Азиатский берег - Томас Диш

Он стал осторожно двигаться по деревянным мосткам, держась обеими руками за укрепленные в каменной стенке металлические поручни и испытывая смешанное чувство страха и восторга — такое место, несомненно, понравилось бы Дженис, она тоже любила высоту. Когда же он увидит ее снова, и увидит ли вообще? Сейчас, вероятно, начался бракоразводный процесс. Возможно, они уже не супруги.

Мостки подходили к другой каменной лестнице, которая была короче первой и заканчивалась перед скрипучей металлической дверью. Он распахнул ее, всполошив стаю голубей, и на миг зажмурился от ослепительного полуденного сияния. Яркое солнце в вышине, сверкающая вода внизу, а еще дальше за водой сверхъестественная зелень азиатских холмов: стогрудая Кибела. Казалось, тут необходим какой-то жест или возглас. Но Джону не хотелось кричать или принимать картинные позы, он мог лишь восхищаться, почти осязая живую плоть холмов. И это ощущение усилилось, когда он положил на теплый камень балюстрады свои еще влажные после прогулки по мосткам ладони.

Глядя на пустынную дорогу, которая пролегала вдоль стены, он опять увидел женщину. Она стояла у самой кромки воды и смотрела на него. Когда их взгляды встретились, женщина подняла обе руки над головой и что-то закричала. Но конечно, он ничего бы не понял, даже если бы мог услышать.

Может, она хотела сфотографироваться? Из-за ослепительно сверкающей воды пришлось поставить минимальную выдержку. Женщина стояла почти под самой башней, что исключало возможность интересной композиции. Он щелкнул затвором. Женщина, вода, асфальтовая дорога: это будет случайный снимок, но не настоящая фотография; он не любил случайных снимков.

Женщина продолжала кричать, воздев руки, — словно исполняла какой-то колдовской ритуал. Это было лишено всякого смысла. Он помахал ей в ответ и неуверенно улыбнулся, одновременно испытывая некоторую досаду. В конце концов, на башню поднимаются для того, чтобы побыть в одиночестве.

Олтин, человек, подыскавший ему квартиру, работал агентом магазинов на Большом Базаре, торгующих коврами и ювелирными изделиями. Он обычно завязывал знакомство с английскими и американскими туристами, советуя им, что купить, где и за какую цену. Туристы, как правило, проводили один день, осматривая достопримечательности, и останавливались в одном из многоквартирных домов возле Таксима, известной кольцевой дороги, огибающей европейский квартал города и ставшей своего рода Бродвеем, где несколько банков Стамбула демонстрировали свои современные неоновые вывески. В центре кольца красовалась скульптурная группа: Ататюрк, выполненный в натуральную величину, вел небольшую, но представительную группу соотечественников к светлой западной мечте.

Эта квартира (по мнению Олтина) была проникнута тем же духом прогресса. Центральное отопление, туалет с унитазом, ванна и бездействующая, но весьма престижная вещь — холодильник. За все шестьсот лир в месяц, что составляло по официальному курсу шестьдесят шесть долларов, но Олтин предложил пятьдесят. Джон стремился поскорее покинуть отель и поэтому согласился снять эту квартиру на шесть месяцев.

Он возненавидел ее с первого же дня. Но заставив хозяина вынести безобразные остатки старого дивана, все остальное сохранил в прежнем виде. Даже фотографии из турецкого журнала для мужчин остались на своем месте, закрывая трещины в штукатурке. Зачем менять все? Ему нужно было просто жить здесь, но совсем необязательно наслаждаться этой жизнью.

Он опробовал различные рестораны, каждый день ходил в Консульство за почтой, осматривал «достопримечательности» и иногда делал пометки в блокноте.

По четвергам посещал хамам, чтобы избавиться от накопленных за неделю ядов, и пользовался услугами массажиста.

Постоянно наблюдал за ростом своих усов.

Он чувствовал, что гниет здесь — как содержимое консервной банки, которую открыли и забыли где-то на кухне.

Оказалось, что существует специальное турецкое слово для катышей грязи, которые соскабливают с тела в бане. И еще одно, имитирующее шум кипящей воды: фукер, фукер, фукер. Кипящая вода в представлении турка символизировала первую стадию полового возбуждения. Это примерно соответствовало американскому «электрисити».

Иногда, блуждая по темным безрадостным переулкам он как будто видел ту женщину, но обычно лишь издали или мельком.

Во всяком случае, у него не было уверенности в том, что это она. К тому же лицо женщины не запомнилось ему, а фотографии сделать не удалось, потому что он случайно засветил пленку. После таких встреч он иногда ощущал легкое беспокойство, но не более того.

Мальчика он встретил в Ушкюдаре. Это случилось в середине ноября, когда внезапно наступили холода. Он впервые пересек Босфор и, сойдя с парома на землю (или, точнее, на асфальт) самого большого континента, ощутил неизъяснимую притягательную силу этого колоссального пространства.

Еще в Нью-Йорке Джон предполагал, что пробудет в Стамбуле месяца два, не больше, изучит язык и тогда уже отправится в Азию. Как часто он гипнотизировал себя, мысленно перечисляя ее чудеса: знаменитые мечети, Кайзери и Шивы, Бейзекира и Афьонкарахисара, величественный Арарат и еще восточнее — побережье Каспия, Мешед, Кабул, Гималаи. Теперь эти сирены были совсем близко. Они сладостно пели и манили его, призывая погрузиться в их водоворот.

А он отказывался — хотя и ощущал это волшебное очарование. Он отказывался, потому что привязал себя к мачте и не мог последовать их призывам. У него оставалась квартира в городе, который находился вне их досягаемости. Там можно было дождаться весны — пока не придет время возвращаться в Штаты.

Но все же он отверг описанный в путеводителе рациональный маршрут от мечети к мечети и посвятил остаток дня сиренам. Пока еще солнце не село, они могли вести его куда хотели.

Асфальт уступил место булыжной мостовой, мостовая — утоптанной грязи. Нищета была здесь гораздо более явной, чем в Стамбуле, где из-за большой перенаселенности даже самые бедные лачуги оказывались трех- или четырехэтажными. В Ушкюдаре те же жалкие строения расползлись по холмам и напоминали убогих калек в безобразных лохмотьях. От одной грязной улицы к другой ничего не менялось — все тот же блеклый, унылый пейзаж. Это была другая Азия: вместо высоких гор и просторных равнин однообразные трущобы, бесконечно тянувшиеся по голым холмам; серое безмолвное пространство.

Невысокий рост, скромный костюм, и, возможно, усы делали его не похожим на типичного американца, и он мог ходить по этим улицам, не привлекая к себе внимания. Только любознательный взгляд выдавал в нем туриста (камера была сдана в ремонт, потому что пленка опять оказалась засвечена). Теперь, как уверял Олтин (очевидно, желая сделать комплимент) достаточно было научиться говорить по-турецки — и Джон вполне сошел бы за турка.