Как сон - Войцех Кучок

— Пожалуйста, отнеси это моему тестю, скажи ему, что это мой роман.

Практикантка осторожно гладит обложку тетради, обложка — деталь понятная и необычайно существенная, Практикантка не берет в руки книгу, если ее обложка неряшливая и непривлекательная, солидный переплет и суперобложка — непременное требование, книга должна выглядеть прилично, не всегда же ее дочитывают до конца, собственно говоря, чаще всего ее недочитывают даже до конца первой страницы, а случается и так, что чтение книги завершается на обложке и титульных листах, поэтому Практикантка, ласково поглаживая стильную кожаную обложку тетради, чувствует, что получила в руки серьезную литературу, она не ожидала такого успеха, она, конечно, надеялась, что ей удастся вытянуть из этого чудака хоть что-нибудь, что смогло бы удовлетворить Тестя, но никак не думала, что получит весь роман, да еще в такой шикарной обложке; Практикантка водит пальцами по тиснениям на кожаном переплете и делает это с таким инстинктивным шармом, что Роберта начинает перекручивать оттого, что не его кожу она гладит, и от этого кручения у него появляется боль в позвоночнике, сильнее, чем когда бы то ни было раньше, он не знает, какую позу принятие чтобы было не так больно, наверняка защемление нерва, сейчас пройдет, объясняет он себе очередные прострелы; Практикантка ничего не замечает, хмурит очаровательный лобик над открытой тетрадью, густо заполненной пачкотней, — да это просто извращенец какой-то, чтобы такую роскошную тетрадь так изуродовать, что это за человек, и еще гонит ее, такой нелюбезный, по всему видать, что не научился вежливой решительности от своего Тестя; Роберт просит Практикантку выйти, он дольше не может сдерживать боль в укрытии, начинает стонать так, как будто сам себе подпевает, — ну же, выходи поскорее; закрывает за Практиканткой дверь, остается один на один с болью, болью незнакомой, болело и раньше, но не так; Роберт чувствует, что началось что-то неотвратимое; уже завтра он узнает от специалиста, временные это недомогания или передовые отряды смерти трамбуют в нем почву под будущий лагерь.

Комментатор, можете себе представить, сам Комментатор собственной персоной недоумевает, почему поляки ползают по полю как сонные мухи, анализирует одну-единственную ошибку, которая вызвала все последующие и в результате привела к пропущенному мячу, мы проиграли значительно менее имени-тому противнику, наши футболисты не показали той страсти в игре, какую мы ожидали после бойких интервью и прогнозов; Комментатор объявляет конец мечтам, конец прекрасным снам; приключение с кубками кончилось для нас на этот раз, впрочем, как и всегда, слишком рано; Тесть неистовствует перед телевизором, сейчас он не на стадионе, не в колпаке в цветах национального флага, потому что команда играет на дальнем выезде, таком же дальнем, как и следующие выборы.

— Да они же паралитики! Белые, желтые, черные, красные — все кому не лень отымели нас по полной программе. У нас какой-то антифутбол в генах!

Комментатор спрашивает приглашенного специалиста, согласен ли он, что мы первый тайм играли как во сне; специалист соглашается и добавляет, что игра у наших не сложилась, а если бы сложилась, результат мог бы быть противоположным; Тесть не выдерживает, выключает телевизор, не в силах сдержать эмоции:

— В том-то все и дело, что наши замечательные парни выходят на поле, стоят и смотрят, складывается у них сегодня игра или нет, а противник тем временем просто лупит по воротам и забивает голы.

Теща вся в глажке (утюг в ее руке — один из символов семейной гармонии); с некоторых пор она замыслила очередную диверсию; она размышляет, как повлияли бы на медийный имидж Тестя плохо отглаженные брюки.

— Эти инвалиды гроша ломаного не стоят, а ты нервничаешь. Жаль, что люди не слышат, какие выражения ты позволяешь себе дома.

Жена пробегает по первому этажу, муж куда-то пропал, суета нарастает, потому что отсутствие Роберта становится все более и более осязаемым. Ну вот, пожалуйста, и в большой комнате его нет, может, родители видели, может, он футбол смотрел.

— Не было здесь Роберта?

Тесть сегодня вдвойне взбешен, паралитикам не удалось вызвать у него сочувствие к себе после того, как его зять насмеялся над ним прямо в глаза его собственной секретарши.

— Твой муж не интересуется спортом.

— Какой это спорт? Двадцать два бугая спотыкаются о собственные ноги, а тысячи лохов сидят перед телевизором.

— Во всяком случае, за это свое спотыкание они получают деньги. Не то что твой…

Тесть кивает на лежащую на столе тетрадь — солидную снаружи и весьма несолидную внутри. Тесть, до самого конца свято веря, что эти записи — зашифрованный текст гениального романа будущего лауреата Нобелевской премии, дал тетрадь на проверку аналитикам, самые светлые головы контрразведки ухлопали целый день только для того, чтобы потом объяснить Тестю, что кто-то над ним издевается.

