Осколки детства. рассказы - Мария Хаустова

– Да? А давно? – оживился Максимка.

– Да нет. Не очень.

– Тогда я к нему побегу!

– Хорошо. Только у папы разрешения спроси сначала!

– Ладно, – сказал мальчишка и подошел к кровати отца.

Тот лежал и смотрел в какое-то отдаленное пространство.

– Па.

– Что, сыночек?

– Па, можно я к Вовке сгоняю? Тут недалеко.

Максимкин отец еле шевелил губами, но, улыбаясь и как-то по-особому разглядывая сына, сказал: «Иди».

Максимка подбежал к Любаве и радостно воскликнул: «Отпустил!» Входная дверь хлопнула, все вздохнули с облегчением.

Парнишка в шапке-ушанке и рыжей куртке бежал по тротуару к другу. Его дом находился в одном квартале от Вовки. Расстояние преодолел быстро, и теплой рукой, спрятанной в варежку, он постучал в дверь. Долго не открывали. Тогда Максимка встал на цыпочки и позвонил в звонок. Заиграла знакомая мелодия, послышались чьи-то шаги, и в открытой двери появился Вовка.

– Макс! Здорово! Я тебя давно жду! Заходи – сейчас в стрелялки играть будем. Мне новую игру купили. Раздевайся, проходи.

Максимка стянул с себя шапку, куртку и валенки. Неторопливо прошел в комнату и сел на диван.

– Ну, показывай свою игруху. Что там интересного? – спросил Максимка друга, и какое-то непонятное чувство тревоги овладело им в тот момент. Он не мог дышать, думать, слушать. Не мог разобраться, что происходит. Он быстро вскочил с мягкой мебели, запрыгнул в валенки, накинул куртку и побежал домой. Вовка успел только крикнуть: «Здоровья твоему отцу!»

Максимка встал как вкопанный. «Здоровья твоему отцу?» – раньше он никогда не говорил подобного. Сердце ёкнуло от этой фразы. Сломя голову помчался Максимка к любимому папке. Запнулся на пригорке, ударился пальцем на ноге о какую-то кочку, но всё равно бежал не останавливаясь. В общем коридоре его остановила соседка: «Максимушка, не спеши домой, пойдем ко мне…»

Из двери Максимкиной квартиры выглянула та самая медсестра и сказала: «Иди к Лиде, не мешай. Папа умер».

«Папа умер? Как умер? А я?» – в голове мальчишки эти слова никак не укладывались, и он не мог в них поверить. Максимка выдавил из себя слезу и пошёл за Лидой.

– Садись, я тебя покормлю, – предложила соседка. – Щи «Сиверские» будешь?

– «Сиверские?» – спросил Максимка, и его глаза заплыли слезами.

– Да, «Сиверские», – отвечала Лида, делая вид, что ничего не замечает.

Она поставила тарелку с супом на стол, которая так и простояла до вечера. Максимка не притронулся. Зашла Любава.

– Максим, не плачь. У папы теперь всё хорошо. У него ничего не болит. Он теперь наш ангел, – успокаивала племянника тётка.

– Как ангел? Он улетел?

– Да, милушка моя, его душа теперь на небесах.

– А как же он меня оставил? Как же я без него-то буду?

– Ты теперь будешь со мной.

– Почему ты отправила меня к Вовке? Ты же знала, что это сейчас произойдёт?! Любава, ответь! – сквозь слезы кричал Максимка.

– Мы решили, что так будет лучше…

– Он звал меня? Скажи! Звал? – не успокаивался мальчишка.

– Юра спрашивал, где ты.

– Как спрашивал? Он же сам меня к Вовке отпустил!

– Так ведь он уже в беспамятстве был почти…

Максимка плакал, а Любава просила его успокоиться. Она ушла. Максимку посадили к Лидкиному телевизору и включили какую-то программу. Шёл концерт.

Максимка смотрел в одну точку и не слышал, как в комнате появилась Любава. Он вздрогнул.

– Ты чего? Напугался?

– Не ожидал просто.

– Пойдём к папе сходим.

– Пойдём, – сказал племянник и встал с дивана. Они подошли к своей квартире, и папин сын долго не мог открыть дверь. Он смотрел на ручку, потом на Любу, затем снова на ручку, и так переводил взгляд до тех пор, пока медсестра не открыла эту дверь изнутри и не спросила: «Люб, ну где ты ходишь? Монеты от Лидки принесла?»

Мальчишка так и не понял, зачем понадобились деньги. В комнате, где он недавно смотрел вместе со своим папкой мультики, стоял гроб, обитый красной материей с чёрными рюшечками, а в нём… А в нём спал отец. Или дремал. Глаза были немного приоткрыты. Максим осмотрел его с головы до ног и не мог понять, в чём дело. Разве он умер? Вон как грудь вздымается. Уши только фиолетовые почему-то. Странно.

В комнату вошла какая-то бабулька и начала причитать. Максимка сел поодаль от отца и стал смотреть на происходящее. У гроба прибывали люди. Кто-то нёс цветы, кто-то деньги. Все плакали и говорили: «Эх, Юра, Юра». Народу было много, и шума тоже. Максимка вздрогнул и понял, что уснул в комнате с покойником. Рядом никого не было. Только папа. Мерзопакостный холодок пробежал по телу ребёнка, и, делая вид, что он не боится, Максим вышел из комнаты. Там ходили люди. Мальчишку снова отправили к Лиде. В такой суматохе прошло почти три дня.

