Пропавшая девушка - Р. Стайн

Он притянул меня к себе и прижался холодной щекой к моей щеке.

— Ты должна дать мне шанс, Бет.

— Ничего я тебе не должна, — сказала я. От прикосновения к его коже меня затошнило. — Отвали от меня. Пошел вон. Я не шучу. Меня не привлекают всякие…

Он угрожающе взревел. Бледное его лицо побагровело, а губы растянулись в кровожадном оскале, словно у дикого зверя.

— Нет уж, не пойду! — выкрикнул он сквозь стиснутые зубы. Он толкнул меня. Я споткнулась. Обеими руками ухватив за запястья, он грубо притянул меня к себе.

— Аарон… — У меня перехватило дыхание. — Нет!..

Он потащил меня в укрытый в тени крошечный скверик между двумя домами. На самом деле это был просто занесенный снегом пятачок с парой деревьев, росших у самой улицы.

Подтаявший снег в этом месте сковала корочка льда, и мои туфли скользили, пока он тащил меня за толстый ствол ближайшего дерева. Дышал он тяжело, со свистом, из его рта поднимался пар, заволакивая сверкающие голубые глаза. Лицо его сделалось диким, как у человека, окончательно потерявшего всякий рассудок.

— Ты должна дать мне шанс. Ты должна, — бормотал он, обдавая жарким дыханием мое ухо. Затем он прижался лицом к моему лицу. Его рот елозил вслепую, пока не отыскал мои губы. Он впился в них поцелуем, да так, что под его губами я ощутила твердость его зубов.

Я пыталась отдернуть голову, но он стискивал меня в медвежьих объятиях и прижимался ртом к моим губам, заставляя меня целовать его. Внезапно он с силой отшвырнул меня. Я потеряла равновесие. Каблуки заскользили. Я грохнулась спиной на заледеневшую твердую землю.

Не успела я даже пошевелиться, как Аарон уже взгромоздился сверху. Он крепко держал меня за руки, обхватив бедрами мое тело. Наконец, он опустил голову и принялся осыпать мои щеки лихорадочными поцелуями.

— Нет! Пожалуйста! — завопила я. — Аарон, слезь! Слезь с меня!!!

Он не останавливался. Сидя на мне, он прижал мои руки к земле. Губы его, горячие, жесткие, мусолили мне лицо. Я поняла, что у меня попросту не хватит сил сбросить его.

Я знала, что должна действовать. Выбора не оставалось. Придется пустить в ход свои силы. Я зажмурилась. Тщательно сосредоточилась. Про себя я проговаривала слова. Проговаривала беззвучно.

Через несколько мгновений яростные, отчаянные поцелуи Аарона прекратились. Я открыла глаза. Я видела, как он выпрямился, распахнув глаза от изумления. И ужаса.

Он выпустил мои запястья и потянулся к горлу. Изо рта у него вырвался болезненный, булькающий звук. В следующий миг он захрипел, как животное, осознав, что не может дышать. Его глаза вылезли из орбит. Лицо побагровело.

— Ну что, Аарон, — сказала я. — Ты, видать, язык проглотил. Эк тебя угораздило!

Он сполз с меня. Поднялся на колени. Его руки яростно молотили по горлу. Он снова издал этот отвратительный хрип, словно пытался втянуть хоть немного воздуха. Его глаза таращились на меня с немою мольбой. Они молили меня сделать что-нибудь, как-то помочь ему.

Но я слишком наслаждалась моментом, чтобы прерывать его.

— Поделом тебе, — сказала я. — Сам знаешь, что поделом. — Я поднялась на ноги и встала над ним, наблюдая, как его лицо становится фиолетовым, как он давится и хрипит. Руки его беспомощно мотались из стороны в сторону. Он застонал и издал громкий, квакающий звук. Я увидела его толстый розовый язык, свернувшийся узлом в распахнутом рту.

— Бедненький, — произнесла я с притворным сочувствием. — Должно быть, это ужасно. Дышать не можешь, да?

Он замотал головой. Все его тело сотрясалось в конвульсиях. Он сдернул перчатку и запустил пальцы в раззявленный рот, отчаянно пытаясь вытащить язык на место. Но тот забился глубоко в глотку, наглухо перекрыв трахею.

Он терял силы. Его хрипы становились все тише и слабее. Кожа посинела до почти небесного цвета. Он с мольбой протягивал ко мне руки.

— Ладно, ладно, — сжалилась я. — Хочешь, чтобы я вытащила твой язык обратно?

Он кивнул. Голова его поникла. Он задыхался.

— Подними руку, — велела я. — Подними правую руку и дай клятву, что никогда больше не прикоснешься ко мне.

Подождала несколько секунд. Наконец, он все же нашел в себе силы поднять руку. Он застонал и его зрачки закатились.

Неужели я слишком долго тянула?

