Месть Бешеного - Виктор Доценко

— Так, старые счеты! — не вдаваясь в подробности, бросил Савелий.

— Постой! Не связано ли это с твоей заграничной эпопеей? — воскликнул Зелинский.

— Отчасти… Ну, что? — Есть у вас какие-нибудь мысли на этот счет? Перед тем как смыться, он все свои архивы, документы и прочие следы уничтожил!

— Да, видно готовился долго и очень тщательно… — задумчиво проговорил Зелинский, потом замолчал на несколько минут. Савелий начал уже скучать, но тут В кабинет заглянула куколка-секретарша. Бросив кокетливый взгляд на Савелия, она внесла поднос с двумя дымящимися чашками и поставила на стол:

— Вот, пожалуйста! — Виктория мило улыбнулась Савелию. — Что-нибудь еще?

Зелинский не ответил, продолжая о чем-то усиленно думать. Отвечать пришлось Савелию: — Нет, спасибо. — Приятного аппетита!

— Спасибо! — повторил Савелий. В его голосе уже появилось раздражение. Почувствовав это. Виктория более ничего не сказала и едва не на цыпочках выскользнула из кабинета.

— Кажется, ты чем-то успел приворожить мою Викторию? — неожиданно проговорил Зелинский.

— С чего вы взяли? — Савелий заметно смутился.

— Ладно, оставим это. Мне кажется, я чтото нащупал… Кстати, как у него насчет родственников?

— Богомолов говорит, что и с этим у него «все нормально» — их просто нет!

— Я так и думал. Именно здесь и нужно искать! — возбужденно воскликнул Зелинский, вскочил с кресла, подошел к компьютеру и быстро что-то набрал, бормоча себе под нос. В его глазах было возбуждение охотника в предчувствии крупной дичи. — Ну, давай! Что же ты? Пора бы уже и показаться… — Зелинский взглянул на недоуменное лицо Савелия и пояснил: — Понимаешь, как только я пришел сюда, решил перейти на систему, которой пользуется весь цивилизованный мир! Сначала приходилось заставлять сотрудников осваивать компьютер, потом постепенно вносить в него всех людей, прошедших через наш департамент

— не только осужденных, но и привлекавшихся. Потом принялись разгружать наши архивы. Плоды не заставили себя долго ждать. Сейчас у нас самая полная картотека в стране! — с гордостью сказал он. — Думается, что даже в анналах Богомолова гораздо меньше… — Объяснения не мешали его поискам, и вскоре он радостно воскликнул: — Вот он! Нашел! Подойди-ка!

Савелий встал с кресла, подхватил обе чашки с кофе и подошел к огромному столу Зелинского.

— Пейте, а то совсем остынет. — Савелий поставил перед ним чашку и уставился на экран монитора. Он увидел фотографию какого-то мужчины средних лет; слева — его данные, а внизу — статья, по которой он привлекался. — Я что-то не пойму, — Савелий пожал плечами. — Вы нашли какого-то Мартиросова и радуетесь этому?

— Хороший вопрос! — ехидно усмехнулся Зелинский. — Этот «какой-то Мартиросов» является родным племянником твоего Рассказова! — Он победоносно посмотрел на Савелия.

— И вы знаете, как его найти? — Савелий едва не вскочил на ноги, у него тоже заблестели глаза. Он совсем не ожидал такой скорой удачи. — А как же! — хмыкнул Зелинский. -

О том, что Мартиросов является племянником Рассказова, я узнал совершенно Случайно год тому назад. Осматривал я как-то Ярославскую тюрьму на предмет прокурорского надзора, ко мне — начальник тюрьмы: «Посоветуйте, что делать! Есть у меня один пересыльный с этапа, который требует связаться с его дядей, генералом КГБ. И фамилию называет, и телефон дает. Беднягу едва не трясет. Как же все-таки наш народ запуган! Короче говоря, я иду к этому Мартиросову и прошу его рассказать, для чего он требует встречи с генералом Рассказовым и кем тот ему приходится. Он действительно оказался его племянником. Встречи требовал потому, что не хотел уходить на этап: боялся расправы. Он „стучал“ на воле и продолжал „стучать“ в тюрьме. А кто-то пронюхал, и на него объявили охоту.

— И где сейчас Мартиросов? И почему он требовал своего дядю? Он что, не знал, что тот свалил за границу?

— Да он так мало гулял на воле, что не успевал следить за событиями не только в стране, но и в собственной семье. Я помог ему перебраться в Бутырский изолятор, где он сейчас и отбывает наказание. Поваром работает. Вообще-то в «рабочке» на Бутырке разрешают оставлять только по первому сроку, но на сей раз решили сделать исключение.

— Вряд ли при таком образе жизни у него сохранилось фото любимого дядюшки, — поморщился Савелий.

