Смерть речного лоцмана - Ричард Флэнаган

«Ни разу не слыхал такое от самого дяди Джорджа, но, насколько знаю, тетя Сес уверяла…»

Или так:

«И вот здесь-то твоего дядю Рега на пару с Бертом Смитерсом и сцапали за браконьерство, а когда дело дошло до суда, Рег с Бертом возьми да прикинься дурачками: Рег закосил под дурачка с заячьей губой, а Берт – под дурачка с волчьей пастью, – и уж так-то они старались, что судья не преминул объявить их слабоумными, а значит, не способными нести ответственность за содеянное, и отпустил восвояси…»

Или вот еще:

«А вон там, за земельными участками, начинаются отроги Бена[25], так вот, там есть пещера, и в ней Невилл Терли прожил с твоим дедом аж две зимы, пока они ставили капканы на кускусов во времена Депрессии[26]…»

И таких баек было не счесть. Гарри рассказывал, напирая не на поверхностную, понятную красоту словесных описаний, а на их скрытый смысл. Новые дороги не годились для таких поездок, потому как они, по выражению Гарри, были просто прямыми линиями, позволяющими скорее попасть из пункта А в пункт Б, и если кто и мог по ним ездить, утверждал он, то одни только дураки. Старые дороги, тянувшиеся вдоль шоссе, которые чаще всего прокладывали, расчищая исконные туземные тропы, нравились Гарри больше. Впрочем, не гнушался он и автострад и, останавливаясь в каких-нибудь странных местах, заставлял всех выбираться из машины и начинал вспоминать связанные с этим местом истории: в одном таком месте, к примеру, он рассказал, как когда-то отец Нун, обладавший сверхъестественными способностями, превратил в столб одного неверного муженька. Тот бедолага, по словам Гарри, гулял направо и налево, и отец Нун, поговорив как-то с его женушкой в их лачуге, которую давным-давно снесли, вышел за порог, чтобы урезонить неверного муженька, поджидавшего его, отца Нуна, со злыми намерениями и со вскинутым над головой топором. И вот, когда злодей уж собрался расколоть отцу Нуну голову, как арбуз, тот изрек свои бессмертные слова: «И стоять ты будешь так до захода солнца». Так бедолага и простоял до темноты, застыв как вкопанный, с топором над головой. Здесь, посреди пустоши, до сих пор сохранился пятачок, где стоял столбом тот неверный муж. С этими словами Гарри показывал рукой вниз, в сторону пустоши, как будто знал наверняка, где находится этот самый пятачок. Мы возвращались туда год за годом, выслушивали одну и ту же историю, под конец вглядывались вниз, в сторону пустоши, но ничего такого не видели.

Ты не успевал подумать, что все это уже слышал сотню раз, как возникала очередная история, неизменно связанная с предыдущими, которые ты знал наизусть, и не потому, что тебе этого очень хотелось, а потому, что пересказывались они с таким же неизменным постоянством. Время от времени Гарри рассказывал, как плавал по рекам, при том что его истории с каждым разом становились все длиннее, а сам Гарри все больше оживлялся, когда их рассказывал, и такие истории особенно увлекали юного Аляжа.

Понятно, никаких дорог до рек Франклин и Гордон не существовало и попасть в те далекие края было практически невозможно, но, когда Аляжу исполнилось семь, Гарри взял его с собой в Стран, а оттуда, пароходом, – до низовьев реки Гордон. Там расположились лагерем Слизняк с двумя подручными – они занимались вырубкой старых сосновых древостоев в нижнем течении Гордона. Гарри с Аляжем прожили с лесорубами два дня и две ночи в сыром дождевом лесу, на берегу полноводной, черной, как вороненая сталь, реки. Лесорубы пили крепчайший чай с неимоверным количеством сахара или сгущенкой, вели разговоры о том, как дешево стоят их труды и что они остались последней командой лесорубов на всю речную округу; говорили о том, как все переменилось и что отныне обречены не только люди, живущие на реках, но и сами реки, которые бесповоротно перегородят плотинами гидроэлектростанций, поскольку в буше уже вовсю вырубают разведочные просеки для инспекторов из Гидроэлектрической комиссии, геологов и гидрологов. Вспоминали и Старину Бо и пересказывали друг дружке бесконечные истории о его неисчислимых подвигах, включая последний, быть может, самый великий и, определенно, самый знаменитый: когда они со Слизняком переправили Гарри с Франклина в Стран за какие-нибудь сутки, да только это стоило Старине Бо жизни: его хватил сердечный удар, когда их лодка огибала мыс, аккурат в виду Страна. А когда они уже возвращались в Стран на паровом буксире, тащившем за собой по неспокойным водам длиннющий плот из бревен хьюоновой сосны, Гарри походя рассказывал про каждый мысок, каждую бухточку и каждый островок. Истории, истории, истории. И все в них: мир, земля и даже речка – полнилось какой-то чертовщиной.

