Очерки по русской семантике - Александр Пеньковский

Указанное выше противопоставление по числу (чужие край – свой край) заслуживает особого внимания, так как представляет собой явление, хотя и известное в литературе, но недостаточно изученное и требующее более глубокой интерпретации. Исходя из того, что первый член этой пары свободно использовался в значении реальной единичности, сопряженном изначально с отрицательной оценкой, соответствующие случаи можно было бы рассматривать в ряду таких словоупотреблений во множественном числе, как: Я университетов не кончал; Я верчусь как проклятая, а ты по театрам ходишь; Муж работает, а она по заграницам разъезжает; Мне, говорит, отдых нужен. Мы работали всю жизнь, не отдыхали, а теперь вот отдыхи какие-то придумали, и др. под.

Приводя подобные факты, исследователи отмечают их принадлежность разговорной речи [Розенталь 1976: 218; Красильникова 1983: 111], их связь с категорией неопределенности [Ревзин 1969], их экспрессивность, которая понимается как «экспрессивное обозначение единичности» [Лекант 1982: 181], как выражение неодобрения и шутки [Исаченко 1954: 123], фамильярности и иронии (ср. характеристику форм мн. ч. существительного заграница в [Уш.: I, 918] и т. п. и квалифицируют их как множественное «гиперболическое» [Арбатский 1972]. Под эту категорию подводятся также формы множественного числа собственных имен (обычно – географических названий) в шутливых или неодобрительных выражениях типа скитаться по всяким Парижам, разъезжать по Европам [Исаченко 1954].

Однако едва ли справедливо видеть в гиперболизации (представлении единичного как множества) основное содержание грамматической семантики форм множественного числа в такого рода контекстах и выдвигать ее терминологически на передний план. Функционально-семантическим центром таких форм, как это будет показано в дальнейшем изложении, следует считать генерализующее обобщение, генерализацию, которая становится основой для пейоративного отчуждения. Сущность последнего состоит в том, что говорящий, отрицательно оценивая тот или иной объект, доводит эту отрицательную оценку до предела тем, что исключает объект из своего культурного и / или ценностного мира и, следовательно, отчуждает его, характеризуя его как элемент другой, чуждой ему и враждебной ему (объективно или субъективно – в силу собственной враждебности) культуры, другого – чуждого – мира.

Объяснение внутреннего механизма этой операции и особенностей ее языкового отражения и выражения следует искать прежде всего в специфике структуры образов «своего» и «чужого» мира, в которых они – эти два мира – представляются мифологическому и мифологизующему сознанию от древности до наших дней.

«Свой» мир (в максимально сжатой и по необходимости схематической характеристике) – это мир уникальных, индивидуальных, определенных в своей конкретности и известных в своей определенности для субъекта сознания и речи дискретных объектов, называемых собственными именами. «Свой» мир – это мир собственных имен. В нем и нарицательные имена ведут себя как собственные. «Свой» мир – то мир форм единственного числа со значением единичности. Формы множественного числа – там, где они необходимы, – используются в значении неоднородного множества.

«Чужой» мир (в противопоставлении «своему») – это мир этнически и / или хтонически (субстанционально), социально или культурно (и прежде всего – религиозно и идеологически) чуждый и враждебный. Это инишнее царство, ненаша земля, неверия неверная, поганая русского былевого эпоса, земля незнаемая «Слова о полку Игореве», чужие край и поганая нехристь русских славянофилов. Ср. еще «-…Был наш один изборьский в полону в неверных землях, и явилась тому полоненику матушка богородица…» (П. И. Якушкин. Путевые письма, 2 авг. 1859). Ср. также в письме Н. М. Языкова к Гоголю [1841] поздравление с возвращением из «нехристи немецкой». К этому же рейгановский образ империи зла как представление социалистического мира.

