Всегда начеку - Сергей Смирнов

— Это что же, граждане, получается? Одна, стало быть, голытьба управлять будет нами... Мы, люди имущие, готовы всей душой власти помогать, однако требуем соблюдения истинных прав человеческих, данных от бога...

Тогда вскочил Терентий Дымов, его лицо совсем белым показалось в полутьме:

— От какого бога? На горбах наших нажили силу свою... Вот этими руками... Прошлый год все село надрывалось на плотине, а чо мы получили: по фунту да по два хлеба дал, мироед, и все. Теперь права... Нету никаких прав у вас... — он закашлялся, сморщился от боли, сел на место.

Мельник хотел было что-то сказать, но шум поднялся страшный, напрасно председатель стучал ключом по столу. Савилов махнул рукой и пошел к выходу, упрямо наклонив голову, ни на кого не глядя.

Избрали в Совет и Терентия Дымова.

Через два дня Филимонