Светлый лик смерти - Александра Маринина

– Много проиграла-то? – сочувственно спросила Настя.

– Ага. Праздничный обед на десять человек.

– А если бы выиграла?

– То же самое. Только готовил бы Коротков. А так мне придется.

– И кто входит в десятку счастливчиков?

– Ты с мужем, Коротков с Люсей, Селуянов с Валентиной, Миша Доценко и мы со Стасовым и Лилей.

– Ого! – Настя покачала головой и вытащила из пачки сигарету. – На такую ораву приготовить – не обрадуешься. И как же ты ухитрилась продуться? На чем погорела-то?

– Да на тебе, – Татьяна весело махнула рукой. – Вчера Коля вместе с Юрой Коротковым к нам в гости заезжал, так что я с ним еще вчера познакомилась. Зашел разговор о супружеских изменах, то да се, потом и до тебя дело дошло. Сцепились мы на вопросе о мужской и женской солидарности. Я утверждала, что если у тебя на глазах я начну флиртовать с кем-то, то ты меня поймешь и даже поощришь, несмотря на то, что Стасова ты знаешь намного дольше и лучше, чем меня. Стасов – твой друг, а я – так, жена друга. Согласись, Настюша, мы с тобой хорошие приятельницы, но не близкие подруги. Верно?

– А что утверждали твои оппоненты?

– Юра и Коля подняли меня на смех и сказали, что понятие женской солидарности тебе чуждо и что ты мне глаза выцарапаешь, если я только попытаюсь посмотреть в чью-то сторону. Правда, они не сошлись в вопросе о форме выцарапывания глаз. Коля утверждал, что ты сразу все заметишь, но затаишься и постараешься смоделировать ситуацию таким образом, чтобы я разочаровалась в поклоннике и у меня отшибло бы желание с ним флиртовать. А Юра считал, что это не в твоем стиле. Он сказал, что твое главное оружие – это убойная прямота, против которой нет защиты. Как против лома. Коротков спрогнозировал, что ты скорее всего немедленно попытаешься объясниться со мной и раскроешь перед моим изумленным взором всю глупость и неосмотрительность моего поведения. Так оно и вышло. Я с позором проиграла обед на десять персон. Но зато сделала для тебя полезное дело.

– Какое?

– Выяснила, кто из твоих друзей-коллег знает тебя лучше других. Настя…

– Да?

– Мне надо поговорить с тобой. Только я прошу тебя, не надо меня стесняться. Если ты захочешь мне отказать, сделай это, не раздумывая. Я понимаю, моя просьба будет выглядеть по-дурацки, и твой отказ будет для меня совершенно естественным. Я к нему готова.

– Да в чем дело-то? К чему такие длинные подходы?

– Понимаешь, Стасов настаивает на том, чтобы я переехала в Москву. В общем, он меня почти уломал. Я готова уехать из Питера. Но я должна понимать, что мне делать, переводиться на ту же следственную работу или плюнуть на погоны и уволиться совсем.

– Совсем уволиться? – недоверчиво переспросила Настя. – А не страшно? Ты же без пенсии…

– О том и речь. Стасов считает, что я должна сидеть дома и писать книги. Конечно, это было бы идеальным вариантом, но я все время боюсь, что каждая законченная вещь – последняя, что у меня больше не будет ни сил, ни вдохновения, ни таланта, и я больше ничего нового не смогу написать. Тогда на что я буду жить? Сидеть на шее у Стасова? Меня это категорически не устраивает. Я всю жизнь жила на собственные деньги, мне уже тридцать пять и менять привычки поздновато. Стасов считает, что я могла бы работать вместе с ним или в «Сириусе», в управлении безопасности, или взять лицензию и помогать ему выполнять частные заказы. Но мне хотелось бы проверить, в состоянии ли я вообще заниматься такой работой.

– Таня, ты же следователь с огромным стажем, – удивилась Настя. – Какие еще доказательства тебе нужны? Ты такие дела раскручивала!

– Это не совсем то. Быть следователем, процессуальным лицом, официальным представителем системы правосудия, иметь право задавать вопросы и требовать на них ответы – это далеко не то же самое, что быть детективом, сыщиком. Вы, оперативники, – существа бесправные. Прости, Настюша, если я говорю обидные для тебя вещи, но по сути я права, и ты это знаешь. Вы же ни на что права не имеете. Только просить да уговаривать. Все на доброй воле, по согласию, а если нет – то хитростью, обманом, уловками. Ну, а когда придется, то и силой. Потому вам преступники много такого рассказывают, чего потом перед следователем ни за что не повторят. Уж преступники-то лучше всех знают, что сказать следователю «под протокол» означает дать показания, которые имеют силу, а честно признаться во всем оперу – ничего не означает. Признанием этим потом только подтереться можно. И опер будет до седых волос доказывать, что этот преступник сказал то-то и то-то и признался в совершении убийства, а преступник будет хихикать и говорить, что ничего этого не было, что опер все врет, а если и было, то он, преступник, просто пошутил. Это у него шутка юмора такая. Короче, я к тому веду, что психология деятельности у следователей и оперативников совершенно разная, и профессиональные требования тоже разные. Может быть, я и неплохой следователь, но в качестве детектива никуда не гожусь. А может быть, и гожусь. Вот я и хочу это проверить.

