Церкви и всадники. Романские храмы Пуату и их заказчики - Ирина Галкова

Встречаются упоминания о том, что аббат монастыря-патрона инспектировал строительство храмов подчиненных монастырей и приоратов. Особенно это характерно для монашеских орденов, где среди прочих отличительных черт (особенности одежды, литургии, повседневной жизни монахов, закрепленные уставом) выдерживались и определенные принципы конструкции и декорирования церковных зданий (церкви клюнийской конгрегации, в еще большей степени – цистерцианского и картезианского орденов). В житии клюнийского аббата Одилона упоминается не только предпринятая им перестройка аббатской церкви Клюни, но и строительство множества подчиненных монастырей; в некоторых случаях говорится, что Одилон приезжал туда сам и наблюдал за ходом работ[284]. Бернард Клервоский, как следует из упоминавшейся выше грамоты графа Конана, также курировал строительство цистерцианских приоратов, посещая их лично[285]. В клюнийских «установлениях» для монастыря Фарфа в Италии подробно оговаривается, какие постройки должны быть на территории монастыря, как их следует расположить, каковы размеры церковного здания[286].

В ряде случаев аббаты действуют так, как если бы они обладали епископскими полномочиями, разрешая или запрещая строительство церквей. Видимо, это связано с усиливающейся в течение XI–XII вв. тенденцией выхода монастырей из-под контроля епископов. В большинстве случаев речь идет об аббатах клюнийских монастырей. Нередко при этом оговаривается ряд конструктивных предписаний и ограничений в отношении здания. Так, аббат дает разрешение владелице замка на возведение в нем капеллы, оговаривая при этом, что она не должна иметь колокольни[287]. Аббат Сен-Жиль дю Гар дает разрешение магистру ордена тамплиеров на возведение капеллы, которая также не должна иметь колокольни и должна соответствовать указанным в грамоте размерам[288].

Монахи и каноники

В документах нередко встречаются краткие сообщения о том, что церковь выстроена или отдана под перестройку монахам какого-либо монастыря или коллегии каноников[289]. Как и кто именно при этом принимал на себя заботу о строительстве, бывает трудно понять без сопутствующих уточнений. В некоторых случаях известно, что этим занимался аббат или приор монастыря[290], декан капитула или кто-либо из монахов или каноников, специально назначенных монастырским или соборным капитулом.

При перестройке собственно аббатских и коллегиальных церквей из числа монахов или каноников выделялся специальный человек для курирования работ[291]. Когда речь идет о перестройке церкви аббатом или епископом, встречаются упоминания о том, что ключевые решения принимались им не единолично, но вместе с членами общины (по всей видимости, это были все-таки члены капитула, а не рядовые монахи и каноники)[292]. Аббат Сугерий, чья активность и смелость в принятии неординарных решений была не совсем обычной для того времени, тем не менее постоянно ссылается на советы братии, с которыми он находил или не находил нужным соглашаться, и на протяжении всего рассказа о строительстве церкви чувствуется его подспудный диалог с общиной[293].

Кроме того, монахи и каноники могли проявлять личную инициативу в строительстве храма. Прежде всего здесь следует говорить о нерегулярных канониках, не стесненных в своих действиях строгостями устава и поступавших во многом подобно мирянам. Каноник мог выстроить церковь на свои средства в собственных владениях, как это сделал ключник Пуатевинского собора Ришар[294]. Этот случай характерен скорее для дореформенного периода. Однако и во время реформы встречаются упоминания о канониках и монахах, занимавшихся строительством своих церквей, хотя слово «свои» здесь требует некоторой оговорки. При пострижении в монастырь (или вступлении в общину регулярных каноников) сопроводительным даром нередко являлась церковь, принадлежавшая до этого семье нового монаха. Известны случаи, когда монах продолжал после этого заботиться о церкви, принадлежащей теперь монастырю и остающейся для него в какой-то мере «своей». Интересен в этом отношении случай Уно из Гаваре, выходца из одного из знатных родов Керси, который вместе с членами своей семьи основал монастырь Сен-Мартен де Лейрак и подарил его аббатству Муассак при вступлении туда монахом в 1060 г. Церковь Лейрака оставалась недостроенной, и, по всей видимости, Уно продолжал ею заниматься, будучи членом братии, а с 1072 г. и аббатом Муассака. Его управление монастырем окончилось скандалом; будучи отстраненным от должности, он удалился в Лейрак простым монахом. Освящение законченной церкви состоялось только через два года после этого[295]. С этим случаем перекликается множество других, о которых сохранилось меньше подробностей. Так, рыцарь (miles) Вальтер уже после того, как стал монахом аббатства Сен-Мартен де Турне во Фландрии, основал и выстроил церковь, передав ее своему монастырю[296]. Рауль, монах аббатства Сен-Жуэн де Марн, подарил своему монастырю церковь и землю, на которой должен быть выстроен новый приорат[297]. В такой активности часто прослеживается своего рода «мирской след»: монахи и каноники, отстраивая переданную церковь или основывая новую, действовали одновременно как представители монастыря и своей семьи. Церковь становилась одним из звеньев той цепи, которая соединяла общину и светские семьи монахов и каноников.

