Седая весна - Эльмира Нетесова

Любил ли он жену? Мужик даже усмехнулся. Василий не верил в байки про любовь. Разве та, что была еще в школе? Да и то, вряд ли это можно назвать любовью. Скорее всего — взрослением. А Катерина была не только женой. С нею, как с закадычным другом, мог поделиться сокровенным.

Но о любви они не говорили никогда.

Васька даже удивлялся разговорам мужиков в бригаде. Они сетовали на болезненность жен. Его Катерина никогда не хворала. Хотя работала на сквозняках. Случалось, ее знобило иль уставала. Тогда, вернувшись домой, предлагала мужику:

— Давай пузырь раздавим, — и достав из холодильника бутылку водки, выпьет стакан единым духом, а утром ни озноба, ни усталости. И снова на работу.

Васька редко видел ее в халате. Лишь по выходным, когда выходила из ванной. Но едва обсохнув, снимала его. Ни бигудей, ни духов, ни красок она не признавала и не имела. На всю эту чепуху жалела денег и времени. В выходные — убрав и постирав, натоптавшись у плиты, ложилась спать пораньше, чтобы успеть отдохнуть перед предстоящей рабочей неделей. Не только санаториев и курортов, она никогда не отдыхала. И если шла в отпуск, тут же находила шабашку, ремонтировала чьи-то квартиры, дома. Свой всегда успевала держать в порядке.

Катька мало занималась с сыном. Следила, чтоб чист был и сыт. Никогда не ходила в его школу. Сама закончила пять классов и считала, что эти годы потратила зря. И очень удивилась решению сына закончить десять классов:

— На что? Зачем мозги сушить? Хоть ты задохлик, но все ж мужик! Иди на стройку, там человеком станешь!

Но сын хотел стать врачом.

— Вот дурной! Охота тебе в чужом говне ковыряться. Болеют нынче только лодыри. Ну еще алкаши, те, кто смалу все пропил. Остальным болеть некогда. Не то время. Глянь, почем теперь лекарства? Вон старухам пенсии на таблетки не хватает. Скоро к врачам никто ходить не будет. Потому что лечиться нынче — слишком дорогое удовольствие. А значит, лишними врачи станут. Зачем же головой в прорубь лезть? Выбирай, что всегда нужно. Иди в строители.

— Душа не лежит! — отвечал сын.

— Чего? А жрать эта душа хочет? Не лежит она у него! Сколько людей к нам нынче просятся! И с дипломами. Мы не берем! Потому что их учить нашему делу надо. А времени нет. Всяк заработать хочет, а не возиться с новичками. И ты дурью не мучайся. Врачей и без тебя слишком много развелось. Больше, чем больных. Не теряй годы! Потом их не воротишь, — убеждала сына. Но тот не верил, снова садился за книги.

Сын дружил с дочками Андрея. И теперь писал им. Они сказали Ваське, что его Игорь поступил в мединститут и учится на хирурга.

Катерина тогда осерчала на сына всерьез:

— Во, змей поганый! Чужим людям сказал, а нам — ни слова! Вот так и выкладывайся в нонешних! Зато когда вырастут, ни благодарности, ни помощи от них не жди…

А мать Андрея, старая, кривоногая бабка, завидев Ваську в огороде, еще и высмеяла его:

— Сынок тебе приветы через моих внучек передает. Самому писать не желает. Знать, супостат ты, Василий, отпетый, коль единое кровное дитя от тебя отворотилось напрочь.

Скрипнул тогда мужик зубами. От обиды сердце кровью облилось. Дышать стало нечем. Ладно, Игорь, с ним когда-нибудь да свидятся. А вот старуха до самых печенок достала. Решил наказать бабку. Но как? Ругаться с нею не хотелось. Сказать Андрею? Тот будет выгораживать, защищать старуху. Ваське хотелось проучить ее покруче, и он придумал…

На следующий день, когда Андрей с женой ушли на работу, а дочки уехали в институты, к дому подкатил автобус. Из него вышли двое санитаров в черных халатах и, вытащив носилки, отправились во двор. Бабка, ничего не подозревая, мыла крыльцо. Оглянулась на звук шагов. Увидела незнакомых людей в черном и перепугалась. Заорала:

— Чего вам тут надо, бандюги? Ишь, ворье! Уже и с носилками пришли серед дня!

— Успокойтесь, бабулечка! Мы не воры! И приехали к вам по вызову. Нас очень просили поспешить! — назвали имя, отчество, фамилию Андрея. И бабка успокоилась.

— Мы к вам из бюро ритуальных услуг. За покойницей. Увезем ее. Снимем мерку для гроба, подготовим к похоронам. Чтоб все было честь по чести. Покойников обижать нельзя…

— Покойников? — изумилась старуха, не поверила родным ушам.

— Ну да! — назвали ее имя вошедшие. И добавили: — Что и говорить! Зажилась бабуля. До такого возраста нынче дотянуть мудрено.

— Это ж как же зажилась? Меня живую схоронить удумали? Я еще на своих ногах! С чего взяли, будто померла? Иль у вас в конторе заодно дух вышибают?

— Как это живая? Разве это вы? — повторили приехавшие имя, заглянув в бумажку.

— Я самая! — заплакала бабка.

