Ракетный гром - Николай Камбулов

— Что я скажу, Мишель? — Аннета подвинула к себе столик с рисунками. — Ты кого готовишь, баяниста или ракетчика?

— Одно другому не мешает! — возразил Малко. — Осенью состоится смотр солдатской художественной самодеятельности. И представь себе такой финал: я выставляю от своего взвода рядового Виктора Гросулова. Кто такой этот солдат? Первогодок, троешник. И вдруг он на смотре, как тот бродяга Яшка, покоряет жюри. Ему объявляют благодарность, награждают ценным подарком. Ты что же думаешь, папу это не тронет? Конечно, тронет. Разумеется, генерал вспомнит и командира этого солдата-лауреата... Кто он, этот командир?! Старший лейтенант Малко!..

Аннета вздохнула:

— Перед отъездом из Москвы я заходила к твоим родителям. Папы, конечно, не было дома, он, как всегда, в министерстве. Но Раису Петровну, твою мамочку, я застала. Она сразу догадалась, зачем я пришла. Вам врозь жить нельзя, говорит, вы чем-то похожи друг на друга, вы обязательно должны быть вместе. Мишель долго там не задержится. С неба звезд не срывает, а вот сюда. — показала она на плечи, — на погоны, знает, как кладутся звездочки.

Малко замахал руками:

— Что она говорит! Я о них и не думаю... Вот чудачка, все, видимо, мамы такие! — Он посмотрел Аннете в лицо и, поняв, что она ему не поверила, робко спросил: — И ты, наверное, так думаешь обо мне?

Она рассмеялась громко, заразительно. Он смех этот понял, сказал:

— Компота не будет, Аннета! Мишель твой умненький...

Она сразу погрустнела. В комнату вбежала Руфочка. Аннета взяла ее на руки.

Малко сказал:

— Виктора я не отпущу слушать баяниста.

— Почему?

— Электричку сегодня пустили. Два часа на ней — и он дома, у своей мамы. Выпьет в ресторане, потянет к мамаше. Зачем мне лишние неприятности?

— Значит, ты ему не веришь? Смотри, тебе виднее... А вообще людям надо доверять...

— Да, доверять. — Он схватил фуражку, выбежал, как всегда, с шумом скатился по лестнице.

«Людям нужно доверять... Аннета права, тысячу раз права. Права, права». Ему было приятно повторять эти слова, приятно потому что они убеждали его в том, что он поступил правильно: Малко еще утром оформил Виктору Гросулову увольнительную записку, солдат отпускался до двадцати двух часов, а с женой он говорил о нем для того, чтобы лишний раз убедиться в правильности своего решения. И выходит — не ошибся.

«Не спорь с женой, хоть ты и прав стократ. Жена — и прокурор и адвокат», — пришла на ум услышанная когда-то шутка. Он не помнил, кто и когда это сказал, но шутка ему понравилась. «Да, да, прокурор и адвокат».

Будильник стрекотнул во внутреннем кармане тужурки. Малко спохватился:

— Савчук ждет!..

Комната секретаря партийного бюро оказалась на замке. «Интересно, куда мог уйти Захарыч?» — затревожился Малко. Он хотел было постучать в кабинет Бородина, но, заметив проходящего мимо штаба старшину Рыбалко, догнал его, спросил:

— Майора Савчука не видели?

— Вас искали, товарищ старший лейтенант. Где вы были?

— Обедал, немного задержался. Сегодня суббота, вроде совещаний никаких не намечалось. А что случилось?

— Сам приехал...

— Генерал Гросулов?

— Он. Собрал всех офицеров под навес, под тот, что в новом парке...

— И что же? Разгон устроил?

— Нет. Нынче он веселый, солдат хвалил. Вспомнил про Цыганка, говорит: я его знал, когда он еще был рядовым, говорит, шутник, но свое дело знает крепко... Потом, конечно, серьезный разговор пошел. Говорит, очень уж международная обстановка дрянная, требуется постоянная бдительность и высокая боеготовность... Короче говоря, товарищ старший лейтенант, через месяц, кровь из носу, быть готовыми к боевым пускам! — воскликнул Рыбалко. — Вон его машина, — показал он на черную «Волгу», блеснувшую в лучах солнца у спортивного городка.

Машина шла к воротам. Малко бегом обогнул здание штаба, оказался у проходной. Ему очень хотелось, чтобы генерал заметил его, остановился, поговорил.

Гросулов узнал старшего лейтенанта.

— Здравия желаю, товарищ генерал! Старший лейтенант Малко!

— Здравствуйте, Михаил... кажется, Савельевич?

— Так точно, товарищ генерал, Савельевич!

Малко стоял перед Гросуловым с развернутой грудью. Все на нем было по росту, наглажено, вычищено. «Красавец!» — восхитился Гросулов, разглядывая старшего лейтенанта и не решаясь спросить о сыне. И может быть, так и промолчал бы, но Малко вдруг, козырнув, сказал:

— Разрешите доложить? Ваш сын рядовой Виктор Гросулов получил сегодня увольнение в город. — И, уже совсем осмелев, добавил: — Молодой парень, пусть погуляет...

