Литературная Газета 6345 ( № 44 2011) - Литературка Литературная Газета

Водянка

Водянка

ЛИТПРОЗЕКТОР

Близится к завершению обсуждение произведений, вышедших в финал "Большой книги"

Владимир ТИТОВ

Сергей Кузнецов. Хоровод воды . - Изд-во "Аст", "Астрель", 2010. - 606 с. - 3000 экз.

Очередной кирпич, прошедший в финал конкурса "Большая книга", - роман Сергея Кузнецова "Хоровод воды" - льстивые рецензенты прозвали "семейной сагой". На самом деле отнести это литературное нечто к какому-либо жанру затруднительно[?] Однако не станем забегать вперёд.

Вообще семейная сага - совершенно особенный литературный жанр. Это роман без начала и конца (сюжет не завершается ни смертью, ни свадьбой, поколения сменяют друг друга, и каждое новое включается в круговорот жизни, чтобы со временем уступить место следующему), не лишённый в то же время сокровенного смысла. Меняются исторические декорации, меняются обычаи и нормы морали, но самое главное во взаимоотношениях людей остаётся неизменным. Как и тысячу лет назад, так и в тридцать третьем веке - если только человечество не уничтожит себя, - люди будут рождаться, взрослеть, гнаться за какими-то призрачными идеалами, любить, ненавидеть, воспроизводить себе подобных, а потом[?] а потом умирать! И их дети будут заниматься тем же самым.

Кого-то идея семейной саги неприятно поражает своей безысходностью - потому что мир, как выясняется, не вращается вокруг главного героя, с которым невольно связывает себя читатель, а настоящий главный герой - это сама жизнь, которая не с нас началась и не на нас закончится. Другой найдёт утешение в том, что, как сказал поэт, "вновь у гробового входа / Младая будет жизнь играть". Об этом рассказывают все известные семейные саги: "Сага о Форсайтах" Голсуорси, давшая название жанру, "Сто лет одиночества" Габриэля Маркеса, сериал о Ругон-Маккарах Эмиля Золя, "Вечный зов" Анатолия Иванова и шукшинские "Любавины". Это повествования не о людях, а о жизни. О загадочной, но более чем реальной силе, именуемой "рок", или "семейное проклятие". О неразделённой любви и разделённой ненависти. О призраках прошлого, которые восстают из могил (в переносном смысле) спустя десятки лет. О грехах отцов, с которыми приходится разбираться детям, чтобы оставить уже своим детям такое же запутанное наследство.

Вот только у автора "Хоровода воды" никакой "саги" не получилось. Несколько сотен страниц объёмистого кирпича представляют собой заметки из жизни удручающе заурядных (это вам не полковник Аурелиано Буэндиа!) людей. Несмотря на кровное родство, это абсолютно чужие и чуждые друг другу люди, и непонятно, зачем объединять их жизнеописания под одной обложкой. Чтобы создать видимость общности, автор заставляет, например, спившегося горе-художника Сашу Мореухова думать за его сводного брата, успешного бизнесмена Никиту Мельникова, и наоборот. А мельниковская жена, несчастная бездетная Маша, оказывается, по странному совпадению, медиумом и читает души тех, кто не оставил потомства. Ужасно трогательно, но[?] настолько притянуто за уши, что деликатным читателям просто неловко.

То и дело автор, подражая "большим" - создателям эпических полотен, - обращается к прошлому, к бытию предков его персонажей или людей, каким-то образом с ними связанных. Но эти flashbacks выходят слишком ненатуральными, и автор - человек с юмором - первым предлагает посмеяться над тем, как он "вздыхает в поисках жанра", не дожидаясь, пока его высмеют рецензенты: "В этом месте читатели вправе заподозрить автора в неумеренном использовании приёма, в литературной теории называемого "сюжетным параллелизмом". "Попробуем иначе: Угасал пыльный вечер бесконечного московского лета". "Для героини романа о поздних шестидесятых - ранних семидесятых - Лёля нетипична".

Это очень мило, когда автор советуется с читателями и просит извинить его за огрехи жанра.

Обращаясь к двадцатым-тридцатым годам, он переходит на язык Платонова, Зощенко и Гайдара. Очевидно, для большей выразительности. Описывая события Гражданской войны, выписывает мини-вестерн со скачками, взрывами и стрельбой. Серьёзно. Он и не пытается скрыть, что описывает бой по лекалам приключенческих фильмов: "Я думаю, вы знаете этот сюжет. Вы наверняка видели это в кино. Фомин напоминал Маркиза из "Достояния республики", а Белоусов - Верещагина из "Белого солнца пустыни". Ну вы все видели этот фильм, а не этот - так другой. Из семи человек остаются обычно двое или трое: в том числе - командир отряда и самый молодой боец".

