Ключ власти - Людмила Белаш

— Да с полсотни точно, — счёл в уме другой разведчик.

— Походатайствуйте, ваше благородие, чтоб Ножу дали нагрудный знак — «Отличный крысомор».

Улыбнувшись, Вельтер ответил, уже серьёзно:

— Шутки шутками, братцы, а дело важное. Чем меньше живых машин, тем меньше войско, а пополнять ряды кротам, похоже, нечем…

До рейда оставались сутки с лишком. Впереди день трезвости, когда нельзя себе позволить ни трубки, ни чарки — и на ужин Рыжие Коты отвели душу, утешились солдатской водкой. Табачный дымок смешался в палатке с запахом горького миндаля. Чистили оружие, набивали обоймы, царило мужское военное братство.

— Неужто у них семена покончались? — толковали бойцы меж собой. — Шар-то — громадина. Тех поганых семян набить можно на целую армию уродов…

— Или наш газ всех умертвил? Будьте любезны, ваше благородие, скажите — как они эту гнусь плодят? — решился спросить один Рыжий Кот.

— Это колдовство, — встрял другой, постарше. — Нам полковой поп сказал — их сам царь тьмы научил, как растить нежить, из грязи с кровью пополам с лихими зельями.

— Нам бы таких семян на ферму, — размечтался третий. — Корми хоть навозом, в неделю готов телок на рынок…

— За такой товар, брат, в покаянный дом отправят. Скажи спасибо, если не на виселицу!

— Выходит, семенной запас у них тю-тю. Осталось поднажать — сомнём.

— Ха, а старые кратеры, с прошлой войны? До сих пор стережём! И уроды, бывает, оттуда вылазят… Есть зерно в закромах, раз они появляются.

— Запас зародышей сильно потрачен, — заговорил Вельтер. Коты притихли, слушая командира. — К тому же мы лишили их корма — в центре зоны ни былинки, а без еды и нежить не растёт. Но, если наука права, кроты умеют пополнять запас, хоть и помалу.

— Режут, как картохи на посев? — наугад спросил Нож.

Штабс-капитан вначале промолчал, глядя на пламя карбидной лампы. Его лицо казалось одеревеневшим, лишь губы слегка исказились в злой гримасе:

— Есть способ. Лучше о нём не знать.

Как офицер, он слушал лекции тех господ из научной тюрьмы генштаба, которые изучали дьяволов. Записывать лекции воспрещалось — всё на слух, на память. В самом деле, тайны подземелий таковы, что простым людям ни к чему их рассказывать — от иных новостей можно ума лишиться. Пусть святых отцов слушают — про чары царя тьмы, лихие зелья и тому подобное.

— Как там Миса? — спросил он подпрапорщика, отвечавшего за содержание заветной кошки.

— Над мясом носом поводила, кушать не изволила.

— Ты что ж, подлец, несвежего ей подал?

— Никак нет, ваше благородие, мяско наисвежайшее, прямо с офицерской кухни. Лично брал с разделочной доски. Её пушистость мышковать желает, по всему заметно…

Вот же привередница! Сколько ты кошку ни корми, а живая мышь ей слаще. И ведь умеет, рыжая, сыскать себе добычу там, где и жуки вымерли. Не иначе, рядом погреба с припасами, где мыши гнездятся — тут были деревни, их война смела… Миса любой шорох слышит, любой писк.

— Ну, пусть охотится.

Когда настала ночь, сменились караулы. Вельтер вышел оглядеть стоянку со стороны — хорошо ли замаскирована.

Ни дымка, ни огонька, ни искорки света — палатки как в землю вросли, с пейзажем слились. К полуночи дождь перестал, но небо осталось заложено тучами. Во мраке призрачно проступали соседние холмы; местами обгорелые деревья поднимали вверх чёрные кривые сучья. Сырой ветер заунывно свистел в голых ветвях.

Вдали замигал световой телеграф на мачте. Тыловые базы передавали по кругу сигнал: «Всё спокойно! Будь настороже!»

Сквозь ветер до ушей Вельтера донеслось слабое мяуканье.

Миса! Узнала хозяина…

— Кис-кис-кис, — позвал он едва слышно, направляясь на звук.

Опять далёкое «мяу».

«Хватит ей разгуливать — взять подмышку, и домой».

Штабс-капитан прошёл сотню мер, ориентируясь по мяуканью Мисы, когда земля у него под ногами беззвучно разверзлась, и Вельтер камнем рухнул вниз, как в колодец. Уцепиться за края не удалось, крик заглох в тесноте земляных стен. Упал он спиной во что-то мягкое, податливое…

…которое вмиг ожило и оплело его по рукам и ногам десятком гибких щупалец. Один из жгутов обвил горло, другой лёг поперёк лица, зажав рот. Рванувшись изо всех сил, штабс-капитан попытался освободиться, сбросить живые путы, выхватить револьвер — тщетно. Щупальца лишь крепче сжались, едва оставляя возможность дышать. Еле-еле смог достать до кобуры ладонью — кобура уже пуста!..

Вокруг, под сводом низкой, наспех вырытой камеры, загорелись загробным зеленоватым светом лампы кротов — мягкие «груши», налитые взвесью фосфоресцирующих бацилл.

Его ждали.

Трое дьяволов в бурых обливных комбинезонах без швов, в масках и капюшонах, скрывавших головы. На телах ремённая сбруя с кобурами и патронташами, на предплечьях ножны с кинжалами. Одни глаза поблёскивают — тёмные, жёсткие.

От ярости и отчаяния Вельтер впился зубами в щупальце, лежавшее на лице. Жилистая плоть спружинила, шершавая кожа лопнула. Рот наполнился вязким желе с привкусом дрожжей, но искусственная тварь не ослабила хватку.

Обезоружен, скручен, погребён в подземелье, свои не услышат!.. До боли обидно умирать такой жалкой смертью, но… Вельтер собрался с духом, его горящий взгляд встретился с холодными глазами кротов. Пусть не ждут мольбы о пощаде. Рыжие Коты скоро отомстят за командира!

«Рады, что поймали?.. Скоро заплачете. Мы вас похороним в кратере, в одной яме с уродами! И до ваших дружков доберёмся, где бы они ни приземлились!.. За всё заплатите!»

Кроты переглянулись, обменялись парой быстрых слов. Один пригнулся — и тут живое ложе, обхватившее штабс-капитана, двинулось в путь по тоннелю. Оно пошло, потом побежало. Кроты вспрыгнули на него, как городские сорванцы на подножку конки.

По глухому топоту и мельканию отсветов на потолке было ясно, что скорость большая — за такой дьявольской повозкой только верхом угонишься. На поворотах ногастое ложе прямо взбегало до середины на стенку, чтобы седоков не сбросило центробежной силой. Вскоре чудище оказалось в освещённом лабиринте, завиляло из стороны в сторону — от тряски и неожиданных рывков Вельтера замутило. В голове метались мысли — смерть, жена, кошка. Почему Миса подкоп не учуяла — слишком глубок?.. где сама Миса? ведь это не она мяукала…

Многоногая повозка перешла на шаг и наконец остановилась.

Здесь потолок был выше, сводчатый, с опорными рёбрами, похожими на хрящевые дуги; грушевидных ламп висела едва не дюжина — яркие, почти белые. Державшие Вельтера щупальца расплелись и обмякли. Избавленный от пут, штабс-капитан вскочил, изготовившись к рукопашной схватке насмерть…

…и оказался лицом к лицу с двумя кротами, чей облик и одежды без слов говорили, что это — важные персоны. Куда более важные, чем бойцы в бурой коже, вмиг исчезнувшие с глаз по мановению руки старшего.

Один, средних лет, хмурый, высокий, был атлетически сложен; светлые волосы коротко острижены, в ушах тяжёлые золотые серьги. Платье из атласно-серой ткани вышито золотой нитью. На поясном ремне, в узорных ножнах — тесак с богато украшенной рукоятью, газовый пистоль в кобуре.

Другой, стройный, узколицый, с затейливой причёской — будто актёр из оперы, готовый петь партию жреца-язычника. С бронзовым обручем на голове, в карминово-красной хламиде, руки спрятаны в широких рукавах. Возраст не угадать — то ли сед, то ли сер волосом. На сухом лице — ни следа прожитых лет, а глаза окружены сеткой морщин.

Они стояли без напряжения, мрачно и пристально разглядывая Вельтера, словно ждали чего-то — но вовсе не схватки.

Их спокойствие невольно передалось ему. Выпрямившись и медленно проведя по голове ладонью — кепи потеряно! — офицер сделал единственное, что можно сделать в таком нелепом положении. Он представился, как положено по уставу:

— Годарт Вельтер, штабс-капитан пехоты Его Величества. С кем имею честь?

«К дьяволам, какая у них честь?!. Но вроде убивать не собираются — пока…»

Ответил узколицый в карминовой хламиде — на языке кротов. Каким-то непостижимым образом его варварские слова понятно повторялись в голове Вельтера:

— Господарь стана желает беседовать с тобой, как с равным. Нам ведомо, что за бранные заслуги ты взят в господарское сословие. Я буду толмачом.

«Что за чертовщина?.. Откуда им известно… Так этот, с фигурой борца, и есть их вождь? То есть — наш главный противник».

— Что он хочет мне сказать? — Поняв, что быстрой расправы не будет, Вельтер окончательно обрёл самообладание. Лицо вождя кротов было непроницаемо. Ещё треть минуты он изучал штабс-капитана, затем медленно заговорил, а узколицый переводил его речь.

— Он не питает ненависти к тебе и твоим бойцам. Это война; вы сражаетесь, как велит воинский долг.