Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948 - Ицхак Арад

Положение евреев в гетто продолжало ухудшаться. Запасы съестного иссякли, многим приходилось довольствоваться скудной пайкой хлеба, выдаваемой немцами — 100 грамм в день, и еще тем немногим, что удавалось тайком пронести в гетто. Поползли слухи, что с приходом весны немцы уничтожат всех евреев оставшихся в гетто, что в некоторых местах Белоруссии расстреляли евреев, а в восточной Белоруссии всех евреев уничтожили. Мы собрались, чтобы обсудить положение и план дальнейших действий. Боялись, что в одну из ночей нас захватит врасплох акция уничтожения, решили, что оружие должно быть все время при каждом члене группы, определили место сбора, если мы будем захвачены врасплох, и второе место, если не сможем встретиться в первом. Определили место, где надо будет пробить брешь в заборе из колючей проволоки и цепей полиции и армии, которыми они оцепят гетто, готовясь к "акции". Надо побудить в евреях желание поддержать наш прорыв. Мы знали, что многие погибнут, но также знали, что нет у нас иного выхода, если нас захватят врасплох. Мы также решили, что надо будет подбирать оружие каждого погибшего, ни в коем случае оружие не бросать. Мы также определили место сбора в лесу в нескольких километрах от городка, если нам надо будет рассеяться во время прорыва. В лесу мы организуемся для дальнейших действий.

Снова возник вопрос, как достать еще оружие. Саул снова вернулся к вопросу о пистолетах. Во время польской власти у них в доме было четыре пистолета, советские власти издали приказ о необходимости сдать все оружие, но отец Саула решил эти пистолеты спрятать в стене погреба, где они находятся и сейчас. Дом стоит вне территории гетто, на центральной площади городка. В нем теперь живут литовские чиновники и полицейские, которые несут охрану рядом с домом в ночное время. Решено было, что трое из нашей группы пройдут к дому днем, и попытаются достать эти пистолеты. Некоторые из ребят вызвались добровольцами. Выбрали Саула Михельсона, который знал место тайника, Бориса Йохая и Ишику Гертмана.

На этой встрече Моше Шотан и Давид Йохай предложили выйти из гетто группами по три-четыре, атаковать вооруженных лесничих и отобрать у них оружие. Предложение было отвергнуто по той же причине, по которой не приняли план — ворваться в склад оружия: не навлечь беду на евреев гетто. Мы разошлись, и каждому было приказано проверить в этот вечер свое оружие, и положить его на место, откуда его легко достать. После ужина я вошел в подсобку, извлек из тайника карабин и начал его чистить. Делать это в темноте было нелегко. Неожиданно открылась дверь нашего дома, кто-то прошел по коридору и открыл дверь в старую часть дома, ставшую подсобкой. Вошла моя тетя с фонарем в руке. Я сидел за печью, так, что она не могла меня видеть, но я боялся, что она подойдет к печи и обнаружит меня. Тетя поставила фонарь, набрала картошку из мешка, стоящего у двери, взяла фонарь и вышла. Снова воцарилось темнота. Почистив карабин, я решил проверить спусковой механизм. Вставил в обойму пять патронов, защелкнул затвор и нажал на курок, чтобы освободить боек. Ствол был поднят вверх. И вдруг — пламя вырвалось из ствола. Раздался выстрел. Я перепугался, не знал, что делать. Лежал под печью. Дверь дома распахнулась, и все обитатели высыпали наружу. Вышли также соседи, я услышал испуганный вопрос: "Кто здесь стрелял?" "Кажется, это было около моего дома. Может, пьяный литовский полицай шатается", — сказал другой голос. Некоторое время люди обсуждали случившееся, затем разошлись по домам. Я спрятал карабин, тихо выбрался наружу и пошел на встречу с моими товарищами. Зашел в дом к Моше, там сидело несколько ребят и девушек. Первый вопрос был: "Где сейчас стреляли, может быть, ты знаешь?" Я ответил, что тоже слышал выстрел, но не знаю, кто стрелял. Вероятно, какой-то охранник у ограды. Сестра Моше спросила меня, почему я так бледен. Ответил, что ей это кажется. Только позже я понял, что произошло. В обойму русского карабина входит четыре патрона, а пятый проскальзывает в ствол. Я же был уверен, что в обойме находятся все пять патронов. С замыканием затвора пятый патрон вошел в ствол. С нажатием на спусковой крючок раздался выстрел. Несмотря на все предосторожности, в доме заметили, что со мной не все в порядке. Они видели меня входящим в подсобку. В один из вечеров, в присутствии всей семьи, тетя спросила меня, почему это я в последнее время стал необычно серьезным, почему все время хожу в состоянии задумчивости, и что я делаю в подсобке. Члены семьи ждали от меня ответа. Я не ответил.

