металлических моряков — они олицетворяли немцев.

Игра начиналась с бомбежки города; потом волны атакующих раз за разом накатывались на первую линию обороны и устилали своими телами предместья. Ряды защитников таяли, они отступали на новые рубежи, снова отражали штурм, вновь отступали; так продолжалось до тех пор, пока не оставалось единственное здание, где готовились к последнему смертному бою остатки героических защитников города. Они прощались друг с другом, говорили торжественные слова, принимали последний бой и умирали со славой.

Игра длилась несколько часов, и после нее мальчик на весь день чувствовал себя опустошенным. Он еще раз мысленно прокручивал в голове перипетии прошедшей игры, разбирал ошибки и намечал параметры новой.

В десять лет отец сделал ему отличный лук. Стрелы из камыша с металлическими наконечниками, выполненными в производственном цеху местного завода, четко вонзались в деревянные стенки летней уборной, и это событие привело к появлению в жизни мальчика новой игры — «чемпионата мира по стрельбе из лука». На стенке туалета желтой краской мальчик изобразил мишень, отмерил дистанции для стрельбы, и, становясь спиной к мишени, готовил лук. Неожиданно он резко разворачивался и выпускал стрелу в цель. По результатам попадания начислялись очки. Появились постоянные герои чемпионата, своя история. Игра настолько увлекла мальчика, что на время даже военные игры были забыты.