Государь всея Руси - Юрий Алексеев

Но вторая половина XV в. застает Новгородскую республику на вечерней заре ее долгой и яркой истории, когда особенности общественного строя, способствовавшие расцвету республики, в ходе исторического развития обратились в свою противоположность. Еще живые в сознании тысяч новгородцев традиции вечевой вольности, лишенные уже реального содержания, превратились в тормоз для дальнейшего развития и самого Новгорода, и всей Русской земли. Столкновение старой традиции с реальными потребностями и задачами новой эпохи, разрушение старых морально-политических ценностей, сопровождаемое к тому же огромными людскими и материальными жертвами в ходе жестокой феодальной войны, не могло не вызвать болезненного слома общественного сознания. Блестящая и заслуженная, исторически оправданная и необходимая победа Москвы над Новгородом, победа, выводящая страну и сам Новгород на новые широкие пути исторического бытия, неразрывно связана с трагедией уходящей в прошлое когда-то героической и плодотворной старой вечевой традиции.

Непосредственные политические результаты похода 1471 г. зафиксированы в Коростынском мирном докончании 11 августа 1471 г.[73] Новгород сохранил почти всю территорию республики, отказавшись формально только от Волока и Вологды (давно уже фактически перешедших в руки Москвы); великий князь согласился держать Новгород «в старине, по пошлине, без обиды», вернул перешедшие на его сторону Торжок и Демон, сложив с них крестное целование, и т. п. На первый взгляд все осталось почти по-старому. Но это только на первый взгляд. На самом деле все изменилось коренным образом — от процедуры заключения договора до его важнейших статей. Новгородские делегаты уже не назывались «послами», как в 1456 г. Они не просто «докончали мир», как бывало раньше, а прежде всего «добили челом своей господе великим князем». Новгородцы не только признали великого князя своим господином, но и подчеркнули, что они его «отчина», приняв ту самую терминологию, которую они гневно отвергали еще совсем недавно. Они торжественно поклялись «не отдатися никоторою хитростью» ни за какого короля или великого князя, «хто... на Литве не буди», не просить и не принимать у себя на пригородах князей из Литвы, не принимать у себя никаких недругов великого князя. Они приняли обязательство не обращаться к литовскому митрополиту, а ставить своего архиепископа только «в дому Пречистые... на Москве». Со внешнеполитической самостоятельностью Новгорода было покончено.

Но этого мало. Согласно новому договору, у «грамоты докончалыюй», устанавливающей судебное устройство республики, отныне «бытя имени и печати великих князей». По справедливому мнению исследователей, эта статья устанавливала верховный контроль великого князя над судом новгородской господы. Одновременно устанавливается обязательное участие представителей великого князя во всей судебной деятельности новгородских властей.

Политические институты и традиции вечевого города сохраняют теперь только номинальное значение. «Его свобода стала отныне только призраком»,— метко заметил по этому поводу К. Маркс.

Государь всея Руси

В первый день нового 6980 г. (1 сентября 1471 г.) «князь великий... Володимерский и Новгородский и всея Руси самодержец... с победою великою» и с триумфом возвратился в Москву. Для триумфа были все основания: титул «великого князя неся Руси» впервые наполнялся реальным содержанием: «старина» великокняжеская, идея политического единства страны решительно восторжествовала над «стариной» удельно-вечевой децентрализации. Русская земля сделала крупнейший, решающий шаг на пути своего превращения в единое государство. Гости, купцы, «лучшие люди», т. е. верхи московского посада, вместе с князьями и боярами встречали великого князя при въезде в столицу, «а народи московский... далече за градом встречали его, и инии за 7 верст пеши».[74] Внимание к горожанам, к «пешим» — представителям основной массы населения столицы — не случайно. Это — одна из составляющих политики нового государства, ищущего и находящего опору далеко не только в среде феодалов.

