Врата Смерти(пер. И.Иванова) - Стивен Эриксон

— Тебе это только казалось, Геборий.

Она видела, что внутри старика происходит борьба. По сути, эта борьба никогда и не прекращалась.

«Мы прошли с тобой по землям, обезумевшим от войны, и все это время каждый из нас воевал с самим собой. Дриджна — всего лишь зеркало, поставленное перед нами…»

— А знаешь, Геборий, я от тебя научилась одному полезному качеству.

— Какому же?

— Терпению, — ответила Фелисина, дав знак Леому продолжать путь.

Через какое-то время они подошли к новой цепи выветренных скал. Было трудно себе представить, что в давние времена здесь совершались священные ритуалы. На поверхности скал отсутствовали какие-либо изображения и письмена, а валуны лежали хаотично.

И все же Фелисина ощутила: место полно духов, некогда сильных, теперь превратившихся в отзвук. Они просто следили за путниками, как смотрит слабый и больной человек, у которого хватает сил лишь приподнять голову. За скалами начиналось обширное понижение. Леом рассказывал, что именно там море умерло окончательно. Сейчас над впадиной висело густое облако пыли.

— Оазис находится почти в самом центре, — сказал Леом, который теперь шел рядом с Фелисиной.

Она молча кивнула.

— Нам осталось пройти меньше семи лиг.

— У кого из вас вещи Шаик?

— У меня.

— Отдай их мне.

Леом молча снял с плеча мешок, развязал тесемки и начал выкладывать вещи убитой пророчицы. Небогатая одежда, простенькие кольца, серьги, браслеты. Последним Леом достал кинжал с тонким заржавленным лезвием. Только острая кромка была свободна от ржавчины.

— Меч Шаик ожидает тебя в лагере, — сказал Леом. — Позволь тебе подсказать: браслеты пророчица носила только на левом запястье, а кольца — на левой руке.

Он ткнул пальцем в переплетенные кожаные шнурки.

— А их она носила на правой руке.

Взгляд Леома стал суровым и непреклонным.

— Тебе следует надеть все, как я сказал. Без изменений.

— Чтобы обман удался? — улыбнулась Фелисина.

Леом вперил глаза в землю.

— Тебе могут… воспротивиться. В особенности верховные маги.

— Которые готовы подогнать общее дело под свои прихоти, создать противоборствующие кучки единомышленников и начать войну за власть внутри лагеря. Они бы уже начали эту войну. Их останавливает неопределенность: маги не знают, жива Шаик или нет. Но поле битвы у них готово.

— Пророчица… — выдохнул Леом.

— Наконец-то ты с этим согласился.

Леом поклонился.

— Никто не смеет отрицать силу, снизошедшую на тебя, и все же…

— И все же сама я не открывала священной книги.

— Нет, не открывала.

Фелисина оглянулась. Тоблакай и Геборий стояли неподалеку, прислушиваясь к их разговору.

— То, что должно мне открыться, находится не на страницах книги Дриджны, а внутри меня. Сейчас еще рано.

Она вновь заглянула Леому в глаза.

— Ты должен мне верить.

Фелисина видела, как напряглось его лицо.

— Тебе всегда было трудно решиться на это. Правда, Леом?

— Кто это сказал?

— Мы оба.

Пустынный воин молчал.

— Тоблакай!

— Слушаю тебя, возрожденная Шаик.

— Как бы ты убедил того, кто сомневается?

— Мечом.

Геборий пренебрежительно хмыкнул.

— А ты? — спросила Фелисина. — Что бы ты сделал с сомневающимся?

— Ничего. Я продолжал бы жить, как живу, и, если бы я оказался достойным доверия, сомневающийся рано или поздно сам поверил бы мне.

— Если только…

— Если только человек вообще никому не верит. И в первую очередь — себе.

Фелисина выжидающе смотрела на Леома.

— Ты не можешь силой заставить другого поверить тебе, девочка. Он будет тебе повиноваться, но повиновение — это не вера.

— Леом, ты рассказывал мне о странном человеке. Он ведет остатки армии и несколько десятков тысяч беженцев. Они делают все, что он велит, и безраздельно верят ему. Как этому человеку удалось добиться такого доверия?

Леом покачал головой.

— Ты когда-нибудь следовал за таким вожаком?

— Нет.

— Значит, ты по-настоящему ничего не знаешь.

— Не знаю, пророчица.

Зайдя за скалу, Фелисина сбросила с себя прежние лохмотья и облачилась в одежды Шаик. Она надела на себя простые украшения, показавшиеся ей странно знакомыми. Собрав остатки старой одежды, Фелисина смотала ее в тугой комок и зашвырнула подальше. Она долго стояла одна, разглядывая теряющуюся в пыли впадину, затем вышла к спутникам.

— Идемте. Верховные маги начали терять терпение.

— Твой новый первый помощник утверждает, что до Фалара всего несколько дней ходу, — сказал Калам. — Все только и говорят о попутных ветрах.

— Обычное дело, — ответил капитан. Вид у него был довольно кислый.

Ассасин наполнил кружки. Хотя раны, нанесенные капитану телохранителем казначея, почти зарубцевались, он не вставал с койки. Рана на голове оказалась серьезнее поврежденных рук. Когда капитан говорил, он почему-то вздрагивал, хотя речь его была ясной и связной. Но цепочки слов выходили из его рта с заметным трудом. Былое красноречие к нему не вернулось, однако разум капитана оставался таким же острым и восприимчивым.

Интуитивно Калам чувствовал, что его присутствие придает капитану силы.

— Вчера под вечер впередсмотрящий заметил судно, идущее следом за нами. По его мнению — малазанский грузовой корабль. Если парень не ошибся, этот корабль обогнал нас ночью, пройдя без огней. Во всяком случае, утром его нигде не было видно.

Капитан усмехнулся.

— Не сомневаюсь, на том корабле тоже ломали головы, кто мы такие. А вдруг пираты?

Калам глотнул разбавленного вина.

— Минувшей ночью умер последний военный моряк. Что у тебя за лекарь на судне? Их же можно было спасти.

— Мне он тоже не по нраву. Вечно нужно поддать коленкой под зад, чтобы начал шевелиться. Пришли его сюда, я ему мозги прочищу.

— А что толку? Тех ребят уже не вернешь. Да и он лежит мертвецки пьяным. Дорвался до пиратского эля.

В глазах капитана что-то вспыхнуло, будто луч маяка, предупреждающий о мелях.

— Я так понимаю, не все на корабле гладко, — сказал Калам.

— Конечно. У капитана голову перекосило, кто ж станет отрицать! Язык весь в колючках. А в ушах — будто желуди в перегное, из которых вот-вот вылупится невидимое. Вылупится!

— Ты бы мне хоть рассказал, что к чему. Это же твой корабль.

— Что я тебе расскажу? Что? — Дрожащей рукой капитан потянулся к кружке. — Нельзя удержать то, что далеко отсюда. Я так всегда говорю. И от удара нельзя удержаться. Вот желудь и выкатился и полетел неведомо куда.