Сокровище ювелира - Август Шеноа

– Эх, кум, кум! – начал было Арбанас.

– Вы согласны выполнить мою просьбу? – перебил его решительно ювелир.

– Да, согласен, согласен! – закивал головой Арбанас.

– Хорошо, спасибо! А с вами, мастер Андрия, я поговорю завтра перед судом. Теперь же прощайте! – закончил Крупич.

Гости разошлись, понурив головы, а Чоколин с лавочником отправились к Евице праздновать победу. Немного погодя в дом принесли бесчувственную Магду. Дора принялась ухаживать за ней. Наступила ночь. Кругом было тихо как в могиле, только из дома Крупича слышались причитания девушки:

– Матерь божия, и зачем, зачем я родилась на свет!

Близилась полночь. Площадь Св. Марка залита лунным светом. Нигде ни души, тишина. Внезапно из Шафраничевой лавки выскочил сгорбленный человек и зашагал через площадь, покачиваясь из стороны в сторону и что-то бормоча. Дойдя до середины площади, он вдруг увидел свою тень и остановился.

– Хо-хо! Это ты… ты… ты? – обратился он к своей тени. – Добрый вечер, дорогой мой alter ego.[65] Что, веселый нынче был денек, не правда ли? Хе-хе, трудненький! Сегодня мы показали то… то… тому спесивому мастеру, кто настоящий человек! Но погоди, братец, это еще не все! Нет, нет, нет! Хе-хе, еще не все! Дора должна стать моей, да, моей! Мы поделим ее… я и господин Степко! Хи-хи-хи, Степко дьявольский бабник! Пусть снимает первый мед, а я уж остатки! Дора должна быть моей; не сказал ли я, что она пойдет за грош, а я уж остатки…

В это мгновение колокол на башне св. Марка глухо возвестил полночь.

– А ты чего, святой дылда, вмешиваешься в наши дела? – повернулся цирюльник к башне – Бим, бам, бом! Вот и вся твоя премудрость! Не зли меня, дылда, не зли, – и Чоколин погрозил колокольне кулаком, – не то… не то… мы можем и наплевать на твой крест. Так или иначе, – обратился он к своей тени, – мы должны убираться подобру-поздорову из Загреба, не то этот Радак… этот проклятый Радак… черт его принес! Придется, потому что мы… турки! Но тсс! Как бы не подслушал и не выдал нас святой Марк! Ха, ха, ха! – захохотал Грга во все горло. – Но покуда еще рано, еще рано! Дора будет мо…е…е…й, моей! Пусть остатки, да, остатки. Доб…рой ночи, братец! Доброй ночи! – поклонившись собственной тени, он поплелся в свою цирюльню.

8

Точно зеленый венок вьется по хорватской земле полная дивной красы цепь Окичских гор. Хребты и долины, леса и поля перемежаются как бы по волшебству, подобно огромным волнам извечного моря, и вызывают восхищение величием природы. А если всмотреться в эту красу гор, то душа невольно воспламенится, замрет от умиления сердце и вырвется из уст крик: «Хороша ты, прекрасна ты, о наша мать, земля хорватская! Задумала ли всесозидающая сила оставить тебя как воспоминание о золотом веке или так разукрасила, чтобы превратить в драгоценную чашу, куда в течение бурных веков сливались бы кровавые слезы твоих сыновей? К чему искать, чем рождена твоя красота? Что ты прекрасна – говорят нам глаза, любовью к тебе стучит наше сердце, а родиться на этой земле и не полюбить ее – грех перед богом!»

Над горами парил чудесный осенний день. Подобно сводам храма сплетали свои густые ветви древние дубы. В приятной прохладе, в сказочном сумраке леса дремлет богородская травка; из-за куста выглядывает румяная малина; в долине кукушка отсчитывает годы твоей жизни; проворная белка перескакивает с ветки на ветку. Лишь изредка сквозь гущу леса блеснут золотые лучи солнца, и ты увидишь вдруг, как гордый олень переступает тонкими ногами по полянке или как засверкает серебряная струя ключевой воды под темным, суровым каменным дубом. А на холмах буйно наливаются горячей золотистой кровью хорватские лозы.

Среди гор лежит старинный самоборский замок, точно золотое яблоко на коленях красавицы девушки, точно белая бабочка на махровой розе, а под ним раскинулся живописный городок Самобор.

Просторен, красив и надежен замок Самобор, хороши, неоглядны его земли, в его владеньях расположился и торговый городок. Потому и не удивительно, что всяк, у кого была сильная рука и тугая мошна, зарился на пего. Во второй половине шестнадцатого века самоборским замком владели два хозяина, но ни один не был настоящим. Замок с давних пор принадлежал Унгнадам, наполовину охорватившимся выходцам из Штирии. Иван Унгнад, человек своевольный и упрямый, яростный сторонник Лютера, всеми силами старался обратить в его веру хорватские и славонские земли. На это шли все доходы с имения, он влезал в долги, лишь бы иметь возможность печатать лютеранские книги на хорватском языке.

