Маскарад лжецов - Карен Мейтленд

Дождик, впрочем, и впрямь скоро перестал. Бледное солнце с усилием пробилось сквозь серые тучи. Оно не грело, но жители Килмингтона намеревались, невзирая на погоду, погулять на славу. На лугу звенел смех. Приметы приметами, а сегодня их праздник, и даже на краю пропасти они бы уверяли, что веселятся от души. Со всех окрестных деревень тянулись чужаки — продать и купить, обменять и выклянчить, уладить старые ссоры и затеять новые. Слуги присматривали себе хозяев, девушки — женихов, вдовцы — крепких молодых женушек, а воры — кошельки, которые можно срезать.

У пруда поворачивалась на огромном вертеле выпотрошенная свинья, аромат жареного мяса плыл в сыром воздухе, так что текли слюнки. Мальчик медленно вращал вертел, пинками отгоняя собак, которые прыгали в надежде урвать кусок; они так ошалели от запахов, что не боялись ни огня, ни ударов. Селяне отрезали сочные куски прямо от шипящей туши, рвали их зубами, облизывали пальцы. Даже те, у кого от зубов остались лишь черные пеньки, жадно объедали жир, довольно покряхтывая, когда мясной сок стекал по подбородку. Редкой радостью наесться свежего мяса следовало насладиться сполна, чтобы сытость дошла до последней изголодавшейся косточки.

Стайки босоногих мальчишек носились между судачащими взрослыми, пытаясь отвлечь одетых в красное жонглеров, чтобы те, зазевавшись, уронили булавы. Парни и девушки лежали в обнимку прямо на мокрой траве, не обращая внимания на осуждающие взгляды причетников. Разносчики нахваливали товар. Менестрели играли на дудочках и барабанах, молодежь орала так, что должны были проснуться черти в аду. Все как обычно. Народ спешил натешиться за ярмарочный день, поскольку остальные дни года давали мало поводов для веселья.

Однако даже в этой шумной сутолоке девочку нельзя было не заметить. Из-за волос: не белокурых, а совсем белых, как борода древнего старца. Лицо под снежной копной было бледнее бедер монашенки, брови бесцветные и такие же ресницы вокруг глаз, прозрачных, как рассветное небо. Тонкая кожа на худеньких руках и ногах отливала льдистой голубизной на фоне продубленного шкурья остальных базарных детишек. Но не только странный окрас девочки привлек мое внимание, а и то, как ее били.

Ничего странного в том, что ребенку досталась взбучка: в тот день на моих глазах это случилось раз десять, если не больше. Хворостиной по голым ногам за неловко поставленную корзину яиц, ремешком по спине за то, что удрал без спросу, подзатыльник — просто чтобы не путался под ногами. Все малолетние грешники старались увернуться и вопили так, что взрослые могли не сомневаться: наказание достигло цели. Все, кроме девочки. Она молчала и не пыталась уклониться от ударов, как будто ее охаживают по спине не ремнем, а перышком, чем только сильнее злила своего мучителя. Мне подумалось, что он запорет ее до бесчувствия, но нет — он махнул рукой и отступился. Девочка сделала несколько шагов — нетвердо, однако с гордо поднятой головой, хотя ноги ее подкашивались. Потом она обернулась и посмотрела на меня, как будто почувствовав мой взгляд. Голубые глаза были сухи, словно летний день, в уголках губ таилась улыбка.

Молчание девочки взбесило не только человека с ремнем. Жирный, богато одетый купец, весь красный от злости, тряс кулаком перед его физиономией, требуя вернуть деньги. Слов за шумом собравшейся вокруг толпы было не разобрать, но, судя по всему, торговец в конце концов угомонился и позволил увести себя в таверну. Зеваки потянулись следом. Очевидно, человек с ремнем намеревался залить ярость торговца изрядной порцией хмельного. Тем не менее он не преминул походя отвесить девочке подзатыльник — привычным движением, даже не поглядев в ее сторону. Она рухнула ничком и на этот раз сообразила не вставать, пока они не войдут в таверну, после чего забилась в узкий промежуток между деревом и телегой, села, обхватив колени, и стала смотреть на меня без всякого выражения, как кошка на огонь в очаге.

Девочка была лет двенадцати на вид, босая, в некогда белом шерстяном платье; кроваво-красная лента на шее подчеркивала белизну волос. Она продолжала смотреть, но не на шрам, а в мой здоровый глаз; столь пристальное любопытство отдавало дерзостью. Разумнее всего было бы отвернуться. Происшествие никак меня не касалось. Девчонку за что-то побили, скорее всего — за кражу, и уж наверняка заслуженно. Судя по тому, как она сносила побои, ей такое не впервой.

