Ракетный гром - Николай Камбулов

Виктор никогда не видел таким Цыганка, он смотрел на него с удивлением и некоторым страхом: весельчак, баешник, и вдруг такая строгость...

— Гля, какой ты товарищ ефрейтор. — растерянно произнес Виктор. — У меня есть свои командиры, им я и подчиняюсь... Очень хочется баяниста послушать.

— Самый настоящий компот!. — взорвался Костя. — Хочется! Я два с половиной года мучаюсь по Тоне. Два с половиной года она шлет поцелуи и горячие объятия. Терплю же! A-а, не об этом я, Витяга! — махнул рукой. — Опять я вроде не в ту мишень пальнул. Сбил ты прицел. — Костя почесал за ухом, сел у окошка. — Сам-то понимаешь, тянешь ты на увольнительную или нет? Молчишь, значит, не тянешь!

— Я только посмотрю и тотчас обратно...

— Мне хоть всю ночь сиди. Вижу, присох к музыке — не оторвешь...

— Мечта у меня, Костя, — повеселел Виктор. — Отслужу и устроюсь в ансамбль русских песен. — Он растянул мехи баяна. — Слышишь раздолье степей... Вот шумят, голосят... А это кузнечик. Шмель садится на цветок. Цветок розовенький. Слышишь? У каждого цвета — своя мелодия.

Цыганок заметил, как по лицу Аннеты пробежала тень. Художница взяла Малко под руку и отвела в сторону, что-то сказала ему. Старший лейтенант засмеялся:

— Тронутый! — захохотал Костя. — По-твоему, цвета издают звуки...

— Л как же! Я их слышу. Только бы разработать пальцы. У меня мама страшно любит цветы!

— А папа?

— У него свои цветы и звуки. Он весь в службе. Армия — это его музыка. Мне кажется, он может нюхом определить, кто и как относится к своим обязанностям... Когда-нибудь напишу о нем музыку: сухая строгость и где-то глубоко, в душе человеческая нежность... Таким представляю его...

Цыганок слушал Виктора с предубежденностью: может быть, у генерала и есть человеческая нежность — почему бы и не быть! Но он, Цыганок, знает лишь вот эту «сухую строгость», о которой слышал не раз, да и на себе испытывал раньше. Нежность, конечно, должна быть у каждого человека, но в данном случае генерал не проявит ее, ибо, по мнению Цыганка, Виктор получил увольнительную в город не так, как другие солдаты, кто-то проявил к нему снисхождение. В другой раз Цыганок не стал бы об этом говорить: получил, и хорошо, пусть солдат погуляет. Раньше он и сам умудрялся попадать в список увольняемых в город в то время, как по всем статьям нужно было посидеть за учебником, а то и чистить картофель на кухне. Но Виктору сегодня следовало бы, по крайней мере, остаться в городке, побыть в солдатском кафе. «Ведь схватил ты, Витяга, тройку... Могут подумать: балуют генеральского сынка».

— Не каждой увольнительной радуйся. — сказал Цыганок. — Узнает отец — будет и тебе, и твоему командиру музыка.

Виктор повертел увольнительную записку, положил в карман:

— Часок послушаю... Не волнуйся за меня...

— Это почему же? Ты не прав, я в какой-то степени отвечаю за тебя. Или ты по-другому понимаешь соревнование?

Виктор промолчал. Он, по существу, еще и не понимал это соревнование: старший лейтенант Малко настоял, чтобы вызвал лучшего оператора-вычислителя, он так и сделал. Потом понял, что соревнование неравное, но был доволен помощью Цыганка и в душе благодарил веселого черноволосого ефрейтора.

Пришел Малко с женой. Цыганок доложил старшему лейтенанту программу солдатского отдыха. Аннета принесла с собой новые рисунки. Малко забегал по кафе, распоряжаясь, как лучше расположить работы жены.

— Живопись прежде всего должна смотреться. — Он сам приладил рисунок на щиток и, отойдя, сказал: — Вот в таком порядке. Все понятно? Рикимендую и остальные так выставить.

Цыганок заметил, как по лицу Анкеты пробежала тень. Художница взяла Малко под руку и отвела в сторону, что-то сказала ему. Старший лейтенант засмеялся:

— Какая разница, важен смысл... Товарищ Гросулов, вы получили увольнительную?

— Получил, товарищ старший лейтенант.

— Учтите: быть в казарме без опозданий!

— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант.

Малко обошел все столики, заглянул в шкафы, покрутился возле буфета и куда-то выбежал, на ходу говоря:

— Я сейчас вернусь.

Вслед за ним ушел и Виктор.

Аннета спросила:

— Во сколько придут солдаты?

Цыганок ответил не сразу: его мысли еще были заняты Виктором — ушел, не смог убедить. Ему хотелось догнать товарища, но вопрос художницы задержал его.

— Через полчаса, — сказал Цыганок и выскочил на веранду. Виктор был уже далеко. Хотел окликнуть, но лишь махнул рукой: «Ладно, Витяга, обойдемся нынче и без баяна. — Немного погодя вздохнул: — Зря волнуюсь, кажись, не подведет... «Когда-нибудь напишу о нем музыку...» Композитор! Напиши, послушаем, если ты действительно такой».