Вольность Малко не понравилась Гросулову. На его щеке дернулся шрам, дернулся и замер.

— Отпустили? — И громче: — Не рано ли, старший лейтенант?

— Никак нет, товарищ генерал, заслужил он!

— До свидания. Поехали, Рогов.

У Малко что-то оборвалось в груди. Он даже не заметил, как скрылась машина. Скрип железных ворот вернул его к действительности, и он, вспомнив о майоре Савчуке, зашагал в штаб.

Пять дней Цыганок готовил программу вечера отдыха солдат. Хотя дежурил он в кафе не первый раз, однако пришлось изрядно покрутиться и поволноваться. Ну чай, само собой, повар приготовит, Пашка подаст. Чай — это для солдат не главное. Чай на любителя. Другое дело, если не будет «гвоздя», — полный провал. «Гвоздь» нашелся, причем случайно. Как-то прослышал Цыганок от Виктора Гросулова о том, что жена его командира старшего лейтенанта Малко сделала серию рисунков к роману известного писателя и что эти рисунки будут отправлены в Москву. «По-моему, сумела раскрыть души солдатские», — увлекательно рассказывал Виктор. Каким-то чутьем Цыганок угадал: интересно будет посмотреть эти рисунки, послушать художницу. Поделился своими мыслями с лейтенантом Узловым, тот — с Шаховым, Шахов — с секретарем партийного бюро... И пошло. Замполит доложил Громову. Узнал об этом и Малко: «Все понятно! Будет сделано».

Рисунки заняли целый простенок. Цыганок не понимал, как же такая уйма их может поместиться в книге? Он пришел в кафе раньше всех. Опробовал телевизор — работает нормально. Взял баян, растянул мехи — колесный скрип! Впервые удивился тому, что Виктор, тихоня с виду, может выжимать из этой коробки такие звуки, что душа то млеет, то воспламеняется, то клокочет в гневе. Поразительно!

Он положил баян в футляр, вновь начал рассматривать рисунки. На большом куске ватмана был изображен ефрейтор. «Как же тебя в книгу втиснут?» — подумал Цыганок. Рисунки заинтересовали. Костя немного отошел назад, скособочил голову: ефрейтор будто ожил. Лицо его было обращено в сторону ракетной установки. Взгляд пытливый, проникновенный. На щеках — капельки пота, под мышкой — книжка, на обложке которой виднеются две буквы — «эл...». «Учебник электроники! — догадался Цыганок. — Штурмуешь технику в поте лица? Понятно. Одолеешь, по лицу вижу — одолеешь. Как живой, только не разговаривает». Рисунок показался Косте до того знакомым, что он начал припоминать, где же видел этого солдата. Чуть не вскрикнул: «Вот тебе и фокус: похож на меня!.. Книжку так держал и так думал: покоришься, заиграешь в наших руках. Только я не потел, потому что никогда не потею... Может, Пашку нарисовали? Он потеет. Похож и на Волошина. Пожалуй, это он. А конопушки где? Неточно нарисовали... Конопушек нет. Значит, не он, другой кто-то», — с обидой заключил Цыганок.

Пришел Виктор Гросулов. Цыганок посмотрел на часы, обратил внимание, что на Викторе выходное обмундирование, спросил:

— Что так рано вырядился? Или увольнительную схлопотал?

Виктор взял баян, приготовился играть.

— Угадал, Костя. Послушай «Амурские волны». — Он склонил голову, тронул клавиши легко, будто шутя.

— Артист!

— Нет. Вот дядя Яков из «Голубого Дуная», тот действительно артист.

— Дядя Яков! — ревниво заметил Цыганок. — Он профессионал, а ты рядовой солдат. Понимать надо! — Костя вытер суконкой пыль на подоконнике, нахмурился. — В город отпустили?

— Да...

— Зря...

— Почему? Скоро год, как я служу. Разве таких, Костя, еще не пускают в увольнение?

— Пускают. Они не рыжие...

— И я не рыжий.

— Нет, рыжий, ты выделяешься в части, значит, рыжий.

— Чем я выделяюсь? Конечно, еще не отличник, сам-то сразу в передовики попал?

— Нет! — воскликнул Цыганок. — Все было: и двойки, и наряды вне очереди. Помучился со мной старшина Рыбалко, прокудой называл. Вызревал я трудно. Часто получалось так: думал, вот теперь я отличился, а мне по загривку — бац! Поспешил, значит, не в ту мишень попал... И поделом!.. Ты заметен, Виктор, своим папой. Генерал! Командующий! Может, поэтому и получил увольнительную? Подумай. Вон Пашке лейтенант Узлов отказал, говорит, вечерком с тобой в техническом классе посидим. А у Пашки четверка по технике. Четверка, а не тройка, как у тебя...

Виктор никогда не видел таким Цыганка, он смотрел на него с удивлением и некоторым страхом: весельчак, баешник, и вдруг такая строгость...