Месть Бешеного - Виктор Доценко

— Зачем это… — начал Зелинский, но вдруг увидел в глазах Савелия нечто такое, что ему расхотелось развивать эту тему. Он взглянул на полковника: — Это возможно?

— Так вы у нас бывали и в качестве подследственного? — удивленно воскликнул тот. — Да, по недоразумению… — не вдаваясь в подробности, ответил за Савелия Зелинский.

— Что ж, проблем здесь не вижу… Какая камера?

— Сначала девяностая, потом сто двадцать девятая.

— Последняя на «спецу», — заметил полковник.

— Думаю, что и одной девяностой будет достаточно! — усмехнулся Савелий.

— Хорошо, идемте. — Полковник двинулся вперед, а они вслед за ним.

Шли молча, каждый думал о своем. Шли по длинным коридорам, через каждые пятнадцатьдвадцать метров перегороженным металлическими решетчатыми воротами, по которым прапорщик, сопровождавший их группу, проводил длинным металлическим прутом, предупреждая конвоиров, ведущих навстречу подследственных. Делал это он привычно, автоматически.

Наконец они остановились перед дверьми девяностой камеры.

— Открой «кормушку»! — приказал полковник, потом пояснил: — Что в глазок-то рассмотришь? — Затем взял под руку Зелинского и стал что-то ему нашептывать.

— Спасибо… — тихо поблагодарил Савелий, чуть присел и взглянул в открытую «кормушку».

— Смотри, мужики, какой-то фрайер зенки на нас вылупил! — крикнул кто-то.

— Ага, партнера себе ищет… — серьезно заговорил другой и добавил: — По шконке! — Взрыв смеха потряс стены камеры.

И вдруг, перекрывая это веселье, раздался громкий баритон: — Стой, мужики! Это же Бешеный! Любопытная толпа расступилась и пропустила вперед парня внушительных размеров, в котором Савелий сразу же узнал Никиту, телохранителя Лещи-Шкафа.

— А мне говорили, что ты помер! — с удивлением заявил он.

— Извини, что не оправдал твоих ожиданий! — усмехнулся Савелий. — Ты что, вдвоем со своим шефом здесь загораешь? — спросил он в надежде, что Леше все же не удалось отвертеться от тюрьмы.

— Скажешь тоже! — поморщился Никита. — Мой шеф никогда сидеть не будет: у него все схвачено, за все уплачено.

— Что же он тебя-то не отмазал? — зло ухмыльнулся Савелий.

— А это он для профилактики, для моей же пользы, — на полном серьезе пояснил Никита. — Зарвался я чуток, вот и отдыхаю! — Это он проговорил с такой кислой миной, что все вокруг рассмеялись, но Никита вдруг саданул ближайшего весельчака по уху, и тот тут же «выпал в осадок». Смех мгновенно оборвался, а Никита, словно ничего не произошло, спокойно продолжил разговор:

— Ничего, думаю, через недельку-другую он меня отсюда вытащит.

— Может, передать чего? — спросил его Савелий.

Полковник, заметив, что «уголовный розыск» слишком злоупотребляет правилами, хотел сказать, что разговаривать с подследственными не положено, но Зелинский предупредительно дернул его за локоть.

— Передай только одно: осознал, мол, свою ошибку… — Никита тяжело вздохнул. — Он там же живет? — Там же, куда он денется. — А Лолита так и тащит свою «Викторию»? — О, у Лолиты сейчас несколько таких клубов, а один даже где-то за границей! — Никита проговорил это настолько уважительно, что было видно: Лолиту он ценит гораздо больше, чем своего Хозяина. Впрочем, вполне вероятно, здесь имело место совсем другое чувство. — Послушай, а ты-то чего здесь делаешь? Неужели тоже загремел?

— Да нет, на опознание привели… — не моргнув глазом, ответил Савелий. — Из нашей «хаты», что ли? — А черт их знает! Менты, что привели меня, стоят у другой «хаты» и что-то выясняют… Все, идут! Пока! — быстро прошептал он и тут же захлопнул «кормушку».

Чтобы поддержать версию Савелия, Зелинский, который слышал последние его слова, грозно прикрикнул:

— А ну отойдите от камеры, свидетель! Кто позволил? Почему не смотрите за ним? — Он так вошел в роль, что даже полковник встрепенулся, но тут увидел смеющиеся глаза прокурора и тоже подыграл:

— Виноват, товарищ прокурор, недоглядел! — Ладно, достаточно, — прошептал Зелинский. — Ведите нас на кухню…

Минут через пятнадцать они уже были в подсобном помещении тюремной кухни. Выгнав посторонних, полковник приказал пригласить Мартиросова к прокурору, а сам тут же предупредительно вышел, чтобы не мешать. Прапорщик лихо откозырял и буквально через минуту ввел осужденного.