— Ну и сволочь ваш сын! За такое и впрямь не мешало бы вломить ему хорошенько.

— Да не мог мой Андрей это сделать!

— Ну а кто на такое решится, кроме своих? Вы уж простите нас, бабуля! Не думали, что в нашем городе эдакий негодяй живет, какой родную мать раньше времени урыть готов! — пошли со двора, понося отборной бранью Андрея на всю улицу.

Бабка проплакала до вечера. У нее все валилось из рук. Она даже забыла о телефоне, а ведь могла позвонить сыну на работу, рассказать о случившемся, спросить. Но нет. Застряло в душе сомненье. А вдруг он отчебучил? Может, надумал избавиться от нее, от старой? К вечеру у бабки голова котлом кипела. Она уже не ходила, еле ползала по дому. А перед самым возвращением сына не только не могла приготовить ужин, совсем свалилась на диван.

Андрей вызвал неотложку. Он долго не мог понять, что случилось в его отсутствие. И недоумевал, как, откуда и зачем приехали к нему из похоронного бюро?

Когда врачи неотложки, сделав уколы матери, уехали из дома, бабка вспомнила о недавнем разговоре с Васькой, рассказала о нем сыну. Тот, вспотев до пяток, выскочил из дома, бросился к Ваське. Сосед яблоню обкапывал. Андрей заорал на него. На брань и другие соседи подоспели. Узнав, в чем дело, вломили не в шутку. Андрей, уходя, пообещал:

— Я тебе, гаду, устрою! Ты свой телефон во сне увидишь. Отключат завтра! Понял? — И слово сдержал. Уже утром замолчал телефон в Васьки- ном доме. Но Андрюха не учел таксофонов. Их он не мог отключить, сколько не старайся. А и попробуй докажи, что именно Васька, никто другой, устроил ему «козью морду». И Василий радовался, увидев, как сосед, умывшись во дворе, с опаской косился на собственный дом.

Васька был спокойным человеком и шутя справился б с Андреем один на один. Но против десятка мужиков, конечно, устоять мудрено любому. Да и не задевал бы сосед, Васька его не трогал бы никогда. Он с малолетства рос вспыльчивым, но отходчивым. И никогда никого понапрасну не обижал.

Теперь же между соседями началась вражда. Андрей втянул в нее и других. А ведь как тихо и мирно жили люди бок о бок много лет подряд. Здоровались, общались, помогали. Все испортил Андрей.

— С детства гадом был! Легко отчихался от сучонок. Ну, погоди ж ты у меня! Приловлю в потемках, волком взвоешь! — грозит Васька, сжимая волосатые рыжие кулаки.

Катерина, узнав, за что избили мужа, долго хохотала. Не над ним, над бабкой:

— Она нынче язык прикусит. Не станет задевать. А то ишь, перья распустила, старая хивря! Нас паскудит. Посмотрели б за своими девками. Ходят по улице без стыда, а вся жопа наружу! И никто им слова не скажи! Совесть потеряли. Разве из таких получатся путные жены? Да и кто решится жениться на них?

Катерина обтирала лицо мужа медом, прикладывала медяки к синякам, чтобы скорее рассосались.

Бабе было обидно, что ее Ваську избили всей улицей. И при том ни за что. Ну какое право имела старуха судить мужика, называть хреновым родителем? Вот и получила за свой язык. А ее пузатый Андрей опозорился на весь околоток. Теперь докажи, что не сам блядей вызвал в дом? Половина поверит. Зато другие — ни за что! — смеется Катерина, успокаивает мужа:

— Отдохни дома. За выходные все пройдет. Ни одного синяка не останется. А и нам завтра снова телефон включат. Была я на станции. Устроила им разгон! Пообещали исправить недоразумение, — улыбалась жена победно.

Василий стоит у окна, смотрит на улицу. Здесь ему знаком всякий дом, каждый человек. Тут он мог пройти с завязанными глазами в любую погоду, не боясь опереться ни на дерево, ни на забор. Он мог войти к любому соседу запросто. Но только не теперь… Здесь, в этом доме, он родился и вырос, знал каждую собаку, всякую ямку на дороге. Сколько горестей и радостей пережил. Считал, нет на всем свете улицы лучше, чем эта. Но… Даже ее не оставляло в покое время. И каждый год кто-то умирал, другие рождались. Менялись не только люди, даже дома. Вон на месте старой лачуги выросли целые хоромы. Внутренние гаражи, лужайки с фонтанами, заборы из арматуры в два человеческих роста. От кого? Раньше, еще совсем недавно, низкие штакетники были в диковинку, все чаще плетени отгораживали дома от улиц. Меж соседями ничто не пролегало. Теперь только колючей проволоки не хватает. Сосед на соседа смотрит через дверной глазок, открывать не спешит. Боится. Ни на радость, ни на беду никого не дозовешься. Бейся в горе сам. Выживешь, твое счастье. А нет, никто не посочувствует и не поможет, — вздыхает Василий, вспоминая прошлое, и вдруг увидел, как к дому идет старик-сосед. Его дом — напротив. Окна в окна. Здоровались через форточку. Теперь нет. Давненько не общались, не ходили друг к другу. Хотя и не ругались. Но что привело его? Пошел открыть двери и отступил, пропустив в дом Петровича.