Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

Второй встречающий священник тоже не отличался худобой, но его полнота выглядела иначе. Она не так бросалась в глаза – то ли из-за того, что он был выше своего собрата почти на голову, то ли потому, что во всем его облике чувствовалась какая-то начальственная напряженность – а начальству, как известно, лишние килограммы к лицу. Вроде и ничего особенного во внешности – так, небольшая борода, этакая кустарная эспаньолка, светлые волосы, слегка заостренный, почти орлиный нос. Разве взгляд – такой, что, встретив его, возникало ощущение, будто с разбегу налетел на кирпичную стену…

– Ваше Преосвященство, благословите!

– Благословите, Владыко святый! – заметив архиерея, они оба почти подбежали к нему, кланяясь на ходу.

Евсевий, улыбаясь, неспешно и размашисто преподал обоим благословение. Затем один из них – тот, что пониже и пополнее – вручил ему букет и произнес нечто вроде приветственного слова:

– Ваше Преосвященство, Преосвященнейший Владыко Евсевий! Простите нас за столь скромную встречу – к сожалению, согласовать с руководством аэропорта подобающий прием не удалось… Мы счастливы, что осиротевшая мангазейская земля вновь обрела архипастыря и отца, мы счастливы, что мангазейская кафедра, после краткого периода вдовства, вновь обрела своего Ангела! Многая лета, Владыко!

– Многая лета! – присоединился второй священник.

Евсевий выслушал приветствие с подобающей серьезностью.

– Как звать вас, отцы? – спросил он после провозглашенного многолетия.

– Иеромонах Игнатий Пермяков, настоятель Свято-Воскресенского кафедрального храма, – ответил священник, произносивший приветственное слово.

– Иерей Василий Васильев, – как будто отрубая каждое слово, по-военному отрапортовал второй священник. – Был благочинным Мангазейского округа.

– А почему был? – спросил Евсевий, слегка удивившись.

– Был раньше, а теперь как благословите, – так же четко и громко, но при этом опустив глаза, отрапортовал Васильев.

Евсевий чуть улыбнулся. Подобное поведение, на его взгляд, было признаком смирения, и это ему нравилось. Радовало его еще кое-что: в словах и манерах Васильева угадывалось военное прошлое. Хотя сам Евсевий после окончания срочной службы никогда в армии не служил и никак с ней связан не был, но, однако же, испытывал сильную симпатию к армейской выправке и армейским порядкам. Причины этого были просты. Евсевий органически, всей душой любил порядок. Идеальный порядок он навел у себя в келье, еще будучи монахом Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Столь же идеальный порядок он стал наводить уже в масштабе всего монастыря, когда стал его наместником. Идеально подстриженные газоны, аккуратно выкрашенные бордюры и постоянное строительство – все это наполняло его сердце искренней и глубокой радостью. Российская армия, также славная абсолютной аккуратностью в деле покраски бордюров и уголков автомобильных бамперов, в этом отношении вполне соответствовала его стандартам.

– А ты, отец Василий, часом не из бывших военных? – поинтересовался епископ.

– Так точно, – ответил священник, – майор запаса.

– А где служил?

– В танковых войсках.

Архиерей удовлетворенно кивнул головой.

– Ты как, отец, женатый, или в целибатах ходишь? – продолжал расспрашивать Евсевий. Иеромонах Игнатий наблюдал за их разговором внешне отрешенно; однако в действительности он внимательно следил за Преосвященным, пытаясь понять, с кем же ему, как священнику, настоятелю и монаху, предстоит иметь дело. Пока что было очевидно одно: отец Василий новому архиерею понравился буквально с первых минут разговора, и понравился, очевидно, своими военными замашками…

– Был женат, сейчас в разводе, – все так же четко, но несколько смущенно, ответил отец Василий.

– Ну ясно, – еще раз кивнул головой Евсевий. – Потом поговорим еще…

Он хотел было на этом закончить расспросы, но не удержался и все же решил спросить:

– А в монахи не думал? Или целибатом хочешь?

Отец Василий поднял глаза и ответил с демонстративной твердостью:

– Думал, Ваше Преосвященство. Если благословите – хочу принять постриг.

Евсевий еще раз многозначительно кивнул. Отец Игнатий наклонил голову, дабы окружающие не могли видеть его лица – этот рефлекс он выработал за годы службы рядом с архиереями.

«Ну все, обаял!» – подумал он.

В это время из зала выдачи багажа показался Георгий, тащивший пару больших сумок.

– Ваше Преосвященство, пройдемте в машину! – сказал Васильев.

На автостоянке перед аэропортом, среди такси и частных автомобилей, стояла уже потрепанная черная епархиальная «Волга» и небольшой праворульный японский минивэн, отходивший по дорогам Японии и России не менее пятнадцати лет. Монахиням и Георгию предложили сесть в микроавтобус, а новый епископ со священниками расположились в «Волге».

– Холодно тут у вас! – сказал, поежившись, Евсевий. – Но зато солнечно!

Солнце, действительно, светило ярко, а на небе почти не было облаков.

– Так точно, Ваше Преосвященство! – ответил Васильев. – Холодно, но по количеству солнечных дней – как в Сочи.

– Ну, можно считать, что на курорт приехал! – с улыбкой сказал Евсевий. Оба священника также вежливо улыбнулись.

Затарахтел двигатель, и «Волга» плавно снялась с места. Архиерей стал внимательно смотреть в окно, разглядывая просторы своей новой епархии. Просторы эти, надо сказать, выглядели довольно уныло. Местная природа – сочетание леса и степи – сама по себе относится к тому типу, который принято именовать суровым. Будучи же разбавлена развалинами колхозных построек, застрявшими там и сям около десяти лет назад комбайнами – точнее, сгнившими остовами этих комбайнов – и кучами мусора, она выглядела совсем уж депрессивно.

«Прям как после атомной войны», – невольно подумал Евсевий. И еще раз задумался над тем, что хорошо бы здесь задерживаться не слишком долго. Что ж, это представлялось вполне реальным. Мангазейская кафедра была для епископата чем-то средним между гауптвахтой и яслями: в такие епархии отправляли либо провинившихся, которых по каким-то причинам нельзя было отправить на покой досрочно, либо новичков. Первые имели возможность реабилитироваться, вторые – научиться управлять епархией и, в идеале, показать класс. Тогда они могли рассчитывать на более привлекательное место.

С момента восстановления Мангазейской епархии в 1993 году и до назначения на нее Евсевия здесь было два епископа. Первый ранее занимал не последнюю кафедру в Центральной России, но оскандалился на одном коммерческом деле, в сущности, невинном (он был как-то причастен к торговле автомобилями, ибо водил дружбу с местными властями и директором тамошнего автозавода). В иные-прочие времена его бы никто и не подумал тронуть, но на дворе стоял 1992 год, год неиллюзорной гласности с позывами на демократизацию. Потому Владыку Синод решил почислить на покой, а через 10 месяцев, когда восстановили Мангазейскую епархию, отправили его туда правящим архиереем. В этом качестве он благополучно прожил до 1997 года, когда на покой попросился уже сам. Прошение было без проволочек удовлетворено.

Второй архиерей, Владыка Евграф, оказался человеком необычной судьбы. Самым необычным было его происхождение: сын генерала КГБ СССР, выпускник МГИМО, он плюнул на открывавшуюся перед ним блестящую карьеру и ушел в семинарию. О том, как в дальнейшем сложились его отношения с родителями, он предпочитал не распространяться, но было известно, что сложились они плохо. В результате его церковная карьера складывалась не так блестяще, как должна была бы складываться. Рукоположиться в Москве ему не удалось, и в итоге он, уже будучи женатым человеком, смог добиться хиротонии в Иркутске. Какое-то время служил там, потом его перевели в Мангазейск, потом снова в Иркутск. Меж тем наступили 1990-е, началась либерализация и тут, наконец, вспомнили и о нем, и о его образовании и навыках (для Московской Патриархии тех лет довольно редких). Ему предложили постричься в монахи и стать епископом. Что он, собственно, и сделал, предварительно разведясь с женой.

Мангазейская кафедра для него стала творческим полигоном, и здесь в полной мере проявились его миссионерские способности. Он открыл пастырские курсы, начал участвовать в научных конференциях и даже выступал каждое воскресенье с авторской передачей на местном телевидении, что было и вовсе делом невиданным – ранее этим занимались только баптисты и пятидесятники. Вероятно, он смог бы здесь многого добиться, но в Патриархии на его счет имели собственное мнение: в конце 2000 года его прямо из Мангазейска назначили епископом в Австрию, в Вену. Для провинциального Мангазейска это было явление не просто редкое, а совсем уж чудесное: выпускник МГИМО был епископом и жил с нами, а теперь живым взят от нас – только не на небо, а в Вену! Такого в истории Мангазейска еще не случалось, и можно было быть уверенным, что предания об этом достославном событии будут передаваться из уст в уста много после того, как исчезнут очевидцы этого чуда.