— Взгляни, весьма поучительно. Я его на место устраиваю, чтобы у него были тепличные условия, а господин литератор месяцами от скуки цифирьками тетрадку заполняет да похабными рисуночками! Ты его, по крайней мере, спрашивала, как он семью содержать собирается неписанием?!

— Ты хотел зятя от искусства? Получил! Кто говорил, что не позволит нам жить без регистрации брака?!

Теща, эта в буквальном смысле слова iron[6] lady, просит уволить ее от шума и снова становится на защиту семейной гармонии; отец и дочь ведут себя слишком эмоционально, эмоции и страсти исключают возможность достижения семейной гармонии: там, где верх берут эмоции, гармонии конец; в жизни, в том числе и в семейной, прежде всего следует руководствоваться разумом, ибо сон разума рождает чудовищ.

— Ну знаешь! В таком тоне обращаться к отцу!

Жена уже проверила каждый уголок дома, понятно, что Роберт ушел; Тесть, должно быть, отчитал его решительно и нелицеприятно, а он, наверное, обиделся и ушел; Жена начинает бояться страха, который снова мог бы на нее напасть, обидно — столько дней удалось выдержать, она уже так хорошо стала себя чувствовать, что ей даже стало как-то не по себе; страх наверняка где-то спрятался и только ищет повод, чтобы снова напасть; внезапное исчезновение Роберта как раз и может стать таким поводом, а вдруг он ушел недалеко, а вдруг он в сарайчике и спокойно ковыряется в железках, проверим, тем временем заглянем в тетрадочку, которая папу вывела из себя; Матерь Божья, что это такое? (Страх застучал в барабан.) Все эти гадости, да в подробностях, что все это значит? (Страх начинает бить в загрудину.) Боже, сделай так, чтобы Роберт оказался в сарайчике, чтобы смог все путем объяснить. (Страх начинает рвать дыхание.) Там? Или его там нет? Надо войти внутрь с платочком у носа, потому что здесь царство пыли, а насморк только что прошел.

— Роберт! Ты здесь?

Здесь. Он сидит на полу, спиной опираясь на стену. Очень больно. Боль невыносимая. Нет сил подняться, все, копец, его застукали на страдании.

Жена не знает, что сказать; Роберт выглядит так, будто он сломался или перегорел, на манер унитаза или лампочки в спальне, может, она сама сумеет справиться с этой поломкой; если бы сломалась стиральная машина, она призвала бы на помощь Роберта, но вот сломавшийся Роберт — это проблема, которую она не предвидела; страх подсказывает Жене, что Роберт, возможно, уже не подлежит ремонту.

— Наверное, тебе надо сходить к врачу.

6

Сегодня снова ставят Кальдерона, Роза все еще официально значится в составе труппы, это привлекает зрителя, но в программке рядом с ее ролью стоит надпечатка с фамилией заменяющей ее актрисы; люди звонят перед спектаклем, спрашивают, будет ли Роза играть сегодня, и получают неизменный ответ: «Понимаете, точно знать это невозможно, можем гарантировать лишь то, что, если она придет пусть даже за пять минут до начала, она сыграет», поэтому зал всегда полон, зритель ждет, но сегодня он будет в очередной раз разочарован; Роза сидит в огромном кресле перед домом и вспоминает текст пьесы, она знает, во сколько начинают, и точно в это время она начнет собственный спектакль у себя дома, она будет произносить свои реплики точно в те же моменты, что и ее дублерша на сцене, с той лишь разницей, что в домашних условиях публика будет представлена собакой и занятым своими делами Господином Мужем; стресс и нервная дрожь, как и риск внезапного приступа сонливости и срыва спектакля, в этих условиях полностью исключены.

Погожий день, свежий воздух, вода из горного источника в ручейке за забором, не жизнь, пани Роза, — сказка; папарацци нечего фотографировать, завистливо смотрят они со своих охотничьих номеров на женщину, сидящую на веранде, укутанную одеялом, спокойно читающую; все в ней и вокруг нее такое нескандальное, люди на это не клюнут, папарацци со скуки заснут и попадают с деревьев, даже ее собака заснула, хоть теперь в этой тишине она так ухо интересно навостряет, как будто что-то слышит, ну да, кто-то подъезжает, неужели что-то произойдет, телескопические объективы в состоянии готовности, внимание, кто это, ах, это всего лишь Господин Муж возвращается с работы, собака срывается и бежит к воротам, Господин Муж открывает их пультом, въезжает на территорию владения, начинает здороваться с собакой, дразнить ее, тормошить, как всегда. Господин Муж с собакой у нас уже был, хозяйка, приветствующая Господина Мужа на веранде, тоже; может, какой-нибудь семейный скандальчик, ну же, хозяюшка, не исчезай, пожалуйста, в недрах дома, а то мы так работу потеряем; нет, все-таки вошла, а если уж вошла, то не выйдет, через стекла ничего не видно, нет, ночь ради нее сидеть они не будут, папарацци сматывают удочки, по пути еще заедут проверить, как там в семье их соседа, знаменитого спортсмена.