Я наклонилась, запустила пальцы ему в рот и вытащила язык на положенное ему место.

Аарон не двигался. Я ждала. Через несколько секунд его грудь начала вздыматься. Открыв глаза, он стал шумно втягивать в себя воздух. Его лицо постепенно принимало нормальный цвет. Взгляд был устремлен вперед, на ствол дерева. Он заморгал, пытаясь сосредоточить взгляд. И все время растирал горло.

Я стояла над ним, застегивая пальто, и наслаждалась страхом в его глазах.

Да, Аарон Дули, великолепный племянничек Мартина Дули, боялся меня. Мне хотелось расхохотаться, но уж слишком я была зла.

Наконец, его дыхание окончательно пришло в норму. Все еще стоя на коленях, он поднял глаза на меня и его лицо перекосилось от ярости.

— Ведьма! — прошептал он, тыча в меня трясущимся пальцем. — Ведьма! Ты ведьма!

Тут уж я не смогла удержаться. Откинув голову назад, я разразилась хохотом. Наверное, так и положено поступать настоящим ведьмам. Затем я развернулась, напоследок осыпав его снегом из-под каблучков и со всех ног помчалась домой.

Я влетела в квартиру как раз вовремя, чтобы тут же отбыть на церемонию открытия конюшни. Родители и кузены уже успели надеть пальто и стояли у дверей в полной готовности.

Мама выразительно поглядела на меня, после чего перевела взгляд на наручные часы.

— Бет, как ты можешь опаздывать на такой важный для твоего отца день? — вопросила она.

— Я скажу вам, почему я опоздала! — крикнула я. — До дома было рукой подать. И тут хватает меня Аарон Дули и не отпускает. Затащил закуток, повалил на землю и напал на меня. Но я применила один из своих приемчиков. Заставила его собственный язык проглотить. Думаю, теперь он научится хорошим манерам. Но из-за него я опоздала.

Неужели я так и сказала маме?

Разумеется, нет.

Во-первых, мать с отцом ничего не знают о моих приемчиках. А во-вторых, зачем омрачать столь знаменательный день? Это был величайший праздник в нашей семье. Скажи я им, что Аарон меня домогался, папа впадет в бешенство, начнет махать кулаками, мама расплачется, и весь день пойдет коту под хвост.

Так что… Я решила держать рот на замке. Пожав плечами, я сказала:

— Извините. Меня задержали в прачечной. Я бежала всю дорогу.

Объяснение маму, похоже, удовлетворило. Она подошла к зеркалу и поправила голову лисьей горжетки, обернутой вокруг шеи.

Я обняла своих кузенов Дэвида и Марианну. Питер, их четырехлетний сынишка, прятался у Марианны за спиной, обнимая мать за ногу, и здороваться со мною не стал. Он страшно застенчивый.

— Где тетушка Ханна? — спросила я.

— Ее мы заберем по дороге, — сказал отец. Он водрузил на свою лысеющую голову мягкую фетровую шляпу, должно быть, новую, поскольку раньше я у него такой никогда не видела. Из-за ленты на тулье выглядывало красно-черное перо, а поля были шире, чем на тех шляпах, что папа обычно носит. Шикарная шляпа!

Одет он был в свой единственный однобортный костюм, черный и блестящий (пожалуй, даже чересчур), с широкими лацканами. Я всегда говорила ему, что в таком виде он здорово смахивает на киношного гангстера. Ну, знаете, Аль Капоне и прочих подобных личностей. Папе это, похоже, чрезвычайно льстит.

Мама тоже принарядилась, в атласное красное платье, которое она надевает на вечеринки, крестины и, разумеется, Рождество. Она была очень хороша со своими темными волосами, собранными в высокую прическу, которую удерживала красивая диадема со стразами.

Это был знаменательный день, и все это понимали. И когда мы набились в фургон мистера Шоу, все болтали наперебой.

— Машина почти новенькая, — сообщил отец, втискиваясь за руль в своем громоздком пальто. — Модель 1948 года. — Он был так горд, словно она принадлежала нам. — «Паккард Коммодор». Очень вместительная.

Я уселась между мамой и папой и мы тронулись в путь, благо ехать было недалеко. Конюшня располагалась у Ривер-Роуд, на пологом склоне, ведущем к реке Конононка, примерно в пятнадцати минутах езды.

На заднем сидении кузен Дэвид ржал по-лошадиному, пытаясь рассмешить Питера. Но надутый как всегда Питер категорически не желал проникаться общим весельем.

— Утихни, — бросил он своему отцу.

— Ты позволяешь ему так с собой разговаривать? — удивился папа. Он свято верит, что все родители должны быть строгими. Сам-то он редкостный добряк.

— Твоему дяде Энджело не нравится, как ты со мной разговариваешь, — сказал Дэвид сынишке.

— Утихни, — повторил Питер.

Дэвид снова заржал.