Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король - Машина смерти - Дворец любви - Лицо - Дневник мечтателя.) - Джек Вэнс

«Очень хорошо, — сказал Фалюш. — Теперь мы беседуем с глазу на глаз. Насколько я понимаю, вы фотографировали то, что видели?»

«Я сделал несколько сот фотографий. Более чем достаточно для того, чтобы составить внешнее, поверхностное представление о дворце — то представление, которое вы желаете внушить гостям».

Фалюш, судя по всему, забавлялся: «Вас интересует то, что я гостям не показываю?»

«Разумеется. Долг журналиста состоит в том, чтобы заглянуть за кулисы, если можно так выразиться».

«Хм! Что вы думаете о Дворце Любви как таковом?»

«Необычайно приятное место».

«Но у вас есть какие-то критические замечания?»

«Чего-то не хватает. Возможно, недостаток скрывается в поведении вашей прислуги и так называемых «постояльцев». Им недостает глубины, они кажутся нереальными порождениями сна или фантазии».

«Вынужден признать, что вы правы, — кивнул Фалюш. — У них нет традиций. Только время позволит устранить это упущение».

«Кроме того, им не хватает ответственности. В конце концов, они всего лишь рабы».

«Не совсем так — они не знают, что они рабы. Они считают себя «счастливым племенем» и таковым, в сущности, являются. Именно это ощущение нереальности, воплощения сказочной фантазии, я стремился создать, приложив немалые усилия».

«А когда они начинают стареть, что тогда? Куда отправляют ваших счастливых рабов?»

«Некоторые работают на фермах, окружающих сады. Других отправляют в места более отдаленные».

«В мир безжалостной действительности? Их продают в рабство?»

«Все мы в каком-то смысле рабы».

«В каком смысле вы считаете рабом самого себя?»

«Я — раб навязчивой идеи, кошмарного наваждения. Я был чувствительным подростком; надо мной жестоко насмеялись, меня отвергли, унизили. Надо сказать, Наварт предоставил вам более чем достаточное число соответствующих подробностей. Я не подчинился издевательствам — напротив, я вынужден был подчиниться своему чувству справедливости и стремиться к возмездию; я все еще ищу возмездия, во всей его полноте. Обо мне распространяют множество завистливых, злобных сплетен. Общераспространенное мнение состоит в том, что я — сладострастный сибарит, эротический гурман. Действительность прямо противоположна этому мнению. Выражаясь без обиняков, я — абсолютный аскет. И обязан оставаться таковым, пока не будет реализована моя навязчивая идея. Надо мной довлеет проклятие. Но вас не интересуют мои личные проблемы, так как, естественно, о них не следует упоминать в печати».

«Как бы то ни было, меня одолевает любопытство. Источник вашего наваждения — Джераль Тинзи?»

«Именно так, — размеренным, спокойным тоном отвечал Виоль Фалюш. — Она запятнала мою жизнь. Она обязана стереть это пятно. Разве это не справедливо? До сих пор, однако, она не пожелала или не смогла искупить свою вину».

«Как она могла бы избавить вас от наваждения?»

Виоль Фалюш беспокойно поерзал в кресле: «Неужели вам настолько не хватает воображения? Мы достаточно подробно обсудили эту тему».

«Таким образом, Джераль Тинзи еще жива?»

«Да, само собой».

«Насколько я помню, однако, вы сказали, что ее нет в живых».

«Жизнь и смерть — недостаточно определенные термины».

«Кто же тогда Друзилла — девушка, которую вы оставили Наварту? Она тоже — Джераль Тинзи?»

«Она — то, что она есть. Она допустила непростительную ошибку. Она подвела меня, и Наварт меня подвел, потому что он должен был ее правильно воспитывать. Она вела себя легкомысленно и распутно; она заигрывала с другими мужчинами, и теперь должна послужить мне так же, как послужила Джераль Тинзи. Так оно было и так оно будет до скончания времен, пока не наступит момент искупления, пока я не почувствую утоление жажды, пока я не стану, наконец, самим собой. На сегодняшний день сумма расплаты, с начисленными на нее процентами, выросла до чудовищных размеров. Тридцать лет! Представьте себе! — голос Фалюша дрожал и срывался. — Тридцать лет меня окружает красота, но я не способен ею наслаждаться! Тридцать бесконечных лет!»

«Не стану притворяться, что мог бы вам что-нибудь посоветовать», — суховато отозвался Герсен.

«Мне не нужны советы — и, само собой, все, что я вам говорю, строго конфиденциально. С вашей стороны было бы исключительно некрасиво публиковать такие сведения. Меня это оскорбит, и я буду вынужден требовать удовлетворения».

«Что же, в таком случае, я могу опубликовать?»

«Что хотите — в той мере, в какой это не наносит мне ущерб».

«Что еще происходит в вашем поместье? Например, что делается на другом конце коридора?»

Некоторое время Виоль Фалюш молча рассматривал собеседника. Герсен чувствовал — хотя и не видел — как пылали глаза «князя тьмы». Но Фалюш ответил беззаботно: «Это Дворец Любви. Любовь интересует меня как явление — можно сказать, что это единственный предмет, который я изучаю с пристрастием, посредством сублимации психической энергии. Я разработал и осуществляю подробную программу исследований. Я изучаю эмоции, возникающие как в искусственных, так и в произвольных условиях. В настоящее время я не намерен обсуждать эту программу в подробностях. Лет через пять — может быть, через десять — я опубликую краткую сводку результатов. Уверен, что они будут способствовать более глубокому и объективному пониманию феномена любви».

«В том, что касается фотографий в вашем фойе...»

Виоль Фалюш вскочил на ноги: «Довольно! Мы слишком много говорили, я начинаю чувствовать себя неудобно. Вы спровоцировали эту беседу, и я уготовил вам сходное неудобство — в какой-то степени оно послужит возмещением причиненного вами ущерба. Впредь призываю вас проявлять осторожность и предусмотрительность! Используйте время с пользой — в ближайшем будущем вам предстоит вернуться в мир действительности».

«А что будет с вами? Вы останетесь здесь?»

«Нет. Я тоже покидаю Дворец Любви. Здесь мой труд завершен; мне предстоит решить важную задачу на Альфаноре — после чего все может измениться... Будьте добры, выйдите в вестибюль. Мой приятель Хелонс ожидает вас».

«Хелонс! — подумал Герсен. — Надо полагать, это все тот же белоглазый тип». Медленно, под наблюдением Виоля Фалюша, не исчезавшего с экрана, Герсен повернулся и направился к двери. Белоглазый субъект ждал его в фойе. У него в руке было нечто вроде плетки: стержень, кончавшийся несколькими висящими проводами. Судя по всему, другого оружия у него не было.

«Раздевайся! — распорядился Хелонс. — Тебя надлежит проучить».

«Будет гораздо лучше, если вы ограничитесь словесным выговором, — вежливо предложил Герсен. — Можете поносить меня в самых оскорбительных выражениях; тем временем, давайте вернемся в дворцовые сады».