Ранним утром разбудили Максимку какие-то тётки и сказали, что по правилам он должен сидеть сейчас у гроба.

Мальчишка протёр глаза, оделся и поплелся в свою квартиру. Отец всё так же спал. На его лбу появилась какая-то бумажка, а на руках – ленточка.

– Мальчик, подержи папу за ножки, ты его и бояться потом не станешь, – сказали Максимке женщины, стоящие у изголовья отца.

– А чего мне его бояться? Я его люблю! – быстро отрезал парнишка.

Время подкатывало к обеду, когда к племяннику подошла Любава и сказала: «Иди на улицу. Жди. Сейчас выносить будут».

Мальчишка отправился к выходу. В коридоре стояла красная крышка от папиного гроба, он окинул ее взглядом и пошёл дальше. На улице было столько народу, сколько на народном гулянье не всегда увидишь! Все хотели проститься с Максимкиным отцом.

Похоронная процессия растянулась на несколько сотен метров. Максимка с Любавой шли за машиной с гробом в первом ряду. Идти было далеко, но расстояние в три километра показалось довольно коротким. Уж больно быстро оказались на кладбище.

– Максим, подойди к отцу. Подержи его за лобик, – потихоньку сказала Любава племяннику. Папин сын положил свою маленькую худенькую ладошку на его холодное лицо и ощутил всю тяжесть момента.

– Бедный мальчик, – неслось откуда-то из толпы. – Ни матери, ни отца. Сиротинушка. Эх, жаль парня. Добрый он…

Максимка нащупал у себя в кармане конфету и сунул её в руку отцу. Никто не заметил.

Парнишка отошёл от гроба, и непрерывающаяся цепочка из людей потянулась к его родителю.

Потом отпускали гроб в могилу и бросали туда носовые платки. Максим тоже бросил. Когда засыпали землей, Любава долго уговаривала племянника, чтоб и тот горсточку кинул, но он не соглашался: «Зачем я буду на папу землю кидать? Ни к чему это!»

Люди расходились и уже не плакали. Максимка смотрел на всех со стороны. Могилу дядьки подравняли лопатами и, выпив по стопке водки, разбрелись в разные стороны. Любава пропала из виду, и папин сын остался один.

– Кап, кап… – падали слёзы, отрываясь от краснющей Максимкиной щеки на болоньевую куртку. Он вернулся к папкиной могиле. Повсюду лежал снег, и только она темнела на всем кладбище.

«Папа, – сел на корточки Максимка и зашептал. – Папа, ты слышишь меня? Ты же обещал всегда быть рядом. Любава сказала, ты мой ангел. Ты теперь будешь меня охранять? Если ты меня слышишь, подай знак!»

Курлыкающая чайка села на пестрый венок и посмотрела на мальчишку.

«Слышишь! – радостно произнес сынишка. – А ты ко мне ещё придёшь?»

Ответом ему была тишина. Ветер разносил остатки поминальной еды и развевал чёрные ленточки с печальными надписями «Помним. Любим. Скорбим».

«А конфету-то ты съешь, не забудь», – прошептал, всхлипывая, Максимка.

Он поднялся с колен и побрел в сторону города.

Дед и Ирка

Знойное июльское утро в деревне Камышево началось с криков недавно проснувшегося деда Коли. «Опять дверь нарастопашку?! Да что ж это такое? Когда это закончится?! – бурчал седовласый мужичок невысокого роста. – Ирка! Опять всё у нас раскрыто! Вон мух-то, глянь, целая комната уж налетела!»

Ирка в это время сидела на крылечке деревянного дома и ковыряла гвоздём в старых ступеньках. «Опять орёт!» – подумала она. «Эй, сорванец! Хуже мальчонка ведь! Ну, где тебя носит?» – искал по дому свою маленькую внучку дед.

Открыв входную дверь, он увидел худенькую сгорбленную спинку и растрепавшиеся чёрные волосы по плечи. «Хоть бы заплелась, что ли…» – окинув взглядом Иринку, промямлил дед. «Заплетусь-заплетусь», – протараторила девчонка с оттопыренными ушами и, вскочив с места, побежала в дом. Она хлопнула дверью так сильно, что ту отчеканило обратно.

У большого старинного зеркала, окаймленного резным орнаментом, Ирка нашла расчёску и попыталась выпрямить сбившиеся волосы. Но пластмассовые зубчики не справлялись с густой шевелюрой Ирки. Они то и дело ломались и оставались в её голове. «Э-эх! – бесилась девчонка. – Да что ж такое-то!» Она схватила себя за заполстившиеся волосы и, разозлившись, начала их рвать. «Иришка! Иринушка! Что ж ты делаешь-то? – увидев разъяренную маленькую внучку, засмеялся дед. – Дай-ка мне. Я это дело сейчас мигом разгребу». Ирка опустила руки и со слезами на глазах подбежала к деду: «Ну, на! Попробуй, раз умненький такой!» «Садись перед зеркалом и жди! – подставив стул, сказал дедо Коля. Он быстренько сходил на кухню и, зачерпнув ковшиком воды из ведра, прибежал к Ирише.