Кривая речь - Борис Чечельницкий

Борис Чечельницкий

Кривая речь

© Чечельницкий Б., текст, 2015.

© «Геликон Плюс», макет, 2015.

Диалог с учителем

(два экспромта)

Вот столица Перу – Лима.Потянулся к перу. Мимо.

А вот это Сантьяго —столица Чили.Вот тебе перо и бумага,И пиши, как учили.

Красавица и чудовище (из раннего)

«Жест, выражающий слово „отъезд“…»

Жест, выражающий слово «отъезд»,Бессилен, как бабка с клюкою.Едва ли не самый беспомощный жест —Прощальные взмахи рукою

С перрона куда-то в плацкартную клеть,Шаги учащая по ходу,За той, кого хочется просто иметь,Как небо, как солнце, как воду.

«Непроглядная ночь, словно мертвая зона…»

Непроглядная ночь, словно мертвая зона.Я боюсь покидать это царство теней,Но под утро протяжные вопли клаксонаПолоснут по артерии сонной моей.

По рецепторам спящим скользнут мимоходом.Я обрушу на окна шипенье брюзги.А потом, как по нотам, – увижу панно там,На которое смачно ложатся мазки.

Хаотичные точки на фоне асфальта,Номинально они – Иванов и Петров.Высыпает автобус осколками смальтыЖивописную россыпь плащей и зонтов.

Я сегодня одет и побрит безупречно.Я такой же, как все, – не косой, не рябой.Посмотри, как бугрится на улице нечто.Это я неудачно смешался с толпой.

Иллюзии Артемона

Обойдусь без пропеллераИ Икаровых крыл.Мне бы хватку ротвейлера:Пасть пошире открыл,

Дабы рявкнуть раскатисто,Выгнув грудь колесом,И уже доказательстваПравоты налицо.

А под действием силушкиРазберем, who is who.И прорежутся крылышкиНа гагачьем пуху.

Затрепещут пернатые,Затмевая зарю.Врежусь в облако ватноеИ крылом пропорю.

Это только прелюдия,Недобор высоты.Есть у мелкого пуделяПокрупнее мечты.

Мне бы хватку ротвейлера.

«Просторные бреши в уме…»

Просторные бреши в уме.Бессмысленно черепа тру дно.Так нищий скребет по суме.Любое мое резюмеПодвергнуть сомненью нетрудно.

Я знаю – нужна глубина,Но несколько строчек налузгав(В которых она не видна,)Приходится черпать со днаПоследних прилипших моллюсков.

Жемчужины стали мельчать,Едва различимы крупицы.Выходит, пора замолчать,Ведь дело привычки – зачать,Но дело ума – разродиться.

Красавица и чудовище

Тянуться щупальцами спрута,Вонзать упругие присоски,Таращить бельма пучеглазоИ мимикрировать над ней.Втащить в собачью халабудуИ, не помяв на ней прически,На тело в форме контрабасаДышать из огненных ноздрей.

Накрыть верблюжьим одеялом,Казаться кротким, а не дерзким,И при позывах к рукоблудьюДавить ногой на тормоза.Меня мамаша изваялаНе Аполлоном БельведерскимИ даже вскармливала грудью,Надев повязку на глаза.

Я был в Непале и на КубеКак резидент и переводчик,Кружил по свалкам в самосвале,Ел только хлеб, сухой, как жмых.Но на одной секретной клумбеСорвал ей аленький цветочек,Который зорко охранялиБойцы в беретах голубых.

Я тешусь мыслью вожделенной:Одну ее любить до гроба.Почить у скважины замочной,Сраженным ею наповал.Она отнюдь не мисс Вселенной,Всего лишь вице-мисс Европы,К тому же северо-восточной.Я сам ее короновал.

«Я опять тороплюсь перекраивать минус на плюс…»

Весь этот блюз.

Я опять тороплюсь перекраивать минус на плюс,Но штришок вертикальный меняет по сути лишь форму.Я фальшиво пою от привычки к животному корму,А отрыжка отнюдь не похожа на «Весь этот блюз».

Я, наверно, влюблюсь, чтоб ночами не маяться стрессом.Чтоб от чувств распирающих душу раздуло, как флюс.Я сегодняшней ночью в кого-нибудь точно влюблюсь,Если вспомню, что общего было у Данте с Дантесом.

Я пойду темным лесом, в трех соснах попутанный бесом.Ни любви не найду там, ни Бабы-яги с помелом.Но пойму под корягой, придавленный всем ее весом,Что на свалку из плюсов похож в ноябре бурелом.

Египетская ночь

Невеста златокудрая,Ты села в позу лотоса.Встречая это утро, яРазгладил позолоту сам.

Не шелохнулась, надо же,И я застыл в раздумиях.Не даст бальзама на душуЕгипетская мумия.

