Адриан Моул и оружие массового поражения - Таунсенд Сьюзан Сью

Маргаритка опухла от слез. Она то и дело промокала глаза ватным тампоном, пропитанным ромашковым чаем.

Нетта Крокус уговаривала меня помочь с организацией марша «Остановить войну», который она устраивает в Биби-на-Уолде. Предложила взять на себя обязанности распорядителя.

– Вряд ли вам понадобится много помощников, – сказал я. – И деревенской зелени ничего не угрожает. Уж не думаете ли вы, что соберете тысячные толпы?

Нетта обиженно сообщила, что получила письма поддержки из Литтл-Снеттона, Фрисби-на-Рике, Лонг-Ламптона, Шепшеда, Мелтон-Моубрея, Шората-под-Кертли и Барроу-твикст-Сор.

Я прервал это перечисление очагов гражданского неповиновения, заявив, что полностью разделяю политику мистера Блэра в отношении Саддама Хусейна и его оружия массового поражения.

После чего поинтересовался мнением Маргаритки насчет возможной войны в Ираке. Она опустила взгляд на тарелку с разваренными корнеплодами:

– По-моему, война – это неправильно. Почему люди не могут относиться друг к другу по-доброму?

Может, она зомбирована?

После обеда я вызвался вымыть посуду. К моему раздражению, Нетта Крокус обрадовалась:

– Здорово. Чистые посудные полотенца сушатся на плите.

Выходит, мне предстояло не только посуду мыть, но еще и вытирать ее.

Маргаритка пригласила меня подняться к ней на чердак, когда я закончу.

Крокусы собственноручно изготовляют жидкость для мытья посуды – из лимона и глицерина. Когда дело дошло до подгоревших сковородок, я заглянул в гостиную и спросил, есть ли в этом доме проволочные мочалки. Крокусы оцепенели от ужаса – можно подумать, я попросил их подержать детеныша тюленя, пока я буду забивать его до смерти.

Наконец, когда я разделался с последней поцарапанной оловянной миской и щербатой фаянсовой тарелкой, Майкл Крокус отвел меня в свой кабинет и попросил «оценить приблизительно его библиотеку».

Я сказал, что оценкой книг занимается мистер Карлтон-Хейес, я же пока новичок в торговле антикварными и подержанными книгами.

– Да не нужно высчитывать все до пенса, прикинь на глазок, – перебил Крокус.

Работа займет не один час, возразил я, и, кроме того, понадобятся справочники и прочее.

Крокус выдернул наугад книгу с полки:

– Вот эта, к примеру.

Он держал в руках «Рассказы опустевшей хижины» Серой Совы. Книга была в футляре, немного потрепанная и грязноватая, но крепкая. Я открыл ее – издание 1936 года с автографом автора.

Осмотрев том повнимательнее, я сказал:

– Ткань на обложке немного истрепалась. Корешок выцвел. Верхний позолоченный обрез в хорошем состоянии, но передний и нижний обрезы покрыты бурыми пятнами, и очень жаль, что ленточка-закладка полиняла.

– Так сколько? – нетерпеливо спросил Крокус.

Я глянул на иллюстрации, сделанные сепией, на цветной портрет Серой Совы – мужественное лицо, индейский головной убор, и мне захотелось оставить эту книгу себе. Я знал, что стоит она не меньше 250 фунтов.

Опасаясь, что голос выдаст меня, я постарался придать ему максимум безразличия:

– А у вас есть другие книги Серой Совы?

Выяснилось, что одно время Крокус собирал их, но, посмотрев кино с Пирсом Броснаном и выяснив, что Серая Сова – мошенник и вовсе не индеец, но англичанин по имени Арчи Белани,[22] решил избавиться от сочинений этого пройдохи.

Я сказал, что за книгу можно выручить 50 фунтов, и предложил взять хлопоты по ее перепродаже на себя. Крокус, явно повеселев, принялся рыться на полках, выискивая остальные книги Серой Совы.

Вскоре я разглядывал еще три тома – «Люди с последнего фронтира», «Пилигримы в чаще», а также «Саджо и ее бобры». Все первые издания с подписью автора. Все в сносном состоянии. У меня потекли слюнки. Я сказал, что все четыре книги, вероятно, потянут фунтов на 200.

– Как раз хватит, чтобы уплатить муниципальный налог за чертову лавку, – пробурчал Крокус.

Я пишу эти строки, сгорая от стыда. Я всегда хотел быть честным человеком. Сталкиваясь с нравственной проблемой, я всякий раз спрашиваю себя, как бы на моем месте поступил Джордж Оруэлл. Но Майкл Крокус сам виноват. Он будит во мне дурные инстинкты.

