Царствуй на страх врагам! «Прогрессор» на престоле - Алексей Махров

…Я видел людей, разорванных на куски артиллерийским снарядом. Я видел, что творят пулеметы с бегущими пехотинцами. Я видел, как казаки-оренбуржцы пластают врагов шашками «от плеча до седла»… Все это я видел. И думал, что больше никогда не убоюсь вида крови. Но когда я увидел семью полицмейстера из Стависки, вернее, то, что с ними сделали бунтовщики, — меня замутило, как сопливого кадета. Изуродованные тела детей, судя по обилию крови, разрубленных косами живьем, истерзанные тела жены и старшей дочери полицмейстера, сам несчастный, подвешенный над костром, на котором он «закоптился»… В тот день я снова поклялся, что никогда и никому ничего не прощу!..

…Доклад о расселении польских деревень в Опоченском уезде… Подписал… Рапорт о переселении семисот тридцати двух жителей Белограйского уезда… Есть… Донесение об уничтожении банды около Любстова в Кольском уезде… Ничего, ничего, господа поляки: сибирский климат вам полезен… Так… Приговор военно-полевого суда… двадцать девять человек… смертная казнь через повешение… Утверждаю…

— …Павел Карлович, — Саша Армфельт вошел в мой кабинет, — графиня Гаук просит вас принять ее.

— Проси…

Никанор и Иван стоят сзади меня. Если графине придет в голову несчастливая фантазия пострелять по русскому генералу — ее обезвредят еще до того, как она сумеет всерьез поднять оружие. Были уже подобные случаи…

В кабинет не входит, а вплывает расфранченная дама, лет эдак, ладно, не будем нескромными. В конце концов, ей не так уж и много лет, чтобы драгоценности и наряды совсем затмили ее собственный облик.

— Прошу, сударыня, — поднявшись, я указал ей на кресло. — Что вас привело ко мне?

Но вместо того, чтобы усесться на предложенное ей место, женщина внезапно упала передо мной на колени:

— Ваше превосходительство! Я прошу, умоляю вас о снисхождении. Она еще совсем молода, глупа. Низкие и дурные люди наговорили ей о ее дяде «bohaterze Powstania»[54] — и вот девочка решилась…

— Сударыня, во-первых, встаньте. Во-вторых, постарайтесь внятно изложить: о ком идет речь и чего вы хотите от меня…

— Ваше превосходительство! Пощадите ее! Не отправляйте ее в Сибирь. Мы с мужем готовы поклясться, что этого больше не повторится…

— Сударыня, вы не ответили на вопрос: за кого вы просите?

— Ах, ваше превосходительство, я прошу за нашу племянницу — Агнешку. Ведь это она стреляла в вас…

Ага. Вот оно, значит, как… Тетушка пришла просить за свою племяшку-террористочку… Точно! Вспомнил! Это та стерва, которая еще Армфельта за руку укусила…

— Сударыня, поймите: ваша племянница совершила преступление против родины и народа…

Графиня Гаук залилась слезами. Жаль ее… Э-э, да гори оно все ясным пламенем! На свой страх и риск выпишу этой дуре десяток плетей и домой! К тетушке и дядюшке — лечить выпоротую жопу!

Когда я сообщил графине о своем решении, истерика перешла в другое состояние: Гаук пыталась целовать мне руки. Я всегда ненавидел подобные проявления…

— Одну минуту, сударыня. Я только свяжусь с Варшавским КГБ…

Через пять минут у меня на столе начал стучать телеграфный аппарат:

«Гаук зпт агнесса брониславовна зпт полька зпт 1869 года тчк обвиняется в шести терактах зпт в том числе четырех успешных тчк следствие ведется тчк следователь по особо важным делам надворный советник Никольский».

Никольский вообще-то человек дельный. И лишнего шить не будет. Здесь вам не Россия, где можно состряпать дело против казнокрада или проворовавшегося подрядчика. Здесь война…

— Сударыня, вынужден вам отказать. Агнесса Гаук замешана в шести терактах, и я не могу ее помиловать. Да и не хочу: пусть получит то, что заслужила…

Гаук снова бросилась на колени. Может быть, генерал не так понял? А может быть, его превосходительство хочет благодарности? Какой угодно! Она сама готова отблагодарить его превосходительство…

— Так, ну хватит! Армфельт, проводите госпожу графиню!

Поручик вежливо, но твердо подталкивал Гаук к дверям, когда она прошипела:

— Chien pouacre Russe! Tu vas payer![55]

— Allemand, s'il vous plait,[56] — усмехнулся я.

Вот так. У Павла Карловича Ренненкампфа еще один враг…

Уже полгода, как в районе горы Магнитная не умолкает ни на секунду грохот огромного строительства. Унитарное предприятие «Магнитогорск-сталь» (пятьдесят процентов казенного капитала, пятьдесят — компании «Братья Рукавишниковы») ударными темпами строит металлургический гигант. Взметнулись ввысь многосаженные трубы, рядами встали кауперы, гордо выставили широкие бока доменные печи. Рядом на стройплощадках поднимались новые цеха. Мартены, конверторы, линии розлива. Огромный блюминг и несколько многозаходных прокатных станов. И целое море, целый океан людей. Под снегом и дождем, при солнечном сиянии и в неверном свете прожекторов они, точно неутомимые муравьи, трудятся не покладая рук на стройке…

— Ну что, господин ротмистр, как сегодня план? — Высокий человек в дорогом «автомобильном» костюме с модной застежкой-«молнией» и высоких ботинках на толстой каучуковой подошве посмотрел на офицера в выцветшем жандармском мундире.

— Думаю — на сто восемь процентов за эту неделю выйдем! — Жандарм потер переносицу. — Наш лагерь, во всяком случае…

— Смотрите, — удовлетворенно кивнул модник, — а то ведь не выполним!

С этими словами он показал на огромную растяжку, висящую над железнодорожными путями между двух кауперов. На закопченном, некогда трехцветном, а ныне буром полотнище красовались аршинные буквы: «Первой годовщине коронации — первая плавка!»

Ротмистр еще раз потер переносицу и, попрощавшись, заторопился куда-то, по своим делам. А модник широким шагом двинулся дальше вдоль строящегося цеха. Так быстро, что просто не мог заметить странных, оценивающих взглядов, которыми обменялись двое рабочих у него за спиной.

По виду обычные работяги, разве что наемные, а не мобилизованные — именно так на стройке Магнитогорска было принято называть заключенных, — эта пара не привлекала ничьего особого внимания. Один из них методично закручивал громадные болты сборных конструкций, второй что-то подправлял в паровике грузоподъемного механизма. Вокруг возились и суетились другие рабочие, занятые каждый своим делом, покрикивали десятники, надсаживались, перекрывая шум стройки, мастера. Тот, что крутил болты, неожиданно густо выматерился: сорвавшийся ключ чувствительно съездил рабочему по ноге…

Над строительством разнеслись размеренные удары колокола, и тут же завопили мастера и десятники:

— Шабаш! Шабаш! Обед! Обед!

Точно из-под земли, вынырнули откуда-то конвойные с карабинами наперевес, окружили мобилизованных, выстроили в колонну и погнали всю ораву туда, где вдалеке дымились и исходили паром огромные артельные котлы. Вольные разбредались группками или поодиночке, тащили припасенные узелки с нехитрой домашней снедью. Некоторые направились к низкому одноэтажному бараку, на крыше которого стояли огромные, сколоченные из досок буквы «Столовая».

Двое рабочих уселись рядышком, развернули узелки, доставая свои припасы. Один из них, крепкий мужик лет сорока с дочерна загоревшим обветренным лицом, протянул второму вареное яйцо:

— Спробуй-ка…

Тот, тоже крепыш, но помоложе, взял яйцо, быстро очистил, надкусил и чуть покривился.

— Аль не свежее?

— Нет, хорошее. Боже мой, чего бы я сейчас не отдал за нормальное яйцо, приготовленное… — Он замялся, словно подыскивая слово, и неожиданно закончил шепотом: — soft-boiled.

Загорелый посмотрел на своего визави неодобрительно. Затем придвинулся и зашептал:

— Послушайте, лейтенант. Ведь вас, кажется, предупреждали: ни при каких обстоятельствах не говорить на родном языке!

— Прошу прощения, я просто забыл это проклятое слово… Больше этого не повторится.

— Очень надеюсь. А вы хорошо рассмотрели прошедшего мимо нас инженера? Запомните: это сам Горегляд, изобретатель «Единорога». Даю вам три дня на подготовку. После исполнения немедленно уходите.

— Слушаюсь…

Глава 9

Рассказывает Олег Таругин

(император Николай II)

Сразу после завтрака ко мне явился Димыч. Не как представитель крупного капитала, а как вполне себе гражданский чиновник, их сиятельство граф Рукавишников, член Госсовета, глава Департамента промышленности, наук и торговли. И с порога спустил на меня собак.

— Здорово, твое величество! Я больше не могу работать в таких условиях! Где, блин, обещанные моему департаменту полномочия? Почему я до сих пор не имею права нагибать министерских? В патентном бюро — бардак, сотрудники — идиоты. Воротилы отечественного бизнеса — поголовно ворье. Ну, или через одного. Я бы их вывел в поле, поставил лицом к щербатой кирпичной стенке и пустил бы пулю в лоб! Блин, если те товарно-денежные отношения, что сложились у нас в стране, вообще можно назвать бизнесом! Да я сейчас «лихие девяностые» со слезами умиления вспоминаю! Там хоть по понятиям разбирались, а тут — ни законов, ни понятий! Я в таких условиях ни за что не отвечаю! Понял? Пока ты мне в стране порядок не наведешь!