Узелок Святогора - Ольга Михайловна Ипатова

Дни и недели, которые прошли после больницы, как-то смыли воспоминание о бабе Марыле, вначале такое живое и яркое. Но, получив письмо, исписанное неровными, корявыми буквами, Веня обрадовалась. Она выбежала из рабочей комнаты, влетела в пустую спальню и там, присев на кровать, снова перечитала письмо. Баба Марыля писала о соседке, у которой сдохла корова, о том, что на могиле Василя скоро будет стоять каменный памятник, который заказан в промкомбинате. Был и вопрос — любит ли Веня сало, она хочет прислать ей посылку.

Веня писала ответ долго и старательно, только о сале ничего не написала, неловко как-то, да и не голодает она здесь, в интернате… Но через неделю пришла посылка от бабы Марыли, и Веня первый раз в жизни смогла кого-то угостить, хотя и на всю группу посылки едва-едва хватило.

И снова пришло письмо — уже через два месяца, словно именно в такой срок вызревала у бабы Марыли небольшая кучка новостей, которые она могла бы сообщить Вене. Веня постепенно вникала в бабины заботы, стала представляться по рассказам и письмам бабы Марыли незнакомая деревенька с озером, вокруг которого располагались хаты и темные, аккуратные баньки, а также новая, вся в огромных стеклах, почта, которая стояла рядом с хатой бабы Марыли. Невиданная та деревня становилась постепенно притягательной и близкой, и Веня уже с беспокойством думала о том, хватит ли сил у бабы Марыли топить печь, ведь уже совсем зима на дворе, и серая, истомленная осенними дождями земля равнодушно принимает каждый день новые порции ледяной предзимней влаги… Неизвестное ей дотоле дело — топить печь — представлялось заманчивым, вроде еженедельного субботнего фильма в клубе или отдыха после уроков. А дни и недели катились и катились ровной, спокойной чередой, наступила зима, и волнение в Вениной крови все нарастало. Ночами влетал в форточку молодой колючий ветер, ночь была исколота голубыми лучами звезд — все было юное, новое, радостное. Иногда в стылом холоде утра чувствовалось приближение весны. Старый каштан, который рос перед окном спальни, медленно наращивал на своих коричневых ветвях маленькие узелки новой жизни, чтобы позднее развернуть их в могучую, чуть шероховатую листву. И Веня чувствовала себя такой же почкой — одной из миллионов, росших па ином, необъятном дереве; наступала ее пора, и она готовилась, пусть неосознанно, развернуть свои листки, прожить все, что предназначено ей, — именно ей, и никому другому!

В один из дней уже на исходе зимы, когда теплая, мягкая метель бушевала вокруг домов, ее позвала к себе Савватея Викторовна.

Директорша стояла, прислонясь спиной к теплым изразцам печи, на плечах у нее был большой вязаный платок. Маленький синий листок бумаги был у нее в руках. Она улыбалась.

— Видишь? Это направление в художественное училище. Без экзаменов. Поедешь туда?

Веня стояла ошеломленная новостью, не веря тому, что все ее надежды сбываются. Потом слабо кивнула головой.

— Вот и хорошо. Я рада за тебя, моя девочка. Рада, что наши интернатовцы выходят в люди. Это справедливо, что тебя зачислили без экзаменов. Кому же, как не тебе?

— Спасибо вам, Савватея Викторовна.

— Ну что ты… Это и нам почет, что наши дети находят признание. Сама ведь знаешь, у нас нелегкий контингент, дети с изломанными судьбами, все время приходится быть начеку, как бы чего не вышло, не случилось.

То, что директор говорила с ней как с равной, поднимало Веню в собственных глазах, и она неожиданно для себя попросила, зная заранее, что сейчас Савватея Викторовна не откажет:

— Позвольте мне на каникулы съездить на недельку к одной женщине знакомой…

— А-а! Это та, что прислала тебе посылку?

— Да, она. Я знаю, что у нас отпускают только к родственникам, но у меня… сами знаете. Я очень прошу!

— Не волнуйся так, — с улыбкой сказала директор. — Что ж… В виде исключения можно. Ты у нас уже взрослая девочка. На каникулы и поедешь. Через четыре дня…

…Шесть часов дороги утомили Веню, автобус попался еще старый, тряский, и она неприметно для себя задремала на своем заднем сиденье. Проснулась, когда едва заметно засветилась полоска неба на востоке, и, оглянувшись, увидела, как огромная красная луна неслась вслед за автобусом. Текли минуты, и вот как будто вздрогнуло, заколыхалось небо, бледным золотом брызнул свет на дорогу, на сонные ивы вдалеке, и луна отстала, заколыхалась, как ведро в воде, утонула в глубине неба, и только абрис ее бледно желтел навстречу наступающему дню.

Автобус вскоре остановился возле маленькой автостанции. До деревни, где жила баба Марыля, было четыре километра, а первый автобус шел туда только через три часа, поэтому, немного поколебавшись, девочка решительно зашагала по дороге, которую ей показала сонная женщина из-за ограды, увитой диким виноградом.

Здесь, на юге республики, весна наступала раньше, виноградник уже слабо зеленел, и утро было на диво теплым.

Городок, маленький и чистый, кончался сразу за автостанцией, и стоило Вене пройти мимо последнего домика, как сразу же начались поля; мягкая грунтовая дорога коричневой полоской вилась среди зеленой озими. Сиреневая дымка висела на горизонте, закрывая далекие леса.

Шагать было легко, хотя в сумке у Вени были не только ее два платьица, но и подарки, которые по разрешению директора девочке выдали из кладовой: круг сухой колбасы, три банки сайры, булки и конфеты в блестящих разноцветных обертках.

В утренней тишине слышно было далекое мычанье коров, пахло навозом и землей, и молодая трава росла из-за обочин. Запах ее несмело вплетался в ароматы весеннего деревенского утра, слишком крепкие и непривычные для горожанки. Вскоре Веня почувствовала, что у нее закружилась голова, и присела на старую ольху, упавшую возле дороги. Но голова кружилась не от слабости, а от хмельных запахов молодой зелени и распаханной земли, которые обрушились на нее, как весенние струи дождя на зеленеющее поле… Ей захотелось закричать, замахать от восторга руками, чтобы всколыхнуть прозрачный воздух вокруг, чтобы так же сумасшедше гудел в высоких кронах ветер, чтобы летела с крыш перепрелая за зиму солома! Но Веня только глубоко вздохнула и, словно пробуя на вкус, медленно выдохнула из себя воздух, а после встала и пошла дальше, улыбаясь тому неудержимому и непонятному, что творилось в ней.

Солнце стояло уже высоко. Пели провода у дороги, осыпался под ногами влажный песок. Растертая тонкими пальцами девочки, почка березы запахла остро и совсем по-весеннему. Талая вода в недалеком овраге