3. Реформирование церкви и церковное строительство

Пытаясь представить некую общую картину церковного строительства в XI–XII вв., я уже не раз вынуждена была делать оговорки относительно того, что тот или иной ее аспект не оставался неизменным. Однако этих оговорок, конечно, недостаточно и представленный здесь обзор будет не до конца верным, если не уделить в нем специального внимания тому, сколь динамична на самом деле была эта картина, и не наметить основных траекторий происходивших тогда изменений. А они были весьма существенными, ведь обозначенный период был отмечен колоссальной трансформацией самой церкви и принципов ее взаимоотношений с мирянами, получившей название григорианской реформы. Начавшись с восстановления строгости монашеского общежития, она привела к существенным преобразованиям самого института церкви. Реформа устанавливала гораздо более четкое разграничение областей деятельности мира и церкви и полномочий их представителей. Их строительные инициативы, соответственно, тоже не могли не меняться.

До реформы светская инвеститура клириков приводила к тому, что высшие слои аристократии и церковные иерархи представляли собой тесный круг, сплетенный родственными связями и взаимными обязательствами. То, как в этом кругу выстраивались отношения, зависело часто уже не столько от церковного сана или должности принадлежащих к нему, сколько от сложившейся ситуации[298]. В строительных инициативах епископов, герцогов и графов эта близость также находила свое проявление.

В действиях епископов нередко прослеживаются личные и семейные интересы. Строительство собора епископом Анжера в начале XI в. осуществлено при поддержке близких (его отца и матери), и грамота, сообщающая об этой перестройке, на деле мало чем отличается от документа, составленного от лица мирянина[299]. Еще более мирским жестом выглядит строительство церкви Гроба Господня епископом Пуатье Исембертом: он возвел ее неподалеку от своего замка в Шовиньи после паломничества в Иерусалим в 20-х гг. XI в.[300] Это пример личной активности, какую нередко проявляли и миряне[301]. Описание этого факта, как и последующей передачи церкви монастырю, полностью укладывается в парадигму светских заказов и дарений. Единственное отличие (на уровне документа) состоит, пожалуй, в том, что среди свидетелей, подписавших дарственную, кроме родственников епископа перечислены все главные члены соборного капитула (в числе которых, впрочем, тоже был по меньшей мере один родственник – племянник Исемберт, вскоре сменивший его на епископской кафедре)[302].

При этом инициатива светских лиц, облеченных властью, в XI в. подчас напоминала руководящие действия епископа. Особенно ярко, пожалуй, это проявилось в деятельности графов Пуату, которые, как упоминалось выше, считали своей обязанностью отстраивать собор, восстанавливать церкви, пострадавшие от пожаров, основывать новые монастыри на территории графства[303]. Именно граф, а не епископ Пуатье, состоял в переписке с Фульбертом Шартрским во время строительства соборов Пуатье и Шартра, и именно он (судя по сохранившемуся ответу Фульберта) приглашал последнего на церемонию освящения главного храма Пуату[304]. Граф даже мог давать разрешение на строительство приходской церкви в пуатевинском диоцезе – функция, по определению принадлежавшая епископу[305]. Такое пересечение епископских полномочий с действиями светских сеньоров было отчасти признано церковным законодательством и являлось одной из черт эпохи «частной церкви»[306].