— А вот здесь я с тобой не совсем согласен! Ты там был и прекрасно знаешь, что вещи, которые напоминают о доме, о воле, тем более фотографии, берегут как зеницу ока. Это во-первых. Во-вторых, его кто-то навещает. А если ты помнишь правила, то навещать заключенных могут только ближайшие родственники. — Это уже кое-что! — Савелий вновь воспрянул духом.

— А ты как думал? — Зелинский хитро прищурился, — Ну, ты как, готов к поездке? — К какой поездке? — удивился Савелий. — Как к какой? В свои памятные места! — В Бутырку, что ли? — догадался Савелий. — Туда я всегда готов!

— В таком случае… — Александр Васильевич нажал на кнопку селектора. — Вика, скажи Славе, что мы сейчас выезжаем, а с товарищами, что записались ко мне на прием, созвонись и скажи, что я приму их в другой день.

С каким-то особенным чувством подъезжал Савелий в прокурорской «Волге» к воротам Бутырской тюрьмы. Он даже не сразу узнал, где они находятся: до этого его привозили сюда через другие ворота в «Черной Марусе», из которой ничего не увидишь. («Черными Марусями» называли в народе автозаки, то есть спецмашины для перевозки заключенных).

Черная «Волга» остановилась у административного корпуса. Из него уже спешило начальство, предупрежденное дежурным на проходной.

— Чем обязаны столь высокому гостю? — с напряжением в голосе спросил Зелинского черноволосый худощавый полковник, поздоровавшись с ним за руку.

— Познакомься с моим приятелем! — Зелинский уже хотел назвать его, но, перехватив взгляд Савелия, представил только полковника. — Полковник Орешкин, начальник сего заведения.

— Иванов, уголовный розыск! — быстро сказал Савелий, отвечая на рукопожатие. Полковник недоуменно взглянул на Зелинского, не понимая, зачем с прокурором сотрудник уголовного розыска?

— Послушай, дорогой, я к тебе не с прокурорским надзором приехал, а по делу. Нам нужно переговорить с одним из твоих подопечных…

— Подследственный, осужденный? — облегченно вздохнув, спросил полковник. — Он в твоей хозобслуге работает… — Если он что-то натворил, то почему я ничего не знаю? — У Орешкина сразу же прорезался начальственный басок, и он грозно посмотрел на полноватого майора, который под его взглядом сразу втянул голову в плечи. — Или старое что всплыло? Так я его мигом на этап отправлю: свято место пусто не бывает.

— Скажешь тоже: тюрьма и свято место… Побойся Бога! — усмехнулся Зелинский.

— Удивляетесь? Но вы не можете себе представить, сколько просьб я получаю едва ли не каждый день: оставить в хозобслуге, не отправлять на этап. Не понимаю! В колонии все-таки свежий воздух, относительно свободное передвижение, а здесь? Четыре стены, и паши как папа Карло, чтобы заработать досрочное освобождение! — Полковник Орешкин хотел сплюнуть, но вовремя спохватился и только потер ладонью худой подбородок.

— Не обольщайся: заявления-то пишут новенькие, да тот, кто боится идти на зону, — запачкался в чем-то. Ладно, не об этом сегодня речь…

— Зелинский повернулся к Савелию и спросил, словно сам забыл: — Как его фамилия?

— Валентин Александрович Мартиросов, тут же отчеканил Савелий.

— А-а! — протянул полковник. — Этого мужичка я знаю, даже лично как-то беседовал… На «рабочку» пойдете, или сюда привести? Зелинский бросил взгляд на Савелия и пожал плечами.

— В общем-то, все равно… Но лучше туда сходим, не возражаете? — спросил он, повернувшись к Савелию.

— Можно и там, — осторожно отозвался тот. Не успели они войти в основной корпус, как в нос ударил знакомый тошнотворный запах прогорклого человеческого пота и кислых щей — запах, какой бывает только в тюрьмах.

Савелий поморщился, и сразу же нахлынули воспоминания. Казалось бы, прошло столько лет, а все было словно вчера! Ему почудилось, что сейчас он снова окажется в переполненной камере, где на скопившийся табачный дым можно, казалось, спокойно положить топор и он будет висеть в воздухе, освещаемый вечно горящей тусклой лампочкой.

Почему так устроена человеческая память? Почему она сохраняет в своих уголках все мерзкое, отвратительное, даже не пытаясь стереть все это из своих глубин? Хотя, если хорошо подумать, это и правильно, потому что человек должен помнить не только хорошее, но и плохое. Иначе и быть не должно.

Неожиданно Савелий повернулся к Зелинскому и спросил:

— Александр Васильевич, я могу хотя бы в глазок взглянуть на ту камеру, в которой меня здесь держали?

— Зачем это… — начал Зелинский, но вдруг увидел в глазах Савелия нечто такое, что ему расхотелось развивать эту тему. Он взглянул на полковника: — Это возможно?