Кривая речь - Борис Чечельницкий

У меня в носу ни одного седого волоса

У меня в душе ни одного седого волоса,и старческой нежности нет в ней!Мир огромив мощью голоса,иду – красивый…

У меня в носу ни одного седого волоса.Собственноручно выдернул последний.Бодай комар, кусай его оса,Горбатый, тридцатидевятилетний.

И поделом – терплю, не соболезную.Зарубок предостаточно везде ведь.Ты хоть одной зарубкою полезноюОтметился за долгих тридцать девять?

Когда-то на сопливом детском носикеЯ зарубил, где хлюпал у оврага ты:«В лесу, где ни тропинки нет, ни просекиНе стоит собирать лесные ягоды».

А толку – ноль, естественно, раз весь из тойПороды хлипкой, челюстноотвислой,Не запасешься клюквою развесистой,Придется вновь довольствоваться кислой.

Так и плутаю с верой в долю лучшую.Все потчуюсь клубничкою лежалою.В соавторстве с душой своей заблудшеюДурным ногам покоя не пожалую.

Энтомологическое

1

Здесь солнце теплит чахло, а звезда неРоняет свет на твердь земной коры.И тучи кровожадной мошкарыС пропискою в глухом Мошкартастане.

Там солнце лижет сочную траву,Даруют звезды свет Мошкартастану.Я о прописке спрашивать не стану.Поймаю – руки-ноги оторву.

2

Живешь на отшибе, где многим отшибло память,Посносило крыши, сорвало и сдуло полог.Как бить таракана и муху и в пальцах клопа мять,Ты еще помнишь, поскольку не энтомолог.

С памятью худо, стала случайной жертвой.Смог по сусекам с трудом наскрести осьмуху.Об пол на счастье вдребезги бит фужер твой.Где оно, счастье? Помнишь клопа и муху.

«С фортуниной спиной я был на ты…»

С фортуниной спиной я был на ты.Фортуна, как всегда, со мной на вы была.Пугливо прокудахтала: «Кранты!» —Как будто из «курантов» буква выпала.

Я тороплюсь, а вдруг не пробил час,Туда, где благодать и пристань тихая.Но время мчит, песчинками сочась,Бросая тень, и капая, и тикая.

«В пронзительном голосе тлеет угроза…»

В пронзительном голосе тлеет угроза.– Тебе не возвыситься на пьедестале,Ведь ты не бежал впереди паровоза.Да я бы бежал – выпускать перестали.

И голос затих в непонятке нервозной.Ответ срикошетил, как в гулкую бочку:– Сначала закрыли завод паровозный,А после меня – на засов и цепочку.

Почему я не в меру упитанный лирик?

Почему я решил, что умею смешить?Толстый лирик умеет в объятьях душить.Тонкий может дрожащие веки смежить,И прозванивать тонким фальцетом,

И прощупывать пульс, и простукивать нерв,Без пальбы отбивать у стервятников стерв,Толстый тоже умеет без крови и жертв,Но насилует струны пинцетом.

Я зачем-то решил, что умею смешно.Почему это мной за меня решено?Если клюнул петух, почему не пшено,А рисуется пятая точка?

А у тонкого вновь колокольчик динь-дон,А у толстого дождь колоколит в бидон.У меня полутон – как асфальт и бетон:Ни былинки на нем, ни цветочка.

«Бродя с мольбертом по полянам…»

Бродя с мольбертом по полянам,Он за зеленые «рубли»Малякал маслом коноплянымИ накурившись конопли

Одно и то же: дом, крылечко,Пустилась речка наутек,И два зеленых человечка,Причем один из них – Митек.

«Вышло так, что не зверь побежал на ловца…»

Вышло так, что не зверь побежал на ловца,А синьора с большой сковородкой.Я синьоре сказал, что синьора – овца,Представляя овечкою кроткой.

Оказалось, что нрав у синьоры дурной,А как только добавила скалкой,Я подумал, что вряд ли поспеет за мнойНеотложка с крестом и мигалкой.

Зимняя любовь

О любви не пишу, опасаясь огласки.Будет лето, я многих любовью окучу.Мне зимою не строили барышни глазкиНи шеренгою по два, ни косо, ни в кучу.

Я куплю себе свитер внеплановой вязки,Потому как зима, холода ее вески.Королевам своим презентую подвязки,Потому что не смог наскрести на подвески.

«Приятель ворчливый…»

Приятель ворчливый,Ты мне не поверишь,Как хочется пива —Не хлеба, не зрелищ.

Мне хочется пиваДо дрожи в коленках,Любого разлива,Любого оттенка.