Уж не знаю, что заставило меня отломить половину пирога и бросить девочке, прежде чем прислониться спиной к дереву и приняться за еду. Здесь было самое место, чтобы утолить голод, затишье среди ярмарочной суеты. Нельзя же есть и не угостить ребенка! Тесто затвердело, как дьяволово копыто, но соленая баранина внутри оставалась мягкой и сочной. Девочка держала пирог обеими руками, словно боялась, что его отнимут. Она молчала, даже не поблагодарила.

Глоток эля, чтобы смочить пересохшее горло.

— У тебя есть имя, девонька?

— Наригорм.

— Так вот, Наригорм, хочешь воровать у таких, как он, надо быть ловчее. Счастье твое, что купец не послал за приставом.

— Я не воровала, — сказала она с набитым ртом.

Мне оставалось только пожать плечами. Она уже доела пирог и сосредоточенно облизывала пальцы. Интересно, когда она ела в последний раз? Судя по настроению хозяина, сегодня ее кормить не будут. Однако слова про то, что она не воровка, походили на правду. Девочка со столь примечательной внешностью не может успешно шарить по чужим карманам. Мне подумалось, что отец, или хозяин, или кем уж там приходится ей человек с ремнем, неплохо заработает, предоставляя ее на часок охотникам до молоденьких девственниц. В этот раз покупатель остался недоволен. Может, она отказала торговцу, а может, он испробовал ее и обнаружил, что не первым вошел в эту дверь. Со временем она научится скрывать свой изъян. Переймет у более опытных женщин кое-какие хитрости и будет неплохо кормиться. Дольше, чем другие представительницы этого ремесла. Даже когда увянет первый цвет молодости; многие мужчины готовы щедро платить женщине, настолько не похожей на остальных.

— Хочешь, чтобы я это тебе сделала, за пирог? — Голос ее был таким же бесстрастным, как и взгляд. — Только надо побыстрее, пока хозяин не вернулся. Он рассердится, что ты заплатил не деньгами.

Ее маленькая холодная ручонка попыталась всунуться в мою. Мне стало грустно, что она так рано научилась не ждать подарков от жизни. Даже сухой корки. Впрочем, чем раньше усвоишь урок, тем меньше разочарований впереди.

— Стар я для этого, детка. Да к тому же корка пирога того не стоит. Съела — и на здоровье. Ты хорошенькая девочка, Наригорм. Тебе не надо продаваться так дешево. Послушай старого камлота: чем больше люди заплатили за покупку, тем она ценнее в их глазах.

Девочка слегка нахмурилась и взглянула на меня удивленно, чуть наклонив голову.

— Я знаю, почему ты не желаешь, чтобы я погадала тебе на рунах. Чтобы не услышать, когда умрешь. Старики говорят, что хотят знать, а на самом деле не хотят. — Она покачалась взад-вперед, как годовалый ребенок. — Я сказала купцу, что он разорится, а его жена убежит с другим. Это правда, но ему не понравилось. Хозяин соврал, будто я пошутила, и велел мне нагадать ему другую судьбу, а я отказалась. Я не могу кривить душой, не то потеряю свой дар. Морриган истребил лжеца.

Значит, она гадалка. Хорошее дело, если умеешь убедить в своей правоте. Про некоторых предсказателей и не поймешь, верят ли они в собственное искусство. Считает ли она, что открыла купцу его истинную судьбу, или так возненавидела жирного борова, что назло предсказала ему дурное? Коли так, она поплатилась за свою дерзость и поплатится еще, если хозяин слишком много издержит в таверне, заглаживая обиду. Что ж, возможно, ей не жаль своей шкуры за удовольствие увидеть перекошенное лицо торговца. Вполне понятное чувство, не чуждое мне в ее лета. У меня вырвался смешок.

— Я на самом деле сказала ему правду, — яростно прошипела девочка. — И тебе скажу, тогда сам поймешь.

Ярость в ее голосе заставила меня вздрогнуть, однако голубые глаза оставались по-прежнему бесстрастны. Надо же было так сглупить! Дети не любят, когда над ними смеются. Разумеется, она обиделась.

— Я верю тебе, детка, просто не хочу, чтобы мне гадали. В мои годы будущее приближается столь стремительно, что нет нужды мчаться ему навстречу.

Что ж, пора вставать и уходить. Вправе ли я осуждать тех, кто ворожбою, врачеванием или иным колдовским искусством выманивает у глупцов деньги? Не я ли кормлюсь за счет людской легковерности? Однако платить за такое свои кровные — поищите кого другого. К тому же те, кто способен заглянуть в будущее, могут увидеть и прошлое — другой конец той же нити. Нет уж, пусть про меня знают только мое настоящее.

Тени удлинились. Ветер, и прежде прохладный, сделался пронизывающим. От свиньи остались только кости. Одни гуляющие разошлись по домам, другие, не слишком твердо стоящие на ногах, потянулись к лесу, чтобы продолжить веселье. Пора и мне складывать товар в заплечный мешок — сегодня покупателей уже не будет — и двигаться вместе с подвыпившей толпой в лес, где наверняка предстоит угощенье.