Спустя несколько дней сестра Рахель задала мне те же вопросы, и я снова не дал ответа. Мой двоюродный брат Иосиф рассказал мне, что тетя Хания сделала обыск в старом домике, но ничего не нашла, и что все близкие считают, что у меня есть радиоприемник, и выстрел тоже вызвал у них подозрение, но они и представить не могли, что у меня есть оружие. Теперь мне следовало соблюдать повышенную осторожность.

В один из вечеров "юденрат" провел в гетто особую "акцию": сбор золота и часов, чтобы преподнести подарок новому командиру полиции безопасности. Люди "юденрата" все время пытались купить немцев взятками. Они, как и большинство евреев гетто, верили, что судьба их зависит в значительной степени от местной германской власти, и взятками можно обеспечить более длительное существование гетто.

Работа в оружейном складе закончилась. Пришел приказ перевезти все оружие в Вильно, и наша надежда вынести из склада еще оружие, не осуществилась. Нам приказали вести на телегах оружие к железнодорожной станции Ново-Свинцян. Оттуда немцы должны были везти его на поезде.

В один из дней пришла ко мне Ривка М. и радостно сообщила, что Саулу, Борису и Ишике удалось достать из тайника в доме Саула четыре пистолета и пронести в гетто. Теперь оружие было у всех двенадцати членов группы. Сила наша увеличилась. Я получил пистолет, а карабин, передал моему двоюродному брату Иосифу. Пистолет я спрятал на чердаке, у дымохода. Потолок покачивался под моими шагами. Мой дядя это заметил, поднялся на чердак и обнаружил меня. Спросил, что я тут делаю. Я сказал, что это не его дело, и попросил его сойти с чердака. Дядя не сказал ни слова. Когда я спустился и зашел в дом, меня встретило подчеркнутое молчание: ни один из членов семьи не обратился ко мне. Мой двоюродный брат Иосиф сказал мне: вся семья подозревает, что у меня есть оружие, и они боятся этого. Если найдут оружие, вся семья будет виновна. Я сказал ему, что постараюсь отвести от него подозрения, а его карабин сам почищу, ибо все равно меня подозревают.

Наступили весенние дни. Снег почти растаял, и только белые пятна еще остались на склонах холмов. Мы смотрели на поля поверх забора из колючей проволоки, которые стали проявлять признаки жизни после зимней спячки. Солнце осушило грязь, образовавшуюся от таяния снегов. Мы с радостью встретили весну, ибо знали, что она приближает нас к нашей цели. Через несколько недель мы выйдем из гетто, и тогда — леса, бои, месть врагу: таковы были мои мысли. Утром, 13 апреля, я сидел на телеге, нагруженной оружием, рядом с двумя немцами, беседующими между собой. Мы ехали длинной колонной в сторону железнодорожной станции Ново-Свинцян. Проезжали через литовские села. Крестьяне выглядели довольными, война была для них источником обогащения. Многие из них не обрабатывали землю. Они мобилизовались в немецкую полицию и разбогатели на грабеже имущества евреев. Многие из них ожидали часа, когда можно будет убивать оставшихся в живых евреев и забрать все, что у них еще осталось. Они распускали злостные слухи. Крестьянин говорил знакомому еврею, что ему известно из осведомленных источников, что в такой-то день расстреляют всех евреев, и он готов этого еврея спрятать. Еврей этот перевозил все свое имущество к этому крестьянину, и, в конце концов, все оставалось у того в руках. А в день, упомянутый крестьянином, никой резни не происходило. Многие крестьяне, награбившие имущество евреев, желали им смерти, чтобы не осталось свидетелей, если их за грабеж призовут к ответу после войны.

