Дело крестьянской жены Катерины Ивановой (История о том, как одна баба дело государево решила) - Екатерина Константиновна Гликен

Александр Николаевич снова недовольно поморщился. Дело было совершенно пустяковое. Крестьянское. Оно не сулило ему ничего, кроме головной боли и хлопот. Улики были налицо и вина ворожеи вполне доказана, кою она собственно и признала. Уже год провела крестьянская жена Катерина в канцелярии под допросами, где давала против себя показания. Что-либо затевать новое сейчас, когда все доказательства налицо, было вовсе ни к чему.

Указами и Уложениями еще со времен Петра I, принятыми к исполнению и при Елизавете Петровне, людей казнили и за меньшее. Взять хотя бы Якова Ярова, по извету жены, сообщившей, что «в доме его найдена на подволоке (подволока — чердак под крышей) в лукошке зарыта в муке книжка заговорная, притворная к блуду, да в коробочке малой разные коренья и травы, да тетрадка гадательная, да письмо руки Ярова, да букварь, прочия письма и кость» с точками. Жена жаловалась, будто хранил ту заговорную тетрадь муж ее, Яков, для заговора на блуд и будто пробовал оное волшебство с женою своею, да только над нею никакого действа не учинилось.

Сам Яков Яров отвечал, будто откопал книги на своем дворе и оставил у себя с тем, что по оным грамоте учиться. А жена показывала, по гадательной книжке муж узнавал, ехать ли куда, начинать ли что. Бросал кость с точками и так понимал. Яков в том сознавался, но говорил, что кость кидал для себя токмо, а еретичества в том никакого не было, и творил он при этом божии молитвы. А коренья и травы держал для лечения от живота и купил их будто бы у одного бобыля. Однако под плетьми Яков винился в богохульных делах, как то: отречение от бога и призывание сатаны.

Жена же еще доносила, «что муж ея, зашед на подволоку, где имелись св. образа, поставил их ликом к стене, налив воды в стакан, наложил земли на бумагу, взял воску в руки и над теми водою, землею и воском по книгам своим еретическим чинил еретичество, и молился на Запад левою рукою ниц.

Лечившиеся же у него подтвердили, что знали его токмо за лекаря. А сам он поначалу отвечал, что творил над водой молитвы Божии и делал токмо настойки травы. Однако, в розыску дополнил, что чинил еретичество.

И жена Якова досказала, что вставал и ложился, не умывшись и не крестясь. И ей запрещал. Говорил, ежели она родит, то отдаст младенца отцу его сатанаилу.

Яков наветы жены отрицал, говоря, что после еретичества был в церкви при исповеди. Но духовник его донёс, что Яров был на исповеди, но вел себя как не в уме своем, а более не приходил.

Дело Ярова лежало перед Александром Николаевичем. Он снова прочел резолюцию:

«Указанием Казанской Губернской Канцелярии Яров за злыя и богопротивныя дела его на страх другим казнён смертию — сожжён».

Не было в этом деле, вполне обычном для расследования духовных преступлений, ничего такого, на что стоило бы обратить внимания. Гадательные и заговорные книжки и тетрадки изымали по всей стране. Заговаривали всё: карты, руки, оружие, порошки, воск, кресты.

Переписанные тетрадки с заговорами находили даже у тех, кто и грамоте не разумел: велика был сила в слово.

Народ темен зело и бесправное положение его побуждало не иначе где искать помощи, как только в одном волшебстве, ибо ни лекарей ему не полагалось, ни защиты в суде, ни отеческого отношения помещиков. В таком сумраке ума и неустройстве жизни помощи ждали, как говорилось, «а хоть и от черта рогатого». В Пскове розыскивал дело Александр Николаевич об одной старушке, которая в святой церкви Божией к иконе Георгия две свечи кажной раз ставила. А при вопросах оная показала: одну свечу — Георгию, вторую — змию. А на вопрос, к чему такое чинила, старушка простодушно отвечала, мол, жить ей осталось немного, а жила она долго и всех грехов отмолить и упомнить не может, стало быть, и куда попадет по смерти своей, не знает. Так, на всякий случай, чтоб подмаслить, вторую свечу змию отдавала, чтоб не шибко жег на том свете, ежели по смерти ея у него гостить приключится.

Добрая половина горе-чародеев у Александра Николаевича вызывала токмо жалость. По темноте своей большинство не разбирало, где чертов заговор, а где молитва, исключительно по неграмотности и не знанию. Лет десять назад в Синоде и Московской синодальной конторе смотрелось дело крестьянского сына Усова, коий показал, что умеет розыскивать клады серебряной монеткой, чему научил его удмурт. Притом в тетрадке гадательной имелась запись: «Господи Иисусе Христе Сыне Божии наш, помилуй нас! Как сонце на земле светит, також де и мне, рабу, о загаданном знать было светло». Кроме того обвинения, что темен и дремуч Усов, Александр Николаевич ему и не полагал, так как Усов сейе уверял, что творил розыск спрятанного молитвою божией, а то, что молитв таких нет ни в одной божьей книге, того Усов не знал. Токмо еще в тетрадях запись была: «Лешей муж, Акалей Хахонин, Бела озера Архипий Хахонин сын, Бела ж озера с товарыщи…» Он де Усов, как показано в розыске, «…к вышеупомянутым лешим носили однажды в лес от сожительства их в 15 верстах подле речку Жилкину три пирога гороховые, да сорок пять яиц красных… и те пироги и яйца положили с таким приговором:

— Вот вам, лешия мужики, гостинцы и за то де скажите нам поклажу денег.

На что невидимо те лешия к ним говорили:

Поидите де вы на Мокин бор, который имеется в Орловском тяглом стану, где во знак кол поставлен будет, в том месте сыщете деньги»…

Вот тебе и молитвы. Все у этого народа перепуталось, где бог, где черт, у всех помощи просят, хоть бы кто помог. Таких Александру Николаевичу жалко было зело, тем более что попадались оные на том, что доносили на них свои же, такие же дремучие мужики, токмо по тому доносили, что колдовство не срабатывало: невстаниха не уходила, клады не находились, блуд не чинился…

Другого рода дела поповские. Те-то ж и грамоте обучены были, и книги божественныя при них имелись, да вера в силу слова божьего полагалась, да и о суеверном знали, что то дело черное. А всё же и там находились тетради заговорные, причем самого дьявольского свойства. Пошехонский поп Макарий Иванов уличен был