Зрачок пустой, как косточка.В белке снегов Таймыра вал.И я бальзамом «Звездочка»Тебя забальзамировал.

От слез горючих, репчатыхВся растеклась до донышка.А я-то думал – крепче ты,Родная фараонушка.

Изваяние

Я вылепить бабу отважилсяИ к голосу сердца прислушался.Я клодтился, я микеланджился,Роденился и аникушился.

Но образ в ладонях драконился,А в мыслях бесплотных – невестился.Я мухился, пигмалионилсяИ даже слегка неизвестился.

Но фауной щедро удобренный,Линяющей и оперившейся,Несчастный, никем не одобренный,Стоит монумент пикассившийся.

Из стихов о «Зените»

В песочнице играет синеглазка,Куличики лопаточкой гранит.Она не знает, что такое Глазго:На шарфике написано – «Зенит».

Она не знает, кто такой Манчестер,Куличики песчаные плодя.А папа на скамейке курит «Честер»,Выгуливая резвое дитя.

Писклявый лепет спрыгивает с губок.Дитя машинку просит напрокат,Но твердо знает, если будет КУБОК,Подарят куклу, велик, самокат.

Пиит (стихи последних лет)

«По мне – что купорос, что опорос…»

По мне – что купорос, что опорос.Кручу из слов кульбиты и рондаты.Свиной щетиной образ мой оброс,А шутки хороши, но бородаты.

И больно щекотливы, как клопы.Я иже с ними доброго не сею.Предвосхищать превратности судьбыПоручено не мне, а Моисею.

Так в армии майор не чин, а яИ в рядовых не виден на параде,Поскольку кроме ерничанияУмею только ерничать в квадрате.

В его просторах бодро семеня,То растворюсь, то выпрыгну нежданно.Как кофе из колосьев ячменя,Как каучук из полиуретана.

«Я свое реноме многократно понижу…»

Я свое реноме многократно понижу.Ниже уровня моря, до поймы сырой.Я в ущербной стене отыщу свою нишу.Отыщу, а потом замурую мурой.

Нет чтоб вирши слагать про гимнастку в лосинах.Как она грациозна и как импоза…Разбираюсь в себе, как свинья в апельсинах,Как в бананах козел и в баянах коза.

Акробатка мне дарит свои пируэты,Но в дуэте я с ней – как слепой в синема,А поэты – они и в Зимбабве поэты,Только рифм перекрестных в Зимбабве нема.

«На танцполе миграция туш…»

На танцполе миграция туш.Исподлобья стреляют орудия.А у этой объемная тушьПовлияла на бедра и грудь ее.

Я вздохнул, как большой геликон.Кровь вскипела от группы до резуса.Прислонился, а там силикон.Отпружинил и в бармена врезался.

А девчонка была – высший балл,Пофактурней мадонн Рафаэлевых.Жаль, что бармен позвал вышибал,Натуральных, мясистых, не гелевых.

«Тупик эволюции. Время итогов…»

Тупик эволюции. Время итогов.Младенцы глаголют устами пророков.Рожденью бессмертных моих монологовНе служат «агу» и «уа».

Пока хорохорюсь, глумлюсь, сатанею,Не бальзамируюсь, не каменею,Мы ни за что не догоним Гвинею,Биссау и Папуа.

«Пишу из чрева матушки земли…»

Пишу из чрева матушки земли.С четвертой ветки метрополитена.Прикинувшись мыслителем Родена,Ищу галлюцинации Дали.

Одну нашел, царапаю гвоздемНа желтой стенке сгусток умозрений:«Блевотина цветет, как куст сирени,Бульдозером зарытый в глинозем».

Напротив – грандиозная любовь.Так сладко любят только до женитьбы.Целует в губы – попадает в бровь,А мне на натюрморт не наступить бы.

«Шла она, словно сваи вбивала…»

Шла она, словно сваи вбивала.Нос – по ветру, лицо – кирпичом.Шла она, как ни в чем не бывало.Шла она, как бывало, ни в чем.

Не купилась на басму ли, хну ли.Юных черт не уродовал ум.Модельеры на ней отдохнули —Не буквально, а через костюм.

На свету преломляясь, как призма,Оттопыривши пальчики врозь,Шла, а губы кривились капризно,И глазищи сверлили насквозь.

Солнце в прятки играло на теле,Алым блеском горели уста.Но очки у меня запотели.Не скажу про другие места.

Подойти постеснялся на людях.Предпочел бы я встречу в полях.Подарил бы фиалку и лютик,Поделил бы ночлег на паях.

Кувыркались в глазах бесенята,Просочилась слеза из угла.Кто-то выкрикнул: «Снято! Всё! Снято!»Так я вижу, что всё, догола.

Повстречался я с этим «Люмьером».Mille pardons, говорю, guten tag,Вы бы взяли меня костюмером.Я согласен работать за так.

У меня в носу ни одного седого волоса