Не под своей звездой - Светлана Михайлова

вдвоём. Мама много работала, а почти всё свободное время проводила у своего друга. Отец жил с новой семьёй. Я заканчивала школу, брат учился в институте, а по вечерам мы встречались на маленькой кухне и разговаривали о жизни. Двери нашей квартиры всегда были нараспашку; мы жили в ожидании звонка в дверь, кто-то обязательно заходил, а иногда целой толпой, и тогда прихожая наполнялась кожаными куртками и кофрами электрогитар.

Мне было интересно наблюдать за этими ребятами с чёрными неопрятными волосами. Образованные, начитанные, обладающие свободной и богатой палитрой речью; они разговаривали о музыке, философствовали, пили много кофе и курили, держа сигаретку в тонких длинных белых пальцах, какие бывают только у музыкантов и врачей. Мой брат изменился в этой компании: отрастил волосы, одевался во всё чёрное, полностью сменил круг общения и диапазон интересов. Изменилась даже его походка. Эта по началу чуждая для меня субкультура сдружила нас, появились общие темы для разговоров, знакомые. Даже краска для волос была одна на двоих. Иссиня-чёрная «Фара».

Брат играл в музыкальной группе и часто брал меня с собой на репетиции, где я была единственным зрителем. Сидя на полу среди экзотичных «комбиков», «джеков» и «усилков», я завороженно наблюдала, как на фоне убогих обоев в цветочек извивались и сокращались красивые молодые тела в такт тяжелым гитарным рифам.

Новый год. Пришли наши друзья. За друзьями потянулись знакомые. Знакомые привели знакомых, а те своих знакомых. Уже незнакомых. Гости размножались фантастически быстро. Прибывающие приносили с собой снедь: закуски, салаты, бутерброды, икру, соленья, варенья, выпечку.

Пока вечеринка держалась на контролируемом уровне, я ещё пыталась сохранить остатки гостеприимства, но потом, когда праздник превратился в сборище незнакомых пьяных людей, мне захотелось исчезнуть. После полуночи началась вакханалия: люди пили, орали, били посуду, рыгали в туалете, бегали голые.

Я решила одеться и выйти на улицу посмотреть фейерверки. Но тут моё внимание привлекла маленькая ёлочка у телевизора. Моя детская ёлочка. Хрупкое зелёное создание стояло без наряда, её пластмассовые игрушки валялись на полу, Дед Мороз разбит, а верхняя половина его туловища надета на макушку на манер красной звезды. Ветки кое-где покрывали нитки серебристого дождика, словно она хоть как-то пыталась прикрыть наготу оборванной одеждой.

Позади ёлки стояли рамки с фотографиями: я на руках у мамы, маленький брат с крокодильчиком, дедушка с бабушкой. Кто-то взял эти рамки, перевернул фотографии и поставил всех вниз головой. Меня, маму, брата, дедушку и бабушку.

Вдруг кто-то резко толкнул меня в бок, и я почувствовала, как сверху сваливается пьяное тело незнакомого человека.

«Садись на меня, я тебя покатаю, как лошадка, — приказало незнакомое тело. — А ты кто такая? Какие у тебя глазки!». И оно потянуло ко мне руки.

К счастью, тело было настолько пьяное, что мне даже не понадобилось с ним бороться, от лёгкого удара он просто стёк на диван и тупо уставился в одну точку. Я забежала в мамину комнату и наткнулась на двух растрёпанных девиц, которые как раз оттуда выходили. Было темно и накурено. Похоже, девицы использовали мамину комнату как раздевалку: на стуле комочком повисли кофты, а в воздухе застряло облако сладкого парфюма с ароматом общежития.

Я зарылась в одеяле и подумала, что хуже Нового года у меня уже не будет, и впервые в жизни мне захотелось, чтобы праздник скорее закончился. Я мечтала, чтобы прямо сейчас появились родители и выгнали к чертям девиц, лошадку, всю толпу на балконе, разогнали бы тусовку на кухне, собрали и выбросили им вслед весь новогодний стол. А потом мы бы вчетвером сели за стол, съели приготовленные мамой салаты, посмотрели «Старые песни о главном»; родители бы обязательно танцевали, а к маминому каблуку пристал бы дождик и волочился за ней всю ночь, как старый поклонник.

В комнату пришёл брат, лёг рядом, взял меня за руку и молча смотрел, как будто просил прощения за всё это безумие. Потом я слышала через дверь, как он ссорится с гостями. Шумная масса забурлила и забулькала возражениями. Но, к счастью, кое-кто из наших знакомых подключился помочь, и совместными усилиями толпу вытолкали за дверь. Мне почему-то стало очень смешно. Я представила, как на мороз отправились растрёпанные, пахнущие общежитием, девицы, нелепый человек-лошадка с застывшим взглядом и тот урод, кто испортил мою ёлочку и перевернул наши фотографии.

Когда все ушли, мы встретились с братом в коридоре и отправились осматривать поле битвы.

Первое, что я заметила в комнате с застольем, это — висящую на занавеске дольку лимона. Как интересно. Почему она закрепилась и висит? Как она попала на занавеску? И тут же я увидела залитую вином стену: от потолка до пола всё было в бордово-красных пятнах, словно комната не выдержала грохота бесноватой пирушки и разрыдалась кровавыми слезами.

Кухня представляла собой ещё более тоскливое зрелище. Трехногий табурет лежал у входа, а четвёртая нога торчала из глубокого блюда — как будто кто-то накладывал ею холодец. Фикус изъяли из горшка и воткнули в миску с огурцами, а в самом цветочном горшке из свежей земельной ямки торчали окурки.

Всю оставшуюся новогоднюю ночь мы убирались. И уже ближе к утру уселись вдвоём перед телевизором в чистенькой проветренной кухне с полными тарелками свежей еды из холодильника, куда никто не догадался сунуться.

— Это был самый отвратительный Новый год в моей жизни, — прохрипела я. От нечеловеческой усталости у меня даже голос изменился.

— Представляю, как мама будет завтра орать, когда увидит комнату, — брат замер, глядя в окно, как будто предвидел будущую сцену.

— Сама виновата! Надо было дома остаться.

— Да забей, — он сделал затяжку и выпустил струйку дыма в сторону фикуса, вернувшегося в горшок, — родителей не выбирают.

Он потянулся за пультом, чтобы переключить канал. Потом шмыгнул носом и задумчиво, держа сигаретку в уголке рта, продолжил говорить.

— Родителей не выбирают, зато выбирают музыку и фильмы. А ещё выбирают книги, разговоры, даже мечты люди выбирают сами. То есть мы с тобой сами решаем, что впустить в нашу жизнь.

— Тогда я решаю больше не впускать в свою жизнь этих волосатых засранцев!

Он улыбнулся и прищурил косой глаз.

В коридоре послышался звук открывающегося ключом замка — мама вернулась. Тяжёлым ватным одеялом навалилось плохое предчувствие. Мне было хорошо знакомо это переживание, когда ты слышишь, как поворачивается замок, открывается дверь и ты знаешь, что сейчас будет скандал. Неизбежно. Я научилась различать по звукам открывающейся двери человека и его настроение: механизм звучал по-разному, в зависимости от того, кто и как открывал