«Чужой» мир – мир неподвижный, статичный и плоский. Это мир, в котором нет дискретных объектов, и потому он воспринимается нерасчлененно – как речь на чужом языке. Ср.: «А приехали мурзы-улановья, Телячьим языком рассказывают…» (Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. – М., 1938. С. 99). Во мраке, окутывающем этот мир, не различаются ни частные детали, ни отдельные лица. Чужие предметы и предметно воспринимаемые живые существа образуют единую в своей кишащей слитности враждебную массу, состоящую из кажущихся абсолютно тождественными единиц, носителей одного имени. Индивид поэтому оказывается здесь представителем однородного ряда, из которого он актуально выделяется только в силу занимаемого им положения – правителя, предводителя войска, духовного руководителя и т. п. Взятый в синхронии, этот ряд выступает как толпа. Взятый в диахронии, он представляет генеалогическую линию как родовую бесконечность, подобную родовой бесконечности насекомых и диких животных. И так же, как в сказке уничтоженное в богатырской битве вражеское войско наутро воскресает из мертвых, чтобы начать новое сражение, так в русской былине Батыга-отец сменяет Батыгу-деда, чтобы в свой черед уступить место Батыге-сыну Все они Батыги и все – Батыги Батыговичи: «А й наеде Батька Батыгович со сыном своим со Батыгушкою….» (Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом. М., 1949. Т. I. № 18).

Здесь есть смена, но нет развития. Движение идет по замкнутому кругу и потому иллюзорно. Вновь и вновь оно повторяет то, что уже было: тождество имен свидетельствует о полном тождестве их носителей. Это значит, что сын Батыги получает имя Батька не как династическое имя (ср. традицию династического именования у европейских монархов) и не в честь отца или деда, а потому, что такова его природная сущность: подобно тому как меч есть меч из множества и класса мечей, как щит есть не что иное, как щит – из множества и класса щитов, а Ворон Воронович русских сказок – ворон, так и Батыга не просто называется Батыга, но он и есть батыга – из генеалогической линии и синхронного ряда – толпы бесчисленных батыг. Таким образом, «чужой» мир – это мир форм множественного числа со значением однородного множества и мир нарицательных имен, в котором и собственные имена функционируют как нарицательные [Пеньковский 1989].

Понятно поэтому, что перевод существительных из ед. ч. во мн. ч. с одновременным преобразованием имен собственных (ИС) в нарицательные (ИН) может использоваться как знак принадлежности их денотатов «чужому» миру и тем самым как средство подчеркнутого выражения их резко отрицательной оценки:

При этом так же, как для ИН ед. → ИН мн. мы различаем, например, театр ‘…’ + ‘свое’ → театры1 ‘неоднородное множество театров’ и театр ‘…’ + ‘чужое’ 4 театры2 ‘однородное множество театров’ + ‘чужое’ + ‘плохое’, что нужно читать как ‘театр – это плохо’, а не как ‘плохие театры’, так и для параллельного ИС ед. → ИН мн. необходимо различать хорошо известные и многократно обсуждавшиеся в литературе случаи типа Ньютоны ‘великие физики’, т. е. «неоднородное множество физиков, объединенных общим признаком ‘подобные Ньютону’ (по их вкладу в науку или по способности сделать такой вклад)» и случаи типа Батыга ‘былинный персонаж, предводитель татарской рати’ → батьки ‘татарские воины, возглавляемые Батыгой’.

Следует специально подчеркнуть, что в случаях типа Ньютоны ‘великие физики’ мы имеем дело с единицами, которые занимают промежуточное положение между ИС и ИН – с разной степенью близости к ИН и с разной степенью связи с исходными ИС (в зависимости от степени однородности – неоднородности обозначаемых ими множеств и от уровня осознания этих признаков носителями языка, а также в зависимости от тех или иных особенностей контекста), но почти никогда не порывают окончательно с ИС, не переходят окончательно в ИН. Поэтому они объединяются с другими семантическими вариантами подобных имен в формах мн. ч., которые несут значение неоднородных множеств, состоящих из единиц, различающихся полом и возрастом (ср.: Ньютоны ‘неоднородное множество лиц, объединенных принадлежностью к семье Ньютона’), временем и местом существования (Ньютоны2‘неоднородное множество лиц, объединенных общностью происхождения, т. е. принадлежащих к роду Ньютонов’) или еще Ньютоны3‘неоднородное множество лиц, носящих фамилию Ньютон’. Значение неоднородного множества в случаях типа Ньютоны4 ‘великие физики’ свидетельствуется обычным употреблением подобных ИС / ИН с определителями временной (новые Ньютоны, Ньютоны наших дней) и этно-национальной (собственные Ньютоны, российские Ньютоны) и т. п. семантики. Все эти семантические варианты объединены также тем, что форма мн. ч. не вносит в них оценочного компонента значения. Положительная оценка, которую обычно отмечают в случае Ньютоны4, не связана с формой мн. ч. (ср. Квислинги и петэны – с отрицательной оценкой), но принадлежит к сфере коннотации исходных ИС.