Дети свободы - Марк Леви

Никто из нас не был ранен-если не считать раненого самолюбия; мы собрали остатки омлета, хорошенько обследовали его, убедились, что инородных тел там не осталось, и опять сели за стол, как ни в чем не бывало.

Слов нет, фейерверк удался Шарлю куда больше, чем его стряпня, но, делать нечего, по нашим временам лучше так, чем никак.

Завтра начинался октябрь, а война продолжалась, в том числе и наша война.

14

Негодяев сам черт бережет. На исходе второго дня слежки за Лепинасом Ян неожиданно поручил Роберу убрать прокурора. Борис находился в тюрьме, его наверняка скоро будут судить, и действовать нужно было на опережение, чтобы его не постигло самое страшное. Убийство прокурора ясно даст понять судейским, что посягательство на жизнь партизана равносильно подписанию смертного приговора самим себе. На протяжении нескольких месяцев, стоило немцам вывесить на стенах Тулузы объявление об очередной казни, как мы убивали их офицеров и сразу же распространяли листовки, где объясняли населению причину этой акции. В последние недели немцы стали расстреливать гораздо реже, а их солдаты не смели по ночам шататься по городу. Как видишь, мы не сдавались, и Сопротивление росло с каждым днем.

Операцию наметили наутро понедельника; встречу после акции назначили на конечной остановке 12-го трамвая. При виде Робера мы сразу поняли, что дело сорвалось. Что-то ему помешало: Ян пришел в бешенство.

Понедельник был днем первого заседания суда после летних отпусков, и всем надлежало явиться во Дворец правосудия. Именно в этот день известие о смерти прокурора могло произвести оглушительный эффект, к чему мы и стремились. Такого человека нельзя было просто взять и убить, когда попало, хотя в случае с Лепинасом любой вариант был хорош. Робер ждал, пока Ян успокоится и замедлит шаг.

Ян бушевал не только оттого, что ребята упустили день сборища судейских. Со времени казни Марселя прошло больше двух месяцев, Лондонское радио много раз объявляло, что виновник его смерти заплатит за свое мерзкое преступление, и вот теперь нас могли счесть слабаками! Но в самый момент акции Робера охватило какое-то странное сомнение - это случилось с ним первый раз в жизни.

Его решимость прикончить прокурора ничуть не поколебалась, но что-то помешало ему действовать именно сегодня! Он клялся честью, что не знал о важности даты, выбранной Яном; Робер никогда не подводил товарищей и отличался необыкновенным хладнокровием - значит, у него были веские причины поступить так, а не иначе.

В девять утра он уже стоял на улице, где жил Лепинас. Согласно информации, собранной девушками из бригады, прокурор всегда выходил из дома ровно в десять часов. Марьюс, который участвовал в первой операции и едва не подстрелил другого Лепинаса, на сей раз должен был прикрывать отход.

Робер надел широкое пальто, уложил в левый карман две гранаты - для нападения и для защиты, - а в правый заряженный револьвер. В десять часов из дома никто не вышел. Прошло пятнадцать минут - Лепинаса не было. Пятнадцать минут - долгий срок, когда у тебя в кармане лежат две гранаты, которые сталкиваются между собой при каждом твоем шаге.

Полицейский на велосипеде, ехавший по улице, чуть притормаживает рядом с ним. Вероятно, это простая случайность, однако, учитывая важность будущей жертвы - прокурора, который все еще не появляется, - есть о чем подумать.

Время тянется мучительно долго, улица безлюдна, но если ходить по ней взад-вперед, неизбежно привлекаешь к себе внимание.

Да и парни, что стоят на углу с тремя велосипедами, приготовленными для бегства, не могут остаться совсем уж незамеченными.

Из-за угла выезжает грузовик, набитый немцами; две "случайности" за такое короткое время, это уж слишком! Роберу становится не по себе. Марьюс издали знаком спрашивает его, в чем дело, и Робер так же знаком отвечает, что все в порядке, операция продолжается. Проблема лишь в том, что прокурора нет как нет. Немецкий грузовик проезжает мимо, не останавливаясь, но как-то подозрительно медленно, и Роберу это совсем не нравится. Тротуары по-прежнему пусты; наконец кто-то открывает дверь дома, выходит и пересекает сад. Рука Робера стискивает револьвер в кармане пальто. Ему пока не удается разглядеть лицо человека, затворяющего ворота. Но вот незнакомец направляется к своей машине. И тут Робера пронзает страшное сомнение. Что, если это не Лепинас, а, например, врач, посетивший прокурора, который слег в постель с тяжелым гриппом? Ведь не подойдешь же к нему с вопросом: "Здравствуйте! Скажите, вы случайно не тот тип, в которого я должен разрядить свой револьвер?"

Робер шагает навстречу незнакомцу, и единственное, что ему приходит на ум, это спросить, сколько времени. Ему хочется проверить, не выдаст ли себя человек, который отлично знает, что ему грозит, каким-нибудь проявлением страха - дрожащей рукой, каплями пота на лбу.

