Социальная среда - Сергей Богатков

Мне двадцать три. На улице хорошая погода. Жизнь прекрасна.

Когда мне было восемь лет, мой отец неожиданно пропал. Он не вернулся домой в один из долгих зимних вечеров. До сих пор остается гадать, что же с ним произошло, и, наверное, по этой причине я отчетливо помню те дни, когда мама стала разговаривать со мной гораздо реже, перестала улыбаться и, уложив меня спать, уходила на кухню и сидела там в одиночестве. В нашей однокомнатной квартире стало невыносимо тихо без разговоров родителей, включенного телевизора и, казалось, что даже воздух пропитался какой-то тревожностью. Ночами я лежал и не мог заснуть, представляя маму, сидящую на кухне в полумраке.

Несколько раз выходил к ней посреди ночи и жаловался на бессонницу. Она шла со мной обратно в комнату, садилась рядом и тихо рассказывала какую-то сказку. В такие моменты я понимал, что она не стала любить меня меньше, чем прежде, или относиться как-то по другому. Просто замкнулась в себе, в своих переживаниях и тревогах.

Из дома незаметно исчезли фотографии с папой и, словно нарочно, избегались темы, связанные с ним.

Я постоянно молчал. От недостатка общения нашел утешение в книгах. В маминой библиотеке было только что-то из спецлитературы по психологии: книги про взаимоотношения, развитие мышления и памяти, управление сознанием, про оказание влияния на людей и русская классика. Я брал с полки любую и читал. Книги просто заменяли неизвестно кем отнятый у меня кусочек жизни. Прочитав одну страницу, я иногда неосознанно мог начать ее заново, совершенно не вникая в смысл.

Этот безмолвный период жизни пролетел, словно один миг. Сейчас воспоминания о нем похожи на грубый монтаж, из которого убрана большая часть событий. Бессонные ночи, невыносимое молчание, бессмысленные строчки текста. Здесь моей памяти практически не за что зацепиться.

Постепенно состояние мамы стало улучшаться. Она работала таксировщиком на местных транспортных маршрутах, целыми днями вбивала в компьютер данные и перекладывала бумаги с места на место. Временами готовила мой любимый вишневый пирог. Мы каждый вечер проводили вместе, и угнетенное состояние незаметно сменилось чем-то другим. В какой-то момент мама осознала, что дальше так продолжаться не может, что мне нужна ее любовь и забота. И потихоньку гнетущая атмосфера в нашем доме рассеялась. Однако склонность к чтению стала для меня привычкой, и каждый вечер перед сном я читал книги из домашней библиотеки, уже начиная понимать их смысл и проникаясь интересом.

Я начал снова гулять, общаться со сверстниками. Позже в моей жизни появилась одна девочка. С нового учебного года ее перевели в мой класс. Она пыталась наладить контакт с некоторыми ребятами. Но почему-то все разговаривали с ней очень неохотно.

Потом – я заговорил с ней.

Потом – мы стали вместе ходить домой из школы, и у нас нашлось много общих интересов. Мы делились впечатлениями от книг Лондона и Дюма, слушали одну и ту же музыку, ходили вместе в школьную столовую. У нас дома не было дома компьютеров и игровых приставок, родители не ездили на фордах или пежо, не баловали дорогими подарками по незначительным поводам. Мы оба любили читать и могли рассуждать о книгах бесконечно. Временами, начиная говорить, понимали друг друга с полуслова. Иногда тема разговора внезапно пропадала, в беседе повисала пауза, и мы на мгновение замолкали, поглядывая друг на друга. В такие моменты она всегда брала инициативу в свои руки и быстро находила новую тему для разговора. Поэтому мне было легко рядом с ней.

И чем дольше мы были вместе, тем сильнее во мне прорастало незнакомое ранее чувство какой-то легкой эйфории. Не знаю, чувствовала ли она то же самое по отношению ко мне или что-то другое, но очень скоро мы стали сидеть за одной партой на всех уроках. Как ни странно, одноклассники восприняли это вполне нормально, без подшучиваний и издевательств. Время, потраченное на дорогу из школы до дома, пролетало неумолимо быстро, даже когда мы никуда не торопились. Наши прогулки казались вполне естественным событием – утром вместе в школу, вечером вместе из школы. Но каждое мгновение этих прогулок в то время занимало в моей душе отдельный, свой уголок.

По прошествии множества лет образ девочки-которая-со-мной-заговорила, в моей памяти прорисовывается невероятно точно и детально.

Я забыл ее имя спустя долгие годы. Но наши прогулки помнил очень отчетливо.

