Шесть мессий - Марк Фрост

Как наивно с моей стороны было вообразить, что достаточно сбросить старину Холмса в пропасть у Райхенбахского водопада, чтобы положить конец всей этой осточертевшей истории и затем вернуться к серьезной литературной работе. Вот уже почти год прошел с тех пор, как я попытался избавиться сам и избавить общество от этого наваждения, но шумиха все никак не уляжется, общественность продолжает выражать возмущение его гибелью, и конца безумию не видно. И ладно бы оно ограничивалось словами, так нет же — в некоторых случаях я всерьез опасался подвергнуться физическому насилию. Близ Лидса крепкая краснолицая женщина набросилась на меня, размахивая зонтиком, мужчина, больше похожий на пугало, с безумным взглядом таскался по городу за моим экипажем, а приблизившегося ко мне на Гросвенор-сквер мальчишку распирала такая злоба, что казалось, его дергающаяся голова вот-вот взорвется.

Сумасшедший дом!

Меня лично доводит до исступления вполне реальная возможность того, что столь фанатичная преданность публики этому Франкенштейну с Бейкер-стрит приведет к тому, что остальные мои сочинения, в которые я вложил душу и сердце, возможно, никогда не встретят того приема, на который рассчитывает каждый автор. И все же я утешаю себя мыслью о том, что, если бы не мистер Холмс, вполне возможно, мои так называемые собственные сочинения занимали бы место не на полках магазинов и библиотек, а лишь на дне моего дорожного сундука.

Что же касается жгучего вопроса, который столь энергично задавался мне чуть ли не всеми и каждым, то в любой ситуации, когда я считал возможным давать на него публичный ответ (причем даже в самых ужасных обстоятельствах, скажем, когда я во время недавнего похода к дантисту был беззащитен и с открытым ртом созерцал орудия пытки в руках моего инквизитора), он был одним и тем же.

НЕТ, НЕТ И ЕЩЕ РАЗ НЕТ.

Не будет никакого воскрешения. Человек свалился в расщелину с высоты две тысячи футов. Разбился так, что никакой, даже самой слабой надежды на исцеление нет и быть не может. Он мертвее, чем Юлий Цезарь. Надо, в конце концов, воздать должное богам логики.

Интересно, сколько времени потребуется, чтобы все эти люди осознали: он не только покойник, но и живым-то никогда не был! Всего-навсего вымышленный персонаж. Он не может отвечать на их письма и вряд ли придет им на помощь в разгадке той жгучей тайны, которая не дает им покоя. Если бы я получал полшиллинга за каждый вопрос о нем… Что ж, мысль неплохая.

Интересно, что в связи со смертью Ш. Х. ожидает меня в Америке, где, как говорят, страсти по Холмсу разгораются все жарче? Впрочем, мое желание ступить на тот берег таково, что пересиливает все возможные неудобства, порожденные прыжком мистера Холмса в пустоту. Соединенные Штаты и американцы с детства пленили мое воображение, их бурное, самобытное развитие, деловой напор, служащий двигателем небывалого, ослепительного прогресса молодой республики, должны подействовать на меня как сильный и оживляющий тоник.

Пять месяцев за границей. Моя дорогая жена, совсем не такая сильная, какой бы ей хотелось выглядеть в моих глазах, твердо настроена стать свидетельницей того успеха, который, по ее мнению, должна принести мне эта поездка. Пусть будет так. Этот проклятый ее недуг, невзирая на все мои усилия, развивается и двигается своим неизбежным курсом, а расстояние между нами увеличивается вне зависимости от того, где я нахожусь. Чем больше я открываюсь миру, тем дальше она удалялась от него, и энергию, которая затрачивается ею сейчас на меня, было бы куда лучше потратить на восстановление собственных ресурсов. Потому что этот бой в конце концов ей придется вести в одиночку.

Стало быть, прочь сожаления. Предстоящие дни быстро пройдут так, как они обычно проходят; я проведу свое турне по Америке и достаточно скоро вернусь домой. Ну а младший мой брат Иннес составит мне прекрасную компанию, благо два года службы в королевском фузилерском полку сотворили с юношей настоящее чудо. Нынче вечером в «Гаррике», когда он так рьяно бросился защищать меня, мне показалось, что Иннес живо напоминает того пылкого юнца, каким я сам был лет десять назад. Тогда мне выпал случай совершить краткое путешествие в обществе одного человека, о котором я по сию пору храню несравненные, самые яркие в моей жизни воспоминания…

Наш поезд отправляется в Саутгемптон с первыми лучами, корабль отплывет завтра в полдень. Жду не дождусь целой недели ничем не тревожимого, мирного отдохновения.

А до тех пор дневник…

— Иннес, живо отдай эти чемоданы носильщику, на то он здесь и находится! Не зевай!

— У нас еще уйма времени, Артур, — заметил Иннес, поднимая чемодан.

— Нет, не этот чемодан, в нем моя корреспонденция, не упускай его из виду…

— Я прекрасно знаю, где что находится… Пожилой носильщик взвалил первый кофр на свою тележку.

— Нас должен дожидаться экипаж, багаж нужно доставить к нему. Эй, носильщик, поосторожнее, этот ящик битком набит книгами!

Выкрикнув это, он отвел Иннеса в сторону.

— Дай этому малому полкроны, ни пенни больше, эти стариканы вечно устраивают показуху из борьбы с узлами да чемоданами. Черт возьми, где же Ларри?

— Поезд только что прибыл, Артур, — напомнил Иннес.

— И он, чтоб ему провалиться, должен был ждать нас здесь, на платформе. На кой черт было отправлять его днем раньше, если он не в состоянии найти…

— Сэр! Эй, сэр! Мы здесь!

Помахав рукой, Ларри поспешил к ним от вокзального входа.

Дойл бросил взгляд на часы и проворчал:

— Мы прибыли десять минут тому назад. Вовремя, по расписанию. А между прочим, суда тоже отплывают по расписанию и не ждут опоздавших.

— Послушай, Артур, до отплытия еще целый час. А вон и пароход! Думаю, что можно не беспокоиться…

Иннес указал на Королевский пирс, где на фоне серого, низко висящего неба выделялись массивные двойные красные трубы «Эльбы».

— Я успокоюсь только тогда, когда мы окажемся на борту, в своей каюте, а наш багаж будет надежно уложен в трюме, и ни мгновением раньше, — заявил Дойл, проверяя, в третий раз с момента выхода из поезда, билеты и паспорта.

— А ты, похоже, и вправду беспокойный путешественник, — заметил Иннес с ухмылкой, приберегавшейся для тех случаев, когда поведение старшего брата казалось младшему нелепым.

— Валяй, смейся. Вот опоздаешь на поезд или на пароход — тогда посмотрим, покажется ли тебе все это таким забавным. Представь, путешественника всегда подстерегает уйма препон, и любая оплошность может помешать ему добраться до места назначения. Прибытие куда-то вовремя не есть вопрос везения: это просто акт воли. А все, что противоречит этому, равносильно приглашению во вселенную хаоса, неразборчиво громоздящую на тебя все несчастья — правда, они вовсе не нуждаются в приглашениях…