Из кабинета я отправился на чердак к Маргаритке. Она выстилала пол в кукольном лофте узкими лакированными дощечками. На рабочем столе я увидел крошечный белый диван и футон, а на мини-балконе на металлическом стуле сидел я, Адриан Моул, в белом халате и очках; на другом стуле сидела Маргаритка в брючном костюме цвета хаки и красной беретке. Куклы держались за руки.

С тревогой я отметил, что у кукол на тряпичных средних пальцах поблескивают одинаковые золотистые полоски.

Маргаритка подняла голову:

– Адриан, мне нужно тебе кое-что сказать. Сядь, пожалуйста.

Я опустился на старый стул, заляпанный краской.

Маргаритка долго гримасничала, теребила себя за волосы, запрокидывала голову, изучая потолочные балки, рассматривала свои ногти, вздыхала и наконец произнесла тоненьким голоском:

– Я решила стать твоей. То есть в сексуальном смысле. До сих пор ты вел себя как истинный джентльмен, но теперь я чувствую, что наши отношения вступают в новую фазу. Наверное, моя относительная сексуальная неопытность удивит тебя, любимый, но я верю, что могу спокойно вручить тебе мое сердце, душу и тело.

Пока она говорила, я чувствовал, как никнут мои гениталии. Пора было делать ноги. Я сказал, что не стою ее, что у меня как раз обширный сексуальный опыт, полным-полно любовниц не только в нашей стране, но и за ее пределами. Сказал, что я вовсе не зануда, каким кажусь; напротив, я вероломный мерзавец и в один прекрасный день разобью ее сердце. Но мои слова только возбудили Маргаритку, она плюхнулась мне на колени и принялась целовать меня, тычась куда-то в шею.

Тебе известно, дорогой дневник, что шея – моя ахиллесова пята. Одно к одному, и уже через минуту я возился с бретелькой ее лифчика.

– Вставь палку в люк, – хрипло велела Маргаритка.

Я не сразу понял, что это отнюдь не сексуальная лингвистика, но лишь предложение позаботиться о безопасности нашей частной жизни, приперев крышку чердачного люка палкой.

Повозившись с люком, я немного остыл, но ее симпатичные груди и розовые соски опять взбудоражили меня, и очень скоро мы вовсю совокуплялись на куче старых шуб, валявшихся в темном углу чердака.

Придя в себя, я поведал Маргаритке, что она самая красивая и т. д. и т. п., а потом спросил, принимает ли она таблетки.

Маргаритка ответила, что не желает пичкать свой организм химией.

Я пишу эти строки, дорогой дневник, и молю судьбу, чтобы я тоже ничем не напичкал ее организм.

Когда я спускался с чердака, пришла СМСка.

Ты где, Ади? Я на Крысиной верфи. Люблю, Пандора.

Я почти наверняка превысил скорость, когда гнал к Крысиной верфи, но все равно опоздал. Пандора прислала еще одну СМСку – она уже на шоссе, возвращается в Лондон.

Понедельник, 25 ноября

Мистер Карлтон-Хейес оценил четыре тома Серой Совы в 725 фунтов. Я сообщил ему, что книги принадлежат Майклу Крокусу и я назвал сумму в 200 фунтов.

– И что, этот ужасный Майкл Крокус остался доволен? – полюбопытствовал мистер Карлтон-Хейес.

– Рассыпался в благодарностях, будто его из долговой тюрьмы вытащили.

Мистеру Карлтон-Хейесу понравилась моя диккенсовская аллюзия.

Он позвонил частному коллекционеру книг по истории канадского фронтира и как бы между прочим поведал ему о редкой находке – четырех первых изданиях Серой Совы, подписанных автором. Коллекционер сказал, что продал свою коллекцию, чтобы оплатить учебу дочери в колледже. Мистер Карлтон-Хейес посочувствовал и позвонил в Брайтон некому Джошу Пулману который собирает подписанные первые издания всевозможных мистификаторов. Тот немедленно предложил 1000 фунтов за комплект.

В кафе «У Бруччани» я купил на вынос два капуччино и две булочки с заварным кремом, чтобы отпраздновать сделку, а также отметить знаменательную дату. Ровно год, как я работаю в букинистическом магазине Карлтон-Хейеса. Никем я так не восхищаюсь, как своим работодателем. Для меня он стоит в одном ряду с Нельсоном Манделой и Тони Блэром. Он даже булочки с кремом поедает как джентльмен.