Москва отныне — по только главный город великого княжества, но столица нового государства, всей Русской земли. Следовало придать ей новый облик. Белокаменный Успенский собор, построенный митрополитом Петром при Иване Калите, пришел за полтораста лет в полную ветхость: «блюдяшеся падения, уже деревми толстыми коморы подпираху». Нужен был новый собор, достойный нового времени, нового положения Москвы. По мысли великого князя, новый храм должен был быть построен по образцу Успенского собора во Владимире, шедевра русского зодчества XII в. Несмотря на переезд митрополита в Москву, этот старый собор, помнивший времена Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, сохранял значение главного храма Русской земли — в нем происходили торжественные церемонии посажения на стол великих князей. Мастера Ивашка Кривцов и Мышкин получили заказ: «велику и высоку церковь сотворити, подобну Владимерской Св. Богородицы». «Мастери каменосечци» были посланы «во град Володимерь... меру сняти».[75] Принятие за образец собора во Владимире, древней столице прежних великих князей, подчеркивало историческую преемственность нового государства, его связь с традициями домонгольского величия Руси. Это — та же характернейшая линия на возрождение «старины», древнего могущества и единства Русской земли, которая настойчиво подчеркивалась великим князем в его переговорах с мятежным Новгородом накануне Шелонской битвы.

Торжественная закладка нового храма состоялась 30 апреля 1472 г. в присутствии всего освященного собора (так называлось собрание высшего духовенства), великого князя, его сына, матери и братьев. Строительство подвигалось быстро, и к концу мая новая церковь «возделана бысть с человека в вышину».

26 июня пришло важное известие от воеводы князя Федора Давыдовича Пестрого-Стародубского. Всю зиму шли его войска через глухие таежные леса. Добравшись до Камы, «на плотах и с коньми» двинулись дальше по ее притокам, а затем — сухим путем еще дальше, на Чердынь, на пермского князя Михаила. В решительном сражении на р. Колве пермский воевода был взят в плен. На слиянии Колвы и Почки срубили новый городок — оплот русского влияния на Северо-Востоке.[76] В состав Русского государства вошла северная часть Пермской земли, граница теперь вплотную подошла к Северному Уралу и бассейну Оби.

Колонизация Северного Урала способствовала хозяйственному освоению малолюдного края, сближению местных племен с русским пародом, переходу их па более высокий социально-экономический и культурный уровень. Проявлялась одна из характерных черт русского исторического процесса. Русь изначально жила в окружении малых народов, разделявших с ней ее историческую судьбу. Русская колонизация всегда отличалась относительно мирным характером. Она не знала ни истребления покоренных пародов, ни изгнания их с исконной территории, ни превращения их в рабов, ни насильственного разрушения их хозяйственного уклада, ни принудительной языковой и культурной ассимиляции. Англо-саксонское завоевание Британии, германская колонизация Западной Прибалтики, деятельность конкистадоров в Латинской Америке и колонистов в Штатах не находят аналогий на Руси. Признание верховной власти великого князя и как материальное выражение этого — выплата дани — вот наиболее характерная и ощутимая черта включения малых народов в состав Русского государства. Местные князья, как правило, переходили на службу новой власти. Относительно мирный характер носила и проповедь христианства.

Так было во времена Киевской Руси, боярского Новгорода. Так было и в XV в.

Однако для характеристики процессов колонизации одних розовых тонов недостаточно. Так или иначе рушились старые обычаи и верования отцов, ломались привычные традиции. Местная родоплеменная и жреческая верхушка не раз активно выступала в защиту своих привилегий, своей «старины». Не раз происходили открытые столкновения. Исторический прогресс во всяком классовом обществе покупается дорогой ценой, искупается слезами и кровью.

Тревожимо вести пришли с южного рубежа: хан Ахмат начал поход на Русь «со всеми князьями и силами Ордынскими». Он двинулся вверх по Дону, «чая от короля себе помочи, свещався с королем Казимиром Литовским на великого князя». Впервые за много десятков лет против Руси выступали главные силы Орды во главе с энергичным, удачливым и честолюбивым ханом.

Не исключено, что поход Ахмата летом 1472 г. был вызван прекращением выплаты русскими ордынского «выхода». По данным Вологодско-Пермской летописи, в 1480 г. Ахмат обвинял великого князя: «дани не дает мне девятый год», т. е. именно с 1472 г. Не мог забыть хан и прошлогоднего разгрома Сарая вятчанами. Однако совместный удар двух самых сильных противников Руси не удалось организовать и на этот раз: «королю бо свои усобицы быта в то время, и не посла царю помочи». Еще осенью 1471 г. «пришел к королю из Орды Кирей с царевым послом» — очевидно, в ответ на миссию того же Кирея в Орду и для переговоров о заключении союза против Руси, но «король в ту пору заратился с иным королем, с Угорским». Действительно, в конце 1471 г. король оказался втянутым в борьбу за венгерский престол, на который он хотел посадить своего сына Казимира.