— Мартиросов? — спросил Зелинский. — Валентин Александрович, двести шестая, часть вторая, два с половиной года строгого режима! — привычно отрапортовал тот и вопросительно уставился на двух штатских.

— «Баклан», значит? — усмехнулся Савелий. — О, начальник «по фене ботает»? — хмыкнул тот и было непонятно, с одобрением или с сарказмом.

— Я представитель прокуратуры города, а этот человек представится сам, — кивнул Зелинский в сторону Савелия.

— Инструктор музея ветеранов КГБ Заславский.

— Интересно, для чего я вам понадобился, гражданин прокурор? — Мартиросов уставился на Зелинского.

— Узнал? — улыбнулся он. — Тем лучше. Надеюсь, не забыл, что ты мне кое-чем обязан?

— Что вы, гражданин прокурор, я вашего добра по гроб жизни не забуду! — с горячностью подтвердил Мартиросов, — Чем могу вам помочь?

— Не мне, а моему приятелю. — А мне без разницы.

— Да, нам действительно нужна ваша помощь, Валентин Александрович,

— подтвердил Савелий. — Мы сейчас готовим праздничный стенд к юбилейной дате, и у нас возникло затруднение с вашим дядей, генералом Рассказовым…

— А что с ним случилось? Я вроде слышал, он за границу сдернул? — Мартиросов брезгливо сплюнул. Его первоначальное напряжение спало, едва только он услышал, что ему ничего не угрожает. — Не мог подождать, чтобы меня отсюда вытащить!

— Ошибаетесь, Валентин Александрович, — мягко возразил Савелий, — Он не «сдернул», как вы выразились, за границу, а пропал там без вести. Это заслуженный генерал и, судя по всему, враги убрали его! — не без пафоса, но с большим усилием врал Савелий.

— Так что вы хотите с меня? — заключенный удивленно посмотрел на Савелия: как бы там ни было, всегда приятно слышать, когда так высоко ценят твоих родственников.

— Так получилось, что в архивах не сохранилось ни одной приличной его фотографии… — Савелий говорил так, что вряд ли нашелся бы человек, который мог усомниться в его искренности.

— И только-то? — Мартиросов усмехнулся. — Когда со мной по-хорошему, то и Март не откажет в содействии. Есть у меня его фотография. Кстати, в мундире, при всех наградах… он мне подарил ее в день моего шестнадцатилетия.

— И где же она? — нетерпеливо спросил Савелий, быстро переглянувшись с Зелинским.

— У меня. С месяц назад попросил сестренку принести ее, а то братва не верила, что у меня родной дядюшка — генерал.

— Неужели тебе разрешили такое фото иметь при себе? — недоверчиво нахмурился Зелинский.

— Скажете тоже, гражданин прокурор! Кто же разрешит такое держать в личных вещах осужденного? Конечно, же нет! Фотография хранится у отрядного, капитана Селиверстова. — Он хитро уставился на Зелинского, довольный тем, что смог за глаза польстить своему непосредственному начальнику, от которого многое зависело здесь, в местах лишения свободы.

— Я могу ее позаимствовать? На время! — тут же добавил Савелий. — Если с возвратом, то без проблем. — Благодарю! — Савелий взглянул на Зелинского. — Разрешите? — Он вытащил из кармана пачку «Явы».

— Минутку! — Зелинский взял пачку, открыл ее, осмотрел и только после этого разрешил передать осужденному.

— Вот спасибо! — обрадовался Мартиросов. — Если что еще нужно будет — наведывайтесь. Март завсегда поможет!

— Непременно. Можете идти! — ответил за Савелия Зелинский.

Как только Мартиросов вышел, к ним вернулся полковник.

— Ну как, удачно? — поинтересовался он. — Почти… — уклончиво ответил Зелинский. — Капитана Селиверстова можно видеть? — А сколько сейчас? — Пятнадцать тридцать, а что? — Через полчаса он заступает на дежурство. Может, ко мне на рюмку чая зайдем? — Полковник выразительно посмотрел на Зелинского.

— Разве только на полчасика, и только на рюмку чая… — согласно вздохнул Зелинский.

Странные, до боли щемящие чувства овладели Савелием, когда он снова шел по бутырским коридорам до административного корпуса. Эти вонючие лабиринты навевали такую тоску, что хотелось завыть во весь голос. Казалось, что он снова под конвоем и уже никогда не сможет вырваться отсюда. Сколько же народу прошло через это тюремное сито? Сколько проклятий и стонов слышали эти стены? Сколько поломанных судеб и жизней видели они?

Савелий настолько был погружен в свои мысли, что очнулся только тогда, когда в кабинет вошел высокий, худощавый, похожий на туберкулезника, капитан. — Вызывали, товарищ полковник? — Да, Серафим Петрович. Принесите сюда личные вещи осужденного Мартиросова!