– Ты хочешь поработать по убийству Широковой?

– Неофициально. Чтобы никому из вас не помешать и ничем не навредить. В идеале я бы хотела выполнять ваши поручения, а не действовать самостоятельно. Но я понимаю, что твой начальник этого не разрешит.

– А ты настаиваешь на том, чтобы я непременно поставила его в известность?

– Это тебе решать. Но скрывать бессмысленно, все равно ведь выплывет. Только лишние неприятности будут.

– Верно, – вздохнула Настя. – Думаю, что Гордеев запретит. Хотя в этом же ничего плохого нет. Но можно давать тебе такие поручения, чтобы твое участие никак не обозначилось. Например, под любым предлогом разговориться с жильцами какого-нибудь дома, выяснить, кто из них видел или знает то, что нас интересует, а потом уже конкретно к этим людям идет Коля или Юра Коротков, или даже я. И если дело паче чаяния доходит до Гордеева, свидетель честно говорит, что беседовал именно с этими оперативниками. А про тебя он и не вспомнит.

– Собираешься хитрить?

– Собираюсь. Гордеев – очень хороший начальник и очень хороший человек, но использовать твою помощь он не разрешит. Он инструкции знает и соблюдает их по мере возможности. Во всяком случае, он их без крайней нужды старается не нарушать, а труп Широковой – это отнюдь не крайняя нужда. Вот если выяснится, что ее убили, потому что хотели оказать давление на самого Стрельникова в связи с какими-то денежными делами, тогда другое дело. Это уже попахивает организованной преступностью, злоупотреблениями, взятками и растратами, тогда убийство Широковой попадает на контроль к начальнику ГУВД, а то и не дай бог к министру, и в этом случае ценятся каждые лишние руки и каждый помощник. Тут Гордеев на все глаза закроет и все разрешит. А пока убийство Широковой – не более чем труп красивой потаскухи на грязной помойке. Таня, ты считаешь себя красивой женщиной?

От такого неожиданного поворота Татьяна слегка растерялась и даже не нашла что ответить.

– Н-не знаю… Вряд ли.

– Плохо. Но ты по крайней мере вышла замуж в третий раз, стало быть, ощущения собственной непривлекательности у тебя быть не должно.

– А его и нет. Я знаю, что я толстая и у меня много лишних килограммов, но в то же время я знаю совершенно точно, что это еще ни разу не помешало мне завоевать мужчину, которого я бы хотела завоевать. Это все чушь про стройные талии и длинные ноги, можешь мне поверить. Это придумали сами мужики и наивно в это верят, а потом страшно удивляются, почему не могут бросить толстую некрасивую бабу, почему от стройных и длинноногих все равно возвращаются к ней и только рядом с ней чувствуют себя по-настоящему счастливыми. Ты когда-нибудь первую жену Стасова видела?

– Только по телевизору.

– И как она тебе?

– Да что мне-то? – удивилась Настя. – Я же не мужик. Но красивая, конечно, спору нет. Очень красивая.

– Она намного красивее меня, Настюша. И весит раза в два меньше, и ноги у нее раза в два длиннее, но женат Стасов все-таки на мне. Так что никаких комплексов у меня нет, потому что я знаю тайну.

– Тайну? О чем?

– О любви. О том, что удерживает мужчину возле женщины. Я уверена, что и ты эту тайну знаешь. Поэтому, несмотря на все мои килограммы и более чем серьезную профессию, я могу получить любого мужчину, какого захочу. Или какого надо.

При этих последних словах Татьяна подняла глаза и пристально посмотрела на Настю.

– Ты хочешь поручить мне Стрельникова?

– Да. Я хочу выяснить, знал ли он о распущенности своей венчанной жены. На допросе у следователя он очень натурально удивлялся и делал вид, что впервые слышит об этом. Но мы-то с тобой, Танюша, знаем цену и этому виду, и этому удивлению. Я не верю Стрельникову.

– Почему? Тебя настораживает что-то конкретное? Или просто общие ощущения?

– Ничего конкретного. Он дьявольски красивый мужик, и этого вполне достаточно, чтобы я ему не верила.