Живописец душ - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Буржуи на крышах развлекались посреди горящего города, и столбы дыма и пламени плясали под их музыку в черной ночи: ни один фонарь не освещал улицу, ни в одной квартире не горели люстры, поскольку прекратилась подача газа; неповторимая, апокалиптическая сцена, такого эффекта ни один режиссер не смог бы достичь ради их удовольствия.
Этой ночью, пока горел коллеж Консепсьон, Далмау спустился по лесам и отправился на поиски Эммы: чувствовал, что она там, рядом со школой для дочерей богатеев. Глянув с крыши, не увидел ни солдат, ни жандармов, ни полицейских. Он теперь жалел, что упустил Эмму из виду, пусть она и просила об этом; нужно было следовать за ней на расстоянии. Так и не нашел ее: отрядом, поджигавшим школу, командовала не Эмма, а бывший член городского совета, вступивший в парию Лерруса. «Думаешь, мы знаем, где кто из нас?» – ответил один из поджигателей, когда Далмау спросил о «товарище учительнице». Далмау осознал, что всей Барселоны ему не обойти, и вернулся к Каменоломне.
В среду продолжали пылать монастыри, школы и церкви, а также заметно ожесточились бои на баррикадах и стычки с войсками и полицией. Барселона не только горела, но и сражалась; армия примерно в тридцать тысяч рабочих, уголовников и юнцов билась уже без лозунгов, знамен и вождей. Далмау рассказали об этом те самые ночные тени, на заре превратившиеся в таких же людей, как он: в недостроенном здании укрывались рабочие. Узнал, что этажами ниже расположились несколько семей с детьми. Разделили еду, за которую заплатил Далмау, но прежде всего обсудили новости, скудные из-за отсутствия газет и строгого контроля со стороны властей. Каталония поддержала восстание (утверждали усевшиеся на все еще голом цементном полу человек шесть рабочих), хотя не с таким упорством, как в самом графском городе, но ни в Мадриде, ни в других крупных испанских городах не объявили всеобщую забастовку, тем более не сражались за Республику.
– Почему? – спросил кто-то.
– Потому, что власти Мадрида оказались умнее тех глупцов, которые правят нами, если кто-то вообще нами правит, и убедили народ, что это – восстание каталонских сепаратистов. Теперь нас честят предателями родины; никто и слышать не хочет о движении за независимость, вот почему за пределами Каталонии никто не восстал. Мы, как всегда, остались одни.
– Но нам сказали, что всеобщая забастовка в Испании победила! – воскликнул кто-то за спиной Далмау.
– Нас обманули, как обманывали все время, с тех пор как это началось.
Днем Далмау прятался в Каменоломне. «За тобой придут», – предупредила Эмма. Он переживал за мать и за Хулию, хотя и был уверен, что Хосефа никогда не станет рисковать жизнью девочки и будет скрываться, пока не кончится это безумие. По ночам выходил и, пользуясь отсутствием освещения, в поисках Эммы с каждым разом все больше отдалялся от центра Барселоны; пожары служили ему маяками. Но так и не нашел ее. У одного пожарища, где группа женщин и детей не давала потушить руины уже обрушившейся церкви, ему сказали, что с Эммой все хорошо, что ее видели нынче утром. Пришлось поверить двум работницам, об этом поведавшим, и Далмау, пока не наступил рассвет, пошел обратно искать приюта в строящемся здании Гауди. Больше идти было некуда. Дни проходили изматывающе медленно, и только надежда встретить Эмму и вновь увидеть ее улыбку отгоняла тревожные мысли о будущем, зато опасности, грозящие Эмме, не выходили у него из головы. Может быть, ее задержали, может, она погибла… Ходили слухи о значительном числе жертв, а бои продолжались столь же ожесточенно: подошли подкрепления со всей Испании, которая должна была бы поддержать восставших: из Валенсии, Сарагосы, Бургоса, Памплоны, Тортосы… Солдатам, конечно, внушили, что они идут подавлять сепаратистское выступление, и это им удалось. 30 июля в центре Барселоны восстановилось спокойствие, вечером частично зажглись фонари и пошел первый трамвай, хотя на окраинах до сих пор длились отчаянные схватки.
Церкви все еще жгли, но не уголовники и не рабочие, уже растратившие боевой задор, а четырнадцатилетние подростки, за шесть песет нанятые радикальными антиклерикалами, упорно продолжавшими борьбу, со всей очевидностью проигранную. Тем временем люди выходили из домов, толпились вокруг еще дымящихся развалин. Иные искали, чем поживиться, но большинство ошеломленно взирало на разгром и разруху, как, в частности, туристы, с непостижимой быстротой понаехавшие в Барселону специально для этого, и среди них группа из ста семидесяти немцев, которые с фотоаппаратами в руках разгуливали по городу, хоронясь от снайперских пуль. Одна такая любительница мрачных зрелищ все же получила пулю в бедро. Далмау видел это и слышал, как, видимо, муж вне себя выкрикивал ее имя: «Кристина!» Женщина была светловолосая, пониже ростом, чем подруги, с ярко-синими глазами, пылающими от боли; все это Далмау разглядел, пока соотечественники несли ее на руках, и фотоаппараты на длинных ремнях колотили их по бокам; женщины вокруг кричали, понуждали их быстрее бежать с поля боя, куда они ненароком забрели.
В субботу городская управа вместе с крупными промышленниками Барселоны постановила возобновить работу магазинов, фабрик и мастерских с ближайшего понедельника, 2 августа, а чтобы избежать дальнейших столкновений, договорились выплатить рабочим зарплату за ту неделю, когда