На помощь страстному желанию Унгнада пришел хозяин самоборских рудников, Леонардо Грубар, богач из простолюдинов, бездушный торгаш-кровосос. Медь он обращал в золото и отдавал его Унгнаду, чтобы тот печатал хорватам новые и новые книги. Но не в виде подарка или на слово; поборнику лютеранства пришлось заложить половину замка и города. Скончался Иван, так и не выкупив залога; умер и Леонардо, высосав из несчастных самоборцев всю кровь и оставив богатую добычу в наследство своему сыну Крсте Грубару. Однако не надолго. Смерть настигла вскоре и молодого кровопийцу, и половина Самобора осталась во владении его вдовы Клары, известной красавицы.

Но и другая часть Самобора уже не принадлежала роду Унгнадов. Крсто, сын Ивана Унгнада, как истый воин и транжира, тратил уйму денег. Дрался он под любыми знаменами и против любого черта, но, как истый дворянин, без всякого расчета. Наследство было невелико, а долгов пропасть. Поэтому он решил последовать по стопам отца и заложить другую половину Самобора богачу Амброзу Грегорианцу, а после смерти Амброза заложенное имение перешло в руки его сыновей, Бальтазара и Степана.

Ясный осенний день клонился к вечеру. Развесистые липы у широких ворот самоборского замка широко раскинули свою густую сень. К их стволам были привязаны несколько оседланных лошадей, в тени лежали пять-шесть латников. Судя по бело-зеленым поясам, это были всадники штирийского отряда, – очевидно, они ждали своего командира. Немецкие офицеры охотно посещали замок госпожи Клары, а она столь же охотно принимала их. Впрочем, эти господа еще при жизни Крсто Грубара за милую душу пировали в Самоборе, ведь и Грубар был таким же немцем, как и они! Теперь же офицеры еще чаще навещали молодую красавицу вдову.

В большом зале самоборского замка не было, как это ни странно, ни души. Кругом тишина, покой. Зато в покоях госпожи Клары царило оживление.

Дивное диво эта Кларина комната! Находилась она в башне с видом на Саву. Окрашенные в небесно-голубой цвет и усыпанные золотыми звездами массивные своды; их позолоченные края сходились к красиво вырезанному цветку, с которого свисал на шелковых шнурах медный позолоченный светильник – два амура держат в каждой руке по факелу. Стены завешаны искусно тканными итальянскими коврами. На одном из них изображена непорочная Сусанна: среди тенистых пальм течет серебристый ручеек; в воде стоит прекрасная женщина в темных, упавших с белых округлых плеч одеждах; она стыдливо прикрывает руками груди; ее красивая головка низко склонилась, черные волосы падают вдоль белого тела, длинные густые ресницы прикрывают черные глаза, а на маленьких пухлых губках играет легкая улыбка; вокруг белоснежных колен плещется вода, сквозь нее видны маленькие стройные белые ноги, чуть подальше зеленеет густой широколистый куст с пурпурной чашей лотоса; там засада, оттуда выглядывают два похотливых старика: лысые головы, морщинистые лица, бороды с проседью, худые руки, все словно высечено из камня, живы только глаза, они горят, сверкают, пылают адским огнем.

На другом ковре изображен золотой шатер. Перед ним стоит великан, насупленный, угрюмый. Его связывают воины, воины смеются. А он взбешен, неистовствует, ногой уперся в землю, мышцы напряглись, борода ощетинилась, а глаза, ах, эти глаза, как две зловещие звезды, готовые сжечь и небо и землю, они мечут молнии на пышную красавицу. Женщина лежит на львиной шкуре. В ее золотые кудри вплетен жемчуг, тело полуприкрыто широким платьем из индийского шелка. На лбу сверкает, точно страшный глаз василиска, большой изумруд. Склонив голову на полное плечо, она смотрит из-под золотых ресниц на великана, на ее пухлых губах усмешка. Левая рука поднята; женщина чем-то забавляется. Странная забава: тонкие пальчики ее перебирают черные кудри, которые она обманом срезала у великана, чтобы предать его филистимлянам – врагам иудейского народа. Это златокудрая змея – Далила и плененный лев – Самсон.

Пол комнаты выложен разноцветной мозаикой в виде звезды. Высокие двери завешены красным бархатом, а в углу из пасти позолоченной змеи льется в большую мраморную раковину прозрачная вода. Вокруг раковины в хрустальных вазах розы и лилии издают приятный, дурманящий аромат. В комнате летают, воркуют, целуются белые горлицы. Вдоль стен поставлены высокие позолоченные стулья, обитые голубым дамасским шелком. Здесь Клара принимала желанных гостей.