Как выпьешь два литра,Забудешь навеки,Слова из былин проМолочные реки.

И вспомнишь не скороПро берег кисельный…Пивные озера.Пивные бассейны.

И звезды – как углиВ печи у Емели,И дикие джунглиДушистого хмеля.

«Я как-то сам…»

Я как-то самСтал кактусомКолючим и зеленым.Со страху самСтал Бахусом,Но неопохмеленным.

Ни барышей,Ни барышень,Ни «бабок», ни старух нет.И попустуПод попу стул —Рассохнется и рухнет.

«Весна. Чернеет на обочинах…»

А напоследок я скажу…

Весна. Чернеет на обочинахТо, что когда-то было снегом.Нет от предчувствий озабоченныхЗаслонки с тайным оберегом.

Какая гнусная нелепица:На полдороге бросить вожжи.Опять улыбочка не лепится —Не пластилиновая все же.

Я наплету словечек ласковых,Отрады уху не сулящих.Румяных Галкиных и БасковыхИзобразит вам телеящик.

Звезда – далекая пророчицаНакуролесит так да эдак.И я могу, но так не хочетсяЖелать удачи напоследок.

День влюбленных

(записки с натуры)

Долбя указательным дырку в затылке,Девчонка мычала: «Дай плюшечку, зая».В дымящее чрево прожженной бутылкиОн что-то пробулькал, по стенке сползая.

Им было прикольно, мне – было поганоОт бледной любви мухомора к поганке.И стенка сползала, как лава с вулкана,Лавина со склона, варенье по банке.

Романтик сказал бы: «Их взгляды – бездонны!Прекрасно, что мальчик и девочка любят!»Зачем расстреляли амуры пистоны?Совсем потеряли чутье купидоны.Куда они лупят? В кого они лупят?

У девочки – пирсинг с нешуточным лязгом,У мальчика взгляд – как размытый стоп-кадр…Хотел валентинку купить в канцелярском,Но кто-то сказал, что она – губернатор[1].

Хорошая девочка Люда

(по мотивам Ярослава Смелякова)

Болтается в космосе блюдо,Глазок электронный скосив…«Хорошая девочка Люда…» —Ползет по дисплею курсив.

«Одиннадцать лет. Метр сорок.Проводит досуг в гараже.Не видит банановых корок.Сейчас поскользнется. Уже.

Людмила разбила колени.Из губ вырывается текст.Сказала о маме, о Бене,О женщине, падкой на секс.

На белом капоте монетойЦарапает эти слова.Разбила стекло сандалетойС мерцающей лайбой «Нева»,

Пошитой на фабрике «Нистру».Артикль, цена, магазин.Людмила роняет канистру.Из горлышка льется бензин.

Идет человечий заморыш.Смердит непонятным дерьмом.Семен Дермидонтович. Сторож.На пенсии. Болен умом.

Заходит. Кричит почему-то.Ударился. Начал хромать:“Хорошая девочка Люда,Зачем же ты, мать-перемать?”

Она не включилась в беседу,Ругнулась и прочь побрела.Он бросил в сердцах сигаретуОвальную, марки “Стрела”»

Рвануло, горело, дымило.Брандспойт угольки полоскал.Ударной волною ЛюдмилуШвырнуло на кучу песка.

Летит орбитальная грудаВ кромешную звездную даль.Хорошая девочка ЛюдаЖалеет сгоревший сандаль.

«Перестали жечь глаголы…»

Перестали жечь глаголыИз глубокой старины,Где иные номер школыИ название страны.

Там я глаженый, лощеный,Недорезан, недобит.Разум мой невозмущенныйВозмущенно не кипит.

А пройдя полжизни с гакомСообщу, сутуля стать,Что, допустим, вурдалакомМне впоследствии не стать,

Комбайнером, сутенером,Истребителем мышей,Академиком, минером —Эти выгонят взашей.

Тайн мадридских не скрывая,Я добавлю, что вот-вотСтанет книжка трудоваяТолще, нежели живот.

И могу побиться на спор(Так рублей на двадцать пять),Что дадут мне новый паспорт.Стану ягодкой опять.

Горьковатой, потому какСладость барышням грозит,А пока – рожденный в мукахЛенинградский одессит.

Тридцать лет как из-за парты.Поседел, наел бекон.Кое-как упали карты.Жребий брошен в Рубикон.

Не обучен гнуть фаланги,Льстить себе, что знаменит,А весьма приличный ангелОпекает и хранит.

И прощает, слава богу,Разгребая к свету путь,Что учился понемногуКак-нибудь, чему-нибудь.

Мысли о школе