Были среди них и такие, которые прятали евреев несколько дней, а потом сдавали полиции, которая расстреливала их по обвинению в бегстве из гетто. Таков был конец евреев, которые выбирали этот путь спасения. Лишь одиночки среди крестьян прятали евреев из чувства милосердия. В окружающем мире тотальной ненависти их доброта не будет забыта.

Миновали мы 12 километров и прибыли на железнодорожную станцию Ново-Свинцяна. Перегрузили оружие с телег в вагоны. Работа длилась несколько часов. К вечеру вернулись на телегах в гетто под конвоем немцев. Я пришел домой и решил немного отдохнуть. Неожиданно вошел один из нашей группы, Ицхак Форос. Раньше он не посещал наш дом, ибо ребята из группы старались не встречаться друг с другом, чтобы не возбудить подозрение. Мы вышли наружу, и он рассказал мне, что Гершка Бак, Рувка Миядзяльский и Давид Йохай поднялись на чердак заброшенного дома, на краю гетто. Одна из стен дома была обращена на внешнюю сторону гетто. Там ребята решили подготовить кобуру для каждого пистолета, принесенного из дома Саула Михельсона. Захватили с собой пистолеты, чтобы определить размеры для кобуры. Гершка Бак и Давид Йохай выкроили кожу и начали шить. Рувка Миядзяльский держал пистолеты. Они тихо беседовали о близящемся уходе в леса, к партизанам. Вдруг Рувка сказал: "Был бы сейчас немец рядом, я бы…" И тут пуля вылетела из ствола и ранила в рот Гершку, который сидел напротив. Он упал, изо рта потекла кровь. Давид спустился и сообщил родителям Гершки о случившемся, Рувка остался около раненого. Отец Гершки побежал к доктору Трасейскому, члену "юденрата". Они явились немедленно. Рувка, тем временем, сумел спустить Гершку с чердака. Доктор определил, что пуля разбила два передних зуба и застряла в горле. Как потом выяснилось, рана не была опасной, и врач мог пулю извлечь из горла. Но опасались, что литовский полицай у ворот гетто, находящихся недалеко от дома слышал выстрел, потому решили сообщить в полицию. Ицхак Форос добавил, что Рувка М. в абсолютной растерянности: не знает, что делать: спрятаться или пойти в литовскую полицию. Я был до того потрясен случившимся, и некоторое время не знал, как поступить. Тем временем, стало известно, что полицай услышал выстрел и доложил начальству. Весть о ранении мгновенно облетела гетто, и все поняли, что это не случайно. Гершка послал отца за мной. Я пришел к ним. Он лежал в постели, кровь у него больше не текла. Он попросил меня к нему нагнуться, и объяснил, где упрятан карабин, который следует вынести из дома, ибо, вероятнее всего, в доме будет обыск. Я спросил, знает ли его семья о карабине. Отец его, ответил он, согласился меня позвать при условии, что сын ему расскажет правду. Было опасно вынести карабин днем и укрыть у меня в доме так, чтобы члены моей семьи этого не увидели. Но нельзя было колебаться, и следовало безотлагательно действовать, ибо в любой миг могла нагрянуть немецкая полиция. Последние слова Гершки, обращенные ко мне, были: "Продолжайте и мстите!"