Хулиганка и бунтарь - Виктория Александровна Килеева

— Электра.

— Которая из пьесы Софокла?

— Которая Кармен.

— А, ну тогда прими мои соболезнования, до Кармен Электры тебе чуть-чуть, как до луны.

— Катя! — вознегодовала Люся.

— Кто, как не друг, скажет тебе правду?

— Лучше, как друг скажи, что мне делать?

— Плевать. Либо на него, либо на его идеалы.

— Плевать… на него?

— А пуркуа бы па?[5] — Катя ходила на курсы французского языка и никогда не упускала случая это продемонстрировать.

Люся писала доклад «Искусство слова в прозе Пушкина», чтобы выступить в мае на Кирилло-Мефодиевских чтениях. Денис в это время блудил в Интернете.

— Страница сорок пять, — увлечённо бормотала Люся. — Пункт шестой… Кибальник[6]…

— Ты чё материшься?

— Это литературовед, я использую его статьи о Пушкине. Ещё я опираюсь на Балли.

— На остров Бали?

— На Шарля Балли[7]. В своём докладе я ссылаюсь на многих учёных — Потебня, де Соссюр, Травничек, Трнка и Скаличка, Педерсен…[8]

— И Педерсен — друг Кибальника?

— Педерсен давно умер. Свои исследования они проводили, мягко говоря, сепаратно…

— Как?!

— Всё, не мешай мне.

Денис жил с родителями, но часто ночевал и обедал у Люси. В скором времени он очень по-свойски обосновался в Люсиной жизни и стал в ней буквально незаменим. Хотя особой пользы в дом он не приносил, зато много пользы приносил в постели. После первого же раза Люся с восторгом поняла, что он лучший любовник, который у неё был. К двадцати одному году у неё насчитывалось уже пять партнёров, двое из которых были одноактными. Обычно Люся не встречалась с парнем больше месяца — дольше её не выдерживали.

— О чём она вообще, твоя этимология? — спросил Денис.

— «Этимон» по-гречески означает «истина». Её-то я и ищу.

— Понятно, правду ищешь.

— Только представь, за каждым словом — даже в одну букву — стоит целая история: происхождение, родственные связи, эволюция значения… — вдохновенно сказала Люся. — Возьмём слово «быдло». Изначально так называли крупный рогатый скот, потом — чернорабочих, а сейчас под этим словом подразумеваются… люди полукультуры. Наглядный пример семантической эволюции.

— Прикольно.

— Или «вокзал» — раньше это было «увеселительное заведение», а теперь…

— В принципе, то же самое.

Люся жила на стипендию ровно три дня, после чего от морального упадка, к которому могло привести её нищенское положение, девушку спасали родители. И в самый разгар очередного безденежья явилась Катя.

— Извини, я такой бомж, что даже к чаю ничего не принесла.

— Извини, я такой бомж, что у меня даже чая нет. Проходи.

— Настроение — критический реализм, — проворчала Катя. — Мне сегодня снилось, что я чистила унитаз, а это вроде бы к деньгам. Но стипухи по-прежнему нет. Надо будет на мэрскую стипендию документы подать.

— На какую? Мерзкую?

— Мэрскую, от мэра. Хотя, судя по её мизерности, она и впрямь не слишком утешительна.

Катя села за стол переписывать лекцию по языкознанию. Люся же рвалась на свидание к Денису.

— Хетцер, может, ты дома перепишешь? — не выдержала девушка.

— Ты что! Как я без тебя твои каракули разберу? Вот тут что написано? Буржуйский… университет?

— Буржский!

— Лысюк, с твоим почерком никакой шифровки не надо. Это же не буквы, это «пляшущие человечки» Конан-Дойла. — Катя вновь склонилась над тетрадью. — Джек Лондон. Скверные рассказы… Что, так честно и назвал?

— Не скверные, а северные.

— А это что за «стерва»?

— Сперва!

— «…Была оказана постель…»

— Почесть!

— «Губко-простотечный…»

— Грубо-просторечный!

— Ты чё, линзы надела?

— Ага.

— Видно. Сразу взгляд более осмысленный. — Катя снова изогнулась над тетрадью.

— Кать, — нетерпеливо начала Люся, — меня вообще-то Денис ждёт.

— Ничего, ему полезно. Ой, Люсь, а это что за «массовая оргия»?

— Где? «Организация»! «Орг-ия» — сокращённо.

— О Господи.

— Катька, включи мозг, хватит переписывать бездумно.

— Я могу делать и говорить одновременно, но чтобы при этом ещё и думать? Нет, это мне уже не под силу.

— Кать, давай скорей!

— Погоди, ещё литература. — Катя открыла другую тетрадь. — Бонд… В смысле, Джеймс Бонд?

— Это сокращённо Бондарев. — Люся закономерно выходила из себя.

— Гум?

— Гумилёв.

— Люсь, а вот это я уж точно понимать отказываюсь. Кто это такой — «остр, наг и лих»?

— Островский, Нагибин и Лиходеев — могла бы догадаться.

— Ради меня могла бы и не сокращать.

— Ты тоже не образец каллиграфии! Кто мне бобра подкинул?

— Не нуди, Лысюк. Пошли.

Однажды, пропустив лекцию по русской литературе, Люся взяла у подруги конспект. В теме по «Преступлению и наказанию» попалось странное предложение: «Раскольников по натуре бобр». Она отняла от тетради ручку и глубоко задумалась: «С чего это Раскольников бобр? Может, это потому что он был трудолюбив и за счастье своё был готов бороться с топором?»

Люся задумалась ещё глубже: «Ну раз Биссектриса считает его бобром, значит, у неё на то серьёзные основания». И она смело переписала диковинную фразу.

Позже на экзамене ей попался билет про нравственные искания Раскольникова. Люся отвечала без подготовки и в завершение своего мрачного монолога сказала:

— Как религиозный моралист Достоевский вдоволь поиздевался над своим героем и в конце покарал его. А вообще Раскольников по натуре… бобр.

Беатрису Геннадьевну взяла оторопь. Потом призывно задёргался глаз. Биссектриса Геннадьевна не любила свою работу — очевидно, поэтому у неё развился нервный тик, больше похожий на задорное подмигивание.

— КТО он?

— Бобр, — сконфуженно повторила Люся.

— Но почему? — едва не бушевала Биссектриса.

Тошнотворная Люсина робость смешалась с ярким осознанием момента: «Я попала».

— Потому что вы так сказали на лекции.

— На которой вас, очевидно, не было?

— Но я переписала…

— Я вижу, как вы