Что ж, по-своему грамотный подход - ведь читать книгу будут те, чьё знание о прошлом (и о жизни вообще) состоит из книжно-киношных штампов.

Роман содержит все признаки "современной классики". Тут и обильное употребление заветной идиоматики, и в меру откровенная порнушка (педерастия прилагается), и, разумеется, навязчивый символизм. Вода, вода, кругом вода. Алкаш Саша Мореухов в белогорячечных видениях погружается в омут к распухшим утопленникам. Его брат-антипод Никита Мельников патологически боится воды (однако нашёл в себе силы вылечиться дайвингом - молодец!), а его фирма занимается изготовлением украшений для аквариумов (ну да, не станет же тонко организованный персонаж современной классики делать бизнес на каком-то пошлом асбоцементе!) Вода выступает изо всех пор тела его молодой любовницы во время оргазма. Аня-Эльвира Тахтагонова (двоюродная сестра Мореухова и Мельникова) - бывшая пловчиха (именно пловчиха, а не гимнастка, скажем, и не биатлонистка)[?] И так далее.

Это назойливое водопомешательство (или водобесие, кому как больше нравится) где-то с середины первой части уже начинает раздражать. Ну нельзя так, господа! Подтекст на то и подтекст, чтобы мелькать где-то между строк, на краю зрения, ненавязчиво. Тем более что водопомешательство это в известной степени наигранное. Смерть как неизбежный финал каждой жизни, страх смерти, загнанный, как часто бывает у заурядных людей, глубоко в подсознание и оттого особенно мучительный, - вот что на самом деле тяготит и автора, и героев книги. "Не так уж и страшно тут. Не страшно, нет, совсем не страшно", - повторяет, как заклинание, то ли забубённый лузер Мореухов, то ли его творец.

Поверим. Мы люди доверчивые.

Хотя (не для протокола) вот этот иррациональный ужас, прорывающийся наружу в виде безотчётной тоски, - пожалуй, самое достоверное, самое честное, что есть в этой книге.

О прочих мыслях, чувствах и переживаниях, которые автор без особого успеха пытался донести до читателей, скажем, слегка перефразируя одного из лидеров "Большой восьмёрки":

- Они утонули!

Малая Манежка в Большом театре

Малая Манежка в Большом театре

ПРЕМЬЕРА

Историческая сцена ГАБТ открылась в лучших московских традициях прямой демократии

Понаехали тут.

Почему-то всех немосквичей эта фраза коробит. Меня - нет. Хотя не москвич, а вовсе даже "понаехал" чуть более пяти лет назад. Однако я признаю, что для кого-то Москва - не караван-сарай, не проходной двор, а дом. Как это ни странно для некоторых. "Нет никаких москвичей, - говорит обычно кочевник, приехавший в столицу за деньгами и впечатлениями. - Я, между прочим, сам (сама) уже десять лет здесь официально зарегистрирован (а)".

Так вот, я горд за свой не родной, но любимый город. Утверждаю: Москва и москвичи есть. Когда Москва в грубой форме на Манежной площади советовала, что делать тем, кто пришёл к нам со своими понятиями о правильном, ещё можно было говорить о том, что кто-то "гадит". Известно: футбольные хулиганы не благородные девицы. Но когда по сути те же требования к незваным гостям повторила оперная публика, стало ясно: зал Большого театра так же свиреп, как фанаты ЦСКА, так же организован, как "спартаковское" "мясо".

Нам есть чем гордиться. Мы живы. Мы - это русские.

Дабы не быть голословным, я расскажу, откуда у меня взялись основания для национального величия. Казалось бы, русская культура измазана и изгажена экспериментами художников, задержавшихся в пубертатном возрасте, безвозвратно, но нет: своё слово говорит улица. Народ. И ничего не остаётся от "великого" оперного режиссёра Дмитрия Чернякова. И стыдно уже сегодня смотреть в глаза людям тому, кто ещё вчера кричал по поводу первой премьеры возрождённой сцены Большого театра: "Браво!"

Отправляясь вечером 2 ноября на Историческую сцену, я имел задание от редакции присмотреться к удобствам Большого, ввести потенциального зрителя в курс того, что ожидает его, как он может купить билет, сколько ему нужно брать с собой денег на выпить-закусить в буфете. Ну и про акустику тоже не забыть.

Докладываю.