Цыганок видел Аннету всего один раз, в офицерском клубе. Она показалась ему тогда слишком чопорной. Поэтому в первые минуты, когда они оказались вдвоем, он чувствовал себя неловко.

— Вы всегда такой молчаливый? — спросила Аннета, прикалывая к щитку рисунки.

«Нашла молчаливого», — улыбнулся Цыганок, стараясь не смотреть на художницу.

— Скажите, вам эта работа нравится? — Она показала на портрет, в котором Цыганок узнавал себя.

— На Пашку Волошина похож. — сказал Цыганок, все еще стараясь не смотреть на Аннету.

— Ну-ка станьте сюда. — Она взяла Цыганка за руку, подвела к щитку, расправила ему плечи. Отошла к столику и начала смотреть то на Цыганка, то на рисунок, слегка наклонив голову. Он не знал, куда деть свой взгляд. «Вот мука адова, — думал Костя. — Красивая», — взглянул он мельком на Аннету.

— Стойте прямо, пошире плечи. На меня не смотрите, вот в окошко... Вообразите, что там пусковая установка.

«Да, хорошо ей говорить... не смотрите. — Цыганок обмяк. Вдруг почувствовал, как по щеке поползла капелька пота. — Взмок, вот так штука. Потею!»

— Вообразили? Теперь о чем вы думаете?

Цыганок шевелил губами, стараясь сдуть проклятую потинку. Наконец он выговорил:

— Сейчас ни о чем, Аннета Григорьевна. — Он полез в карман, достал платок. Она все смотрела, склоняя голову то вправо, то влево. Потом подошла, сняла рисунок.

— Кажется, он не удался мне. — Достала из портфеля карандаш и хотела перечеркнуть рисунок, но Цыганок, сообразив, в чем дело, вскрикнул:

— Не надо!.. Не трогайте!..

— Почему?

— Он похож на одного нашего солдата...

— На вас?

— И на меня, и на Пашку Волошина... Больше на Волошина, только конопушек не хватает...

«Конопушки» рассмешили ее. Теперь Аннета не казалась Цыганку чопорной, напротив — простой, как Узлов, что ли. Она начала рассказывать содержание той книги, которую иллюстрирует. Боялась, что рисунки не понравятся автору, что ей не удались некоторые образы романа.

Не все из того, что она говорила, Цыганок понимал. Однако он радовался тому, что сегодня она расскажет обо всем этом ребятам и, конечно же, они останутся довольны.

Цыганок не ошибся. Ее слушали внимательно, с интересом. Потом посыпались вопросы. Отвечая на них, она, в свою очередь, о многом спрашивала. Цыганок заметил, что Аннета Григорьевна умеет слушать. И когда ей нравился ответ, она восклицала: «Вот это мне и надо!»

Затем она делала эскизы. Первым позировал сержант Добрыйдень. Она сделала лишь набросок, но всем показалось, что рисунок завершен, что на нем сержант как живой. Когда нарисовала Цыганка, он сказал:

— Не похож.

Но Волошин не согласился с ним и на удивление всем изрек:

— Ты сам себя не видишь, а мы видим. — И расхохотался, говоря: — Наш Костя — балагур, того и гляди, что-нибудь выбросит.

Наконец пришел Малко.

— Вот вам, товарищи, и академия живописи. Рикимендую познакомиться с работами передвижников, — сказал он, и все сразу почувствовали, как в зале воцарилась официальность. Аннета тоже это уловила и начала собирать рисунки.

Цыганок объявил вечер закрытым.

Уходя, Малко сказал:

— Это не последняя встреча. Я уговорю Аннету Григорьевну выступить еще. Все понятно? — повернулся он к жене и, взяв ее под руку, направился к выходу.

— Умные ребята, — сказала Аннета, подходя к дому. — Многое подсказали мне. Толковые!

— Толковые, — с иронией произнес Малко. — Отпустил генеральского сыночка, а теперь дрожу. Оказывается, генерал Гросулов находится в городке. Вдруг заглянет в ресторан, влетит и сынку и мне! И не отпустить не мог. Понимаешь. Аннета, как жизнь устроена, кто-то должен за тебя словечко замолвить...

— Михаил, нехорошо ты поступаешь, нехорошо.

Малко вспыхнул:

— Тот режиссер лучше поступал... Помолчала бы.

Она вскрикнула:

— Что ты говоришь! — и закрыла руками лицо, уронив портфель.

Он подобрал портфель, сказал:

— Извини, больше не буду.

— Ой, как страшно, — заплакала Аннета, потом побежала к подъезду. Кое-как открыла дверь квартиры. Быстро разделась, легла в постель, укрывшись с головой одеялом.

Яков, волоча правую ногу, бойко поднялся на маленькую сценку. Лихо тряхнул белокурой головой. Посетители «Голубого Дуная», до того гудевшие на разные голоса, притихли в ожидании Яшкиного номера. Он не торопился, оглядел темными, очень большими глазами зал, подмигнул кому-то и застыл в неподвижности.