Она знала многое обо мне, я – о ней. Ее родители вместе работали на каком-то заводе, стабильно, дважды в месяц получали зарплату. Она не засиживалась вечерами перед телевизором, не любила долго расчесывать волосы перед зеркалом, много читала, иногда помогала родителям готовить, училась на «хорошо» и «удовлетворительно». Носила простые футболки с разными надписями, обычные тканевые кеды, длинные волосы завязывала сзади розовой резиночкой. Ничего необычного в ее внешности не было.

Однажды, в начале октября, когда мы возвращались из школы, неожиданно начался дождь, хотя утро выдалось солнечным, и поэтому мы были легко одеты. Лето понемногу начало уступать место осени. Мы шли по улице, чувствуя усиливающиеся капли. Остановившись на перекрестке, в спешке начали выискивать магазины и открытые подъезды малоэтажек, чтобы спрятаться от дождя. Она выдыхала теплый пар, подставив ладони ко рту, пытаясь их согреть. Я почувствовал, как сильно они замерзли, когда обхватил их своими руками. В тот момент наши взгляды пересеклись.

– Ты только не отпускай меня, держи крепко-крепко, ладно? – вдруг попросила она. – А то я опять замерзну.

– Конечно.

Мимо проходили люди. Их плащи и пальто были мокрыми от дождя. А мы стояли и молчали. Она спросила, все ли со мной в порядке.

Прикосновение ее ладони тогда казалось мне чем-то необыкновенным. Но у меня не нашлось слов, чтобы выразить это. Промокнув до нитки и, наконец, сдвинувшись с места, каждый в своих мыслях мы держались за руки, и мне оставалось только гадать, о чем она думала в тот момент.

Иногда, перед тем, как заснуть, я воображал, что между нами существует невидимая связь, о которой никому не известно, кроме нас двоих, происхождение которой не смогли бы объяснить ученые, да и вообще никто на свете. Но об этом некому было рассказать, и подходящих слов все равно бы подобрать не получилось. Конечно, мама могла меня выслушать, но о существовании моей подруги она не знала. В классе было пять-шесть хороших ребят, но мне редко доводилось с ними общаться о чем-то, кроме школьных занятий. Они не проявляли ко мне особого интереса и держались своих маленьких компаний. А девочка-которая-со-мной-заговорила мало с кем общалась, кроме меня. Может, поэтому мне и казалось, что я для нее какой-то особенный человек. Единственный друг, о котором ей известно все. Но на всех наших прогулках она ни разу не призналась, что относится ко мне как-то по-особому, и я понимаю ее, как никто другой. Наши будничные разговоры не имели даже близкого отношения к этому. Единственный раз, когда мы держались за руки, стал для меня возможностью понять ее детские чувства лучше.

Гораздо лучше, чем когда-либо.

Темы наших разговоров время от времени стали иссякать, словно говорить нам было уже не о чем. Иногда, когда мы сидели за партой или где-то во дворе, шагали по улицам, наши тела невольно соприкасались, взгляды встречались друг с другом, но понять, что она думает обо мне, казалось невозможным. Кем я был для нее? Другом, с которым можно поговорить, одноклассником, сидящим рядом на всех уроках, или кем-то другим?

Однажды я рассказал ей про отца. Услышав о том, что он пропал, она не стала строить догадки, не спросила, было ли мне тяжело.

– Не переживай, все у нас будет хорошо, – сказала она тогда. – Люди просто так не пропадают. Их обязательно надо искать.

Потом говорила что-то еще, но что именно, я потом никак не мог вспомнить.

Время неспешно шло вперед. На улице постепенно становилось холоднее, казалось, что вскоре вот-вот выпадет первый снег. Мы все так же продолжали ходить вместе. Начиная с этого момента, воспоминания будто потеряли четкость, и сейчас я вижу их какими-то расплывчатыми картинками. Пытаюсь вспомнить последний месяц зимы. Образ девочки-которая-со-мной-заговорила будто смазан на фоне хорошо знакомой скамейки возле детской площадки. Мне видны лишь очертания ее тела, пытаться разглядеть что-то еще бессмысленно. Мы смотрим друг на друга, не произнося ни единого звука.

Пытаюсь вспомнить, что было полугодом позже, и воспоминание вырисовывается довольно четко. Солнце, наконец, начало дарить тепло, которого мы так сильно ждали. Я стою на том же самом месте, засунув руки в карманы джинсовки и подняв голову, любуюсь облаками. В их причудливых формах можно разглядеть силуэты разных животных. Солнце приятно согревает кожу. Оглядываюсь по сторонам в поисках кого-то. Но я один. Совсем.