Но тот невозмутимо оттягивает манжет и вежливо говорит:

– Половина одиннадцатого.

Пальцы Робера разжимают рукоятку револьвера, он не может стрелять. Лепинас кивает ему и садится в машину.

Ян молчит, ему нечего возразить. Доводы Робера звучат убедительно, и никто не упрекнет его в том, что он провалил задание. Вот уж действительно: негодяев сам черт бережет. Когда мы прощаемся, Ян бормочет: акцию нужно провести безотлагательно.

Горечь неудачи преследовала его всю неделю. Он даже никого не хотел видеть. В воскресенье Робер поставил будильник на самый ранний час. В комнату проникает аромат кофе, который варит его квартирная хозяйка. В обычное время запах поджаренного хлеба начал бы дразнить его пустой желудок, но с того понедельника Роберу так тошно, что ему не до еды. Он спокойно одевается, вытаскивает из-под матраса револьвер и сует его за пояс. Натягивает куртку, надевает шляпу и выходит из дома, ни с кем не простившись. Роберу тошно не от сознания своей неудачи. Взрывать паровозы, отвинчивать болты на рельсах, крушить динамитом столбы электропередач и подъемные краны, выводить из строя вражеские арсеналы - все это он делал с энтузиазмом, но убивать никому не нравится. Мы ведь мечтали о мире, в котором люди свободно решали бы свою судьбу. Нам хотелось стать врачами, рабочими, ремесленниками, учителями. Даже когда враг отнял у нас это право, мы еще не взялись за оружие, это произошло позже, когда они начали ссылать в лагеря детей, расстреливать наших товарищей. Но убийство было и остается для нас тяжкой задачей. Я уже говорил тебе: невозможно забыть лицо человека, в которого ты собираешься выстрелить, даже если перед тобой такая сволочь, как Лепинас. Это очень трудно.

Катрин подтвердила Роберу, что каждое воскресенье, ровно в десять часов утра, прокурор ходит на мессу, и Робер решается; борясь с одолевающим его отвращением, он вскакивает на свой велосипед. Главное - спасти Бориса.

Ровно в десять Робер появляется на той улице. Прокурор только что затворил железную садовую калитку и идет по тротуару между женой и дочерью. Робер снимает оружие с предохранителя, шагает ему навстречу; семья прокурора проходит мимо него. Он выхватывает револьвер, оборачивается и целит в прокурора. Нет, только не в спину; Робер кричит:

– Лепинас!

Все семейство удивленно смотрит в его сторону, видит наведенный револьвер, но уже прозвучали два выстрела, и прокурор падает на колени, держась за живот. Вытаращив глаза, Лепинас смотрит на Робера, встает и, шатаясь, цепляется за дерево. Да, негодяев и впрямь сам черт бережет!

Робер подходит ближе; прокурор умоляюще шепчет:

– Пощадите!

Но Робер видит не его, он видит тело Марселя в гробу, с отрубленной головой на груди, видит лица казненных товарищей. За этих ребят он отомстит беспощадно, безжалостно; Робер выпускает в прокурора всю обойму. Обе женщины вопят, какой-то прохожий кидается им на помощь, но Робер наводит на него револьвер, и тот пятится назад.

Робер бежит к оставленному велосипеду, слыша за спиной крики о помощи.

В полдень он сидит у себя в комнате. Новость уже облетела весь город. Полицейские оцепили квартал, расспрашивают вдову прокурора: сможет ли она узнать стрелявшего? Мадам Лепинас кивает и говорит, что, наверное, могла бы, но она этого не хочет, мертвых сейчас и без того хватает.

15

Эмилю удалось получить работу на железной дороге. Каждый из нас пытался найти хоть какое-нибудь место: все мы нуждались в заработке, ведь нужно было платить за квартиру, как-то питаться, а руководству Сопротивления было трудно каждый месяц выделять нам средства. Работа имела еще одно преимущество: она прикрывала нашу подпольную деятельность. Человек, каждое утро отправляющийся на работу, привлекал меньше внимания полиции и соседей. Те же, кто сидел без дела, могли выдавать себя разве что за студентов, но это было легко проверить и потому рискованно. А уж если работа могла способствовать нашей борьбе, это вообще было идеально! Должности, занимаемые Эмилем и Алонсо на сортировочной станции Тулузы, оказались для бригады просто бесценными! Вместе с несколькими железнодорожниками они организовали небольшую группу, которая занималась всеми видами саботажа. Один из трюков состоял в том, что они под самым носом у немецких солдат переклеивали этикетки с названием груза с одних вагонов на другие. Таким образом, после формирования составов запчасти к орудиям, которых нацисты так ждали в Кале, ехали в Бордо, трансформаторы, необходимые в Нанте, попадали в Мец, а моторы, изготовленные для Германии, доставлялись в Лион.