После отъезда Эйди Аляж, вижу, решает стать лучшим в классе. Но ни к чему хорошему, вижу, это не приводит. «Да уж, он малый не промах, – подслушивает Аляж, как один учитель говорит другому, – только какой-то странноватый. В нем больше изворотливости, чем ума. Думаю, вы меня понимаете». Но маленькому Аляжу невдомек. Вижу, мальчуган не понимает точного значения этих слов, но кое-что он все же понимает. В глазах учителей он выскочка. В старших классах он решает стать неудачником – во всем. Но только после того, как он решает показать учителям свой ум. После того, как пишет прекрасное сочинение. И быстро и правильно решает задачки по математике на глазах учителя. Но почему? – удивляются учителя. Здесь, в плену речного потока, трудно понять точно почему, но даже под многотысячелитровой толщей воды, проносящейся надо мной, мне совершенно ясно одно: став неудачником, он начинает сходиться с людьми. Вижу, он быстро смекает, что успех несет только презрение, а неудачников объединяет братство. Средняя школа – нечто новенькое: ее открыли для пригорода, сплошь застроенного муниципальным жильем, быстро и под завязку заселенным молодыми малоимущими семьями. Детям из таких семей в общем и целом ничего хорошего в жизни не светит. И рассчитывать им приходится только на неудачу. В общем и целом их ждет безработица, унижения и полная безнадега. Так что достойный уважения способ выжить в такой школе заключается в том, чтобы создать культ, искусство невезения. И чем больше тебе не везет, тем лучше. Есть весьма впечатляющие примеры невезения: взять хоть бы Грязнулю – он вполне заслуженно занимает место в школьной команде бегунов, потому как выиграть длинный спринт на Тасманийском чемпионате по бегу среди учащихся средних школ ему раз плюнуть. На таких чемпионатах Грязнуля показывает лучшее время после квалификационных забегов. А в финальных, на трехсотметровой отметке, он на добрый десяток метров опережает ближайшего соперника. Потом вдруг останавливается – и бежит в обратную сторону через кучку отставших от него бегунов, заканчивая победителем забег в противоположном направлении и победоносно махая длинными ручищами толпе болеющих за него школьников. Учителя негодуют и недоумевают, с чего это дети так веселятся и хохочут, хотя по щекам у них текут слезы. Но только дети понимают: для Грязнули победить означает выкинуть фортель, показывая, что в выигрыше может быть любой, главное – как следует постараться. Проигрывая у всех на виду, обращая поражение в победу, он преображал общую неудачу в радость, бросая вызов учителям, не понимающим, что все это значит. Они спрашивают Грязнулю почему, но Грязнуля не в состоянии объяснить свой поступок словами, равно как дети не могут сказать, почему в тот миг, когда его длиннющие ноги поворачивают обратно – навстречу кучке отстающих, их вдруг охватывает восторг. Они понимают только, что за всю школьную жизнь у них лишь на миг возникает вопрос о превратностях судьбы, но взрослым неведом ответ, они даже не в силах постичь суть вопроса. Ее не выразить словами. Но никто и не пытается.

Наш же мальчуган вовсе не герой-неудачник, как Грязнуля. Он один из многих неприметных неудачников, с которыми школа без всякого сожаления прощается после того, как они заканчивают выпускной класс.

И вот юный Гарри, закончивший школу и безработный, смотрит на фотокарточку Гарри с тетушкой Элли, сидящей на каминной доске. Для него это мало что значит. Родня, предки для него практически ничто – он даже гордится тем, что почти ничего о них не знает. Такие фотокарточки помещаются в темных укромных местах, в темных пыльных комнатах. Но Аляж не любит шарить по дому и перебирать всякое старье. К тому же теперь Гарри большую часть времени сидит дома – даже чаще, чем пьет на пару с Грязным Тедом, который, после того как у него реквизировали раколов за браконьерство, в некотором смысле болтался без дела. Аляж предпочитал не сидеть сложа руки, а заниматься делом, неважно каким, плохим или хорошим, главное, чтобы кровь бурлила в жилах. Так продолжалось до тех пор, пока это не стало выходить Аляжу боком: к нему зачастили полицейские в грубых синих рубахах с синими же повестками и снова и снова таскали его по судам – то за пьянку с дебошем, то просто за пьянку, но с огоньком, один раз – за пьяное вождение, а другой – только за то, что он повис на сумочке какой-то девицы, в которой потом нашли марихуану. И тогда судья предупредил, что, если он не остановится, его ждет тюрьма, а Гарри, оторвавшись от криббиджа[27], в который они играли с Грязным Тедом на кухне, отставил пивной стакан, вытащил изо рта сигарету и сказал: пора со всем этим завязывать и заняться чем-нибудь путным.