Тропа гнева - Явдат Ильясов

— Так было!

Эти слова произнес маргианин в дырявом хитоне; злоба во взгляде и быстрые движения рук изобличали разорившегося купца. Ударив себя кулаком по груди, он излил жалобы на несчастия, постигшие его за последние годы.

Люди разговаривали и не замечали горбуна, притаившегося невдалеке от харчевни в лавке сапожника.

Проходя мимо, бродяга прислушался и, хотя его башмаки были почти новы, снял их и бросил перед мастером. Ремесленник обрадовался работе. Пока он чинил слегка отставшие подошвы, оборванец сидел под навесом, откинув голову и закрыв глаза. На широком и плоском лице горбуна темнели пятна крупных оспин. Пот скапливался в них, точно дождевая вода в щербинах ноздреватого камня, и, наполнив, стекал вниз.

Казалось, бродяга спал. Однако его ухо, обращенное к харчевне, вздрагивало, как у леопарда, припавшего к дюне в зарослях тростника.

— Да, так было, — вздохнул жрец. — Но время славы Марга миновало. Ты слышал, чужеземец, о Кире, основателе Персидского царства? Два десятилетия назад войска проклятого Кира пришли в долину Мургаба, разбили нас и утвердили над нами свое господство. Землепашец задавлен тяжким бременем налога. Торговца душат непомерно высокие пошлины. Кочевники лишены скота, жрецы — дохода, воины — почета. Лучших мастеров погнали на царские работы, молодых мужчин — в ополчение, девушек — в гаремы. Марг обеднел, оскудел, обнищал и стал прибежищем бездомных бродяг!

Наступило тягостное молчание.

— Почему же вы терпите насилие? — воскликнул индиец.

— Тихо! — Владелец чаш положил руку на его плечо. — Нам будет плохо, если твои слова дойдут до персов.

— Да поглотит их бог мрака Ариман! — проворчал жрец.

— Да наткнутся они на острие меча! — присовокупил воин.

— Да сожрет их посевы саранча! — добавил земледелец.

— Да сгорят они в пламени горна! — поддержал его ремесленник.

— Да обратится их золото в прах! — выругался торговец.

— Вместе со всеми вами, — пробормотал в стороне, у стены, старик-согдиец. Его бедра обтягивала повязка из серого полотна. Это был раб маргианина-воина.

— Почему мы терпим насилие? — сердито повторил жрец огня. — Четыре года назад, когда погиб сын Кира безумец Камбиз и престолом Ирана овладел его родич Дарий, сын Гистаспа, долину Мургаба озарили костры великого восстания. Каменотес Фрада стал нашим вождем и поднял народ против персидского царя.

Земледелец хлопнул себя по ноге:

— Персы ранили меня в бедро, но зато я распорол живот главарю сотни пеших лучников.

Маргианин-воин тронул рубец на щеке, но промолчал. Жрец продолжал:

— Враги бежали из Марга не помня себя от страха. Тогда царь персов направил сюда огромное полчище во главе с Дадаршишем, сатрапом Бактра. Пятьдесят пять дней гремела битва у стен города, пятьдесят пять тысяч повстанцев было убито. Плотины разрушены. Сады вырублены. Рухнули башни, опустели жилища. Пустыня пожирает каналы, поля и дороги. Селения запустели, словно их сглодала чума. Старики, нищие и калеки бродят по стране в поисках пристанища и хлеба.

— Поражение, — разочарованно сказал индиец. — Отчего?

Жрец пожал плечами.

— То воля неба. Бог света Ахурамазда отвратил от маргиан свои очи.

Воин сделал жест отрицания.

— При чем тут небо? Персы одолели нас числом конников.

Селянин вдруг схватил свою корзину и ударил ею о землю.

— Обман!

Жрец побагровел. Воин грозно насупил брови.

— Что ты сказал?

— Вы оба лжете, вот что! Маргианам не хватало единства, поэтому они проиграли сражение. Где ты находился, жрец, когда у стен Марга, как ты говорил, пятьдесят пять дней гремела битва?

— Прятался в храме! — ответил за жреца мастер.

— Я просил у богов удачи для тебя, сын осла! — рассвирепел жрец огня.

— О! — воскликнул землепашец насмешливо. — Но пока ты перед жертвенником бормотал «зем-зем», персы резали нам глотки! Почему не вышел, не встал впереди нас?

— Страшился за свое брюхо! — снова откликнулся ремесленник.

— А воин? — продолжал горячо земледелец. — Где он получил рубец? Скрывался в родовом городище и защищал себя — себя, но не всех нас! И все люди касты воинов засели в своих крепостях, точно кроты в норах, и не оказали повстанцам помощи в самое страшное время.

— Истина! — вскричал купец-маргианин. Он таил обиду на воинов, не уберегших его имущество от персов.

— Молчи! — оборвал его оружейник. — У нас одна каста, но хранители огня и меченосцы тебе дороже, чем я. Купчишки тоже виноваты в нашем позоре. Отрядам не хватало оружия. Мы пришли и сказали тебе: «Дай золота, купим у саков бронзу, сделаем наконечники для стрел». Но ты не дал ничего. Ты просил за свое золото наших ребятишек, потомок змеи! И всегда вы, торговцы, грабили ремесленника. Всем известно: в алчные руки толстосумов плыли сокровища городов, селяне проклинали купцов за лукавство. За три дарика вы продадите страну не только персам, но и самому богу зла Ариману!

— Ты не прав, мастер! — Жрец от волнения сорвал с головы обруч. — Почему вы, люди низших каст, видите в купцах одно плохое? Кроме шелков, браслетов, бус и прочих товаров, они привозили свитки, на которых начертали диковинные знаки вавилоняне, греки и египтяне. Отгадывая тайны письмен, жрецы узнавали о том, что происходит в далеких странах. Покидая Марг, торговцы шептали слова легенд, созданных нашим народом. Как птицы переносят из долины в долину зерна злаков, так торговцы переносили из города в город зерна мудрости. Благодаря купцам люди познавали мир! И мы, жрецы…

— И вы, жрецы, скрывали от народа эти знания, — перебил его земледелец. — Э, отец, о чем разговор? Вспомни, куда шли три четверти тех богатств, о которых ты рассказывал с таким упоением?

— В амбары жреца, воина и торговца! — снова вмешался ремесленник.

— Прости меня за дерзкие слова, господин, однако вы, жрецы и воины, притворяющиеся отцами народа, всегда предаете его в час опасности. Скажи, что делают сейчас самые почитаемые из жрецов огня и самые знатные из касты воинов?

— Служат персам! — рявкнул оружейник.

— Э, дети бродячих псов! — вскипел жрец. — Да отсохнут ваши языки!

— А ты — кабан, по которому истосковался вот этот вертел!

— Черви, копающиеся в навозе!

— Изменники! Настанет день, когда мы сварим вас в одном котле с персами!

Разгоряченные вином, красные от обиды, собеседники шарили вокруг себя, ища камня или палки, ибо палка весомей слова. Имей они оружие, оно было бы пущено в ход. Но персы, подавив мятеж, запретили ношение кинжалов под страхом смерти.

Раб воина неожиданно встал и привлек внимание хозяина взмахом руки. Темная, узловатая, шершавая, она походила на сук абрикоса. И сам он был тощ и коряв с головы до пят и напоминал обрубок сухого, искривленного ствола. Икры и пятки тонких ног вывернуло в стороны. Сдвинутые вместе острые колени вздрагивали и подгибались даже под этим легким, почти невесомым туловищем. Маргиане, удивленные поведением раба, замолчали.

Старик пытался что-то произнести, но мускулы дряблого, провалившегося рта не слушались. Одна губа беспомощно налезала на другую: годы скотского труда почти совершенно лишили согдийца дара речи. Наконец раб выпрямился. В зрачках запавших глаз вспыхнула злоба. Лязгнув желтыми резцами, оставшимися от тех ровных тридцати двух зубов, которыми его наделила природа, невольник прохрипел:

— Вы забыли… обо мне!

— Что с ним? — изумился оружейник.

— Он охмелел от вина, которое выпил его хозяин, — усмехнулся земледелец.

— Как дерзок этот раб! — возмутился жрец.

— О ублюдок! — Воин вскочил на ноги и развернул бич. — На место!

— Нет! Вы… растравили меня своим спором. Чаша терпения переполнена! Раб скажет… все, что думает о вас… тогда убейте его!

Старик сделал шаг вперед.

— Вы, свободные люди, говоря о своих горестях… забыли обо мне. Вы не видите во мне… человека? Ненавидите меня? Презираете меня? Так слушайте же… я вас тоже ненавижу и презираю! Когда Фрада восстал против персов, нам, рабам, не дали оружия. Ты боялся, господин, что я поверну его против тебя? Не напрасно! Я убил бы тебя… как убивают хищного зверя.

Старик, напрягая мысли, приложил ко лбу кулак.

— Когда я был свободным человеком… таким же пахарем, как ты, селянин… я тоже смеялся над рабами, как это делаете сейчас вы. Но когда на моем плече выжгли клеймо… я забыл о смехе. Я не смеялся много лет! Но сегодня старого раба раздирает смех!

Невольник оскалился и зарычал.

— Ваши глаза спрашивают: почему? А! Слушайте. Слушайте меня, маргиане! Сегодня вы — прах под ногами персидского царя. Завтра вас продадут в рабство. И когда ваши спины узнают силу бича… когда вашим уделом станет голод, разъедающий внутренности, как яд, и холод, убивающий в человеке остатки радости… когда вашим ложем неделю, месяц, год, десятилетие будет куча соломы… когда, дожив до седин, вы потащите за хозяином такую тяжелую корзину, что под нею сломался бы хребет осла… когда вам придется под палящим солнцем рыть канал и долбить землю, твердую, словно гранит… тогда вы по-настоящему поймете, что значит угнетение тела и духа, на которое жаловался хорезмиец! Тогда-то вы вспомните все унижения, которым подвергали меня и других рабов! И ваши сердца обуглятся от стыда и раскаяния, как плоды граната, попавшие в костер! Но будет поздно! Да, поздно! Поздно, я говорю! Ха-ха-ха…