Стихотворения - Глеб Анфилов

Наше наследие, 1990, № 2.

«Курок заржавленный…»

Курок заржавленныйЧернеет строже.Патроны вставленыБез лишней дрожи.О, сколько искреннихОтвергнут помощь,О, сколько выстреловПроглотит полночь.Поутру сходятсяИз дальних комнат,О БогородицеТвердят и помнят.Лежит застреленныйВ цветеньи вешнем.В глазных расселинахСтоит нездешнее.А в далях городаНад злым конвертомРыдают молодоО нём бессмертном.

Наше наследие, 1990, № 2.

Обречённые

И эта ночь вокруг, как чёрная купель,И улиц тишина с больными фонарями.Ты помнишь, — здесь, в кругу недельМы были умными царями.

Но в буднях городских с искусственной лунойМы позабыли наш неугасимый берег,И нам ли возвестить о радости иной,О счастьи завтрашних америк.

Нас светом обожгло внезапное окно,Но одинокие — без воли, без испугаМы падаем опять в бессветное звено.В пределе твёрдом замкнутого кругаИдём туда, где что-то суждено.И эта полночь нам подруга.

1908, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Сольфатара[3]

Видишь?   — всадник на римской дороге,   где чеканный серебряный свет   остриями ложится на камни   покинутых башен.   Исполнитель тревоги,   о котором вещало безумье Тацитовых лет.   Нам он ведом,   И нам лишь не страшен.Помнишь?   — в книгах Каббалы   мы прочли: «в эти дни засверкает   сильнее стократ Водолей,   будут люди и дни бесконечно усталы,   но раскроются ало   озёра Флегрейских полей[4].   В полночь всадник проскачет   и тени назад не отбросит.   Обрекающий индекс начертит         над каждым крыльцом.   Горе тем, кто заплачет,   кто очнётся и спросит.   Горе спящим в домах   и в садах с непокрытым лицом…»[5]Ночь похитила месяц и ярче вдали Сольфатара.На рассвете узнают бездонность вулканных потех.Черногрудая парка к утру приготовит для всехКатапульты сражений и бочки пожара.   Наши песни готовы —   прозорливые песни свершенья назначенных дней,   сотворённые рано…Посмотри:   Как свеча от подземных огней,   Вдалеке загорелось Аньяно.

1908, Петербург; 1909, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Предки

Нас шестнадцать равнодушно-рослыхСочетавших дни и перепутья.Наши руки на дубовых вёслахОставляют ржавые лоскутья.Много крови и своей и вражьейНакопили старые кольчуги.Мы с тобой плывём, убитый княже,Все шестнадцать, павшие на юге.Пусть седые греки во вловеняхЗабивают мертвецов в колоды.Мы хотим лежать в холмах весенних —К своему вернёмся мы народу.От зари предутренней, прохладнойДо вечерних кликов лебединыхМы лежим безрадостно-громадныИ в сердцах у нас не тают льдины.Но едва зелёный луч ущербаЧутко тронет бронзовые брони,Мы ладьи выводим из-под вербыИ в ушах вечерних ветр застонет.Мы летим, спешим по водной шири.Рвём веслом сады подводных стеблей.Дальше тёмным волоком до Свири,А потом опять ночною греблей.И когда у капищ ЧерноградаОгибаем Рюриковы срубы,Нас пронзает прежняя услада,И на вёслах оживают трупы.Древним Ладо в голубом туманеНа заре сворачивает волны.Там нас ждут последние расстаньяМы туда и правим наши чёлны.

1913, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Тоска о сестре

Ветер сильный, родись и послушно провей.Я молю, я велю, я хочу.Ты, что валишь в грозу колокольни церквей.Ты, что медленно гасишь свечу.

Прошуми, пробеги в придорожной пылиВ голубую вечернюю тень.Зачерпни кукованья в сосновой далиИ молчанье ночных деревень.

Пронесись молодой над землёй, над водойВ чужелюдную землю Бретань.Опрокинься в моря корабельной бедой,И к любимому сердцу пристань.

Прозвени, что в словесный наджизненный скитЯ ушёл, чтоб себя превозмочь.Прогреми, что и я непогодой убит,Как кулик в воробьиную ночь.

1913, Грязи

Лепта. М., 1995, № 26.

Флаги

Чёрные флаги восстанийСвеют последнюю робость.На башне вечерних ласканийЧёрная плещется лопасть.Гордые вызовы в воздухС песней звонкой метнулись.В душных револьверных гнёздахПули очнулись.Чёрная вьюга клубящихся тканейСмоет последнюю негу.Птицы исканийБлизки к ночлегу.В буднях родились герои —Бойцы с немигающим взглядом.Там, где встретились трое,Трое становятся рядом.В небе, ломаясь, трепещутМолний священные шпаги.Над будущим плещутЧёрные флаги.

1914, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Христос

Ранний час. В пути незримоРазгорается мечта.Веют крылья серафима,Даль прозрачна, высь чиста.

Чудный свет пошёл из Обояни.От вечерен молния сверкала.Все пути затеряны в тумане.Лягу спать — заутра встану ране.Я весь день вчера его искала.Говорят — всё так же сир и беден.След нашла и жарко целовала —Это он в лучах прошёл устало.Тянет ночь над миром чёрный бредень.Чуть вдали предстанет на дороге —Станет лик мой счастлив и победен.Славься, Боже, полевых обеден.Где межи коснулись Божьи ноги,Расцветают белые герани,Курослепы рассмеялись в логе,Встал стеной боярышник убогий…Сам Господь грядёт из Обояни.

Его видали сегодня,Он шёл, опираясь на посох.Светлая риза Господнягорела в дальних покосах.И тучи вверху, как дети,Играли громовым огнивом,А Он на раннем рассветеГоворил молчаливым нивам.

Блаженны птицы и звери,Кого только видел Я в поле.Для вас отворялись двериВ Мои золотые воли.

Блаженны скользкие гады —Братья печали и злости.В Божьи сады-вертоградыИ вы войдёте, как гости.

Блаженны травы на склонахИ ты, усталая пажить,В тихих моих СионахВам повелел Я княжить.

И вы блаженны, ракиты,И ты, можжевельник частый.К вам Я пришёл забытый,Вы Мне сказали: «Здравствуй».

Все вы грустили о СынеНочью средь бедных вотчин,Всех прииму Я нынеВ царстве Моём и Отчем.

Иисус пришёл из хвойной глуши.Мы его все дни поём и хвалим.Он принёс задумчивые душиНашим синим, предвечерним далям.

До рассвета посетил трущобу,Стал на старом одиноком дубе.Отпускал зверям тоску и злобуИ крестил безветренные глуби.

Шёл опять, и можжевельник колкийРанил Божьи пресвятые ноги.А по следу набегали волки,Совещались о нежданном Боге.

И была простой росы безвестнейКровь Христова Третьего Завета.Там, в полях, где медленно, как песня,Догорало золотое лето.

1914, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

«Его привезли из Замостья…»

Его привезли из ЗамостьяВ крови, с непокрытым лицом,И смерть, как суровая гостья,Вошла в затихающий дом.

Катились, гремя, батареи.Вдали надрывался вокзал.У двери шептались евреи,А он ничего не слыхал.

И к утру черты заострилисьВ последней простой белизне.И мой голубой амариллисУвял у него на окне.

Он умер без стона и боли.Как месяц спустился за лес.Я стану молиться в костёле,Чтоб он из убитых воскрес.

1915