Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич

— Пролетарские кукушки в дворянском гнезде! — первым пошутил Андрей Иванов.

И, как часто бывает, когда на душе кошки скребут, горькая ирония сразу нашла отклик, и, как всегда а таких случаях, остроты не отличались чрезмерным остроумием.

— Могильщики капитала на могилах капиталистов, — отозвался Лаврентий Картвелишвили.

Сто двадцать пять, собиравшиеся в этом зале сейчас, ночью, все были законными делегатами съезда и представляли сорок девять местных Советов. Преимущественно это были большевики, десятка два беспартийных, несколько украинских левых эсеров, несколько украинских эсдеков, тоже левого крыла. Все они только что демонстративно покинули съезд — неправомочное сборище политических хулиганов спекулянтов на национальных чувствах, политиканов–узурпаторов.

Из группы украинских социал–демократов — партии, к которой принадлежали и руководители генерального секретариата Винниченко и Петлюра, — доносился возмущенный голос:

— Центральная рада предала массы, от имени которых говорит, и это массам надо разъяснить!..

В кучке украинских левых эсеров — левого крыла партии, составлявшей большинство Центральной рады во главе с самим председателем Грушевским, — требовали более решительных действий:

— Мы должны взять руководство Центральной радой в свои руки!..

Беспартийные тоже держались отдельно — фракцией, но среди них господствовали упадочные настроения:

— Ведь реальных сил для борьбы против Центральной рады нет…

Это еще не было заседание, хотя Бош и объявила, что открывает совещание делегатов съезда, — все говорили одновременно, спорили, но трибуна тоже не оставалась пустой. На трибуне стоял Коля Тарногродский, делегат от героический Винницы.

— Товарищи — страстно восклицал всегда тихий Коля. — Войны между революционной Россией и буржуазным правительством Украины все равно не миновать, и, кто его знает, может быть, и правда, нет куда без добра! Может быть, это вышло как раз кстати, что ультиматум Совета Народных Комиссаров подоспел именно к началу съезда. Если эта банда узурпаторов и вынесет какие–либо решения, то в свете ультиматума, контрреволюционное лицо Центральной рады станет предельно ясным для широчайших масс. И они пойдут за нами, против Центральной рады!

Речь шла о полученном Центральной радой ультиматуме Совета Народных Комиссаров который до начала, съезда неожиданно огласил Петлюра и который, собственно, и разжег страсти и без того обнаглевших гайдамаков и кулаков из Селянской спилки.

Ультиматум Совета Народны Комиссаров предъявлял в основном четыре требования. Чтоб Центральная рада немедленно прекратила дезорганизацию фронта самочинной передислокацией украинизированных частей. Чтоб Центральная рада перестала пропускать на Дон войсковые соединения. Чтоб Центральная рада не чинила препятствий революционным частям, ведущим борьбу против калединского контрреволюционного мятежа. Чтоб Центральная рада прекратила разоружение революционных войск и немедленно вернула им и Красной гвардии отобранное оружие.

Совет Народных Комиссаров давал Центральной раде сорок восемь часов. Если в течение этого времени Центральная рада не даст удовлетворительного ответа, то тем самым она признает себя в состоянии войны с советской властью в России и на Украине.

Ультиматум подписал Ленин.

Сто двадцать пять делегатов съезда — настоящих, законных делегатов, выгнанных, однако, со съезда узурпаторами, — шумели, волновались, говорили все разом: что же делать, как быть?

Саша Горовиц сидел один в уголке, мрачный и молчаливый. Это было неправдоподобно, но это было так: страстный, пылкий, всегда первый в дискуссиях, Саша Горовиц не проронил до сих пор ни слова, кажется, и не слушал, что говорили, волнуясь и перекрикивая друг друга, товарищи. Он кусал ногти и сидел, уставившись в какую–то невидимую ему самому точку. Он был весь погружен в себя.

Черт побери! Кажется, Саша запутался. Саша ничего не понимал. Правильно было — и так и этак. Но и так и этак… было неправильно.

Саша добивался, чтобы борьбу против контрреволюции вести в союзе с Центральной радой, ибо Центральная рада была как будто единственным органом, воплощавшим в себе волю к национальному освобождению, а этим — волей к национальному освобождению — большевики не имели права пренебрегать и должны были ставить ее рядом с борьбой за освобождение социальное… Но ведь деятельность Центральной рады была насквозь, контрреволюционной.

Сайги считал неверным привлекать против Центральной рады постороннюю силу — штыки гвардейского корпуса, потому что дело шло не о войне между империалистическими державами, а о классовой борьбе внутри самого народа, значит, борьба должна была вестись только собственными силами… Но Центральная рада разоружила и посторонние силы и… свои собственные.

Саша был вообще против войны. Браться за оружие можно лишь в том случае, если силы контрреволюции нападают, если бы они первые начали войну. А тут первыми выставили ультиматум… свои, и угрожает ультиматум… войной.

Или Саша уже перестал понимать, что такое война? Раве сам он за победу социалистической революции, за пролетариат не отдаст свою кровь до последней капли?.. Хоть сейчас… Так в чем же дело?..

Впрочем, мрачный и молчаливый сидел не один Саша Горовиц. Мрачные и молчаливые сидели все те члены Киевского комитета, которые как и Горовиц, возражали против вооружения, против решительных действий, против восстания…

В самом деле, если б своевременно и широко вооружиться, если бы выступить первыми, если бы вовремя поднять восстание — не позавчера, когда было уже поздно, а тогда, сразу же вслед на победой на баррикадах Октября, когда Центральная рада еще держала руку Временного правительства, когда…

Товарищи сидели молчаливые и хмурые, а все совещание возбужденно гудело. Надо было что–то предпринимать. И предпринимать немедленно. Но что именно?

В это время и вбежал в зал Василий Назарович Боженко.

— Хлопцы! — накричал Боженко еще с порога. — Сидите здесь, дискуссии разводите, тары–бары! А сейчас вам будет крышка!

Боженко вскочил на возвышение у трибуны, в руке у него был наган.

— Что такое? — рассердилась Бош. — Василий Назарович, чего ты поднимаешь панику?

— Поднимаю! — закричал Боженко, размахивая наганом. — Панику! Потому что такая ситуации, чтоб ты знала! Петлюра отдал приказ!.. — Боженко задыхался от быстрого бега и словно стрелял словами. — Арестовать нас всех к чертовой бабушке! Сечевики и гайдамаки уже вышли из казарм… Через пятнадцать–двадцать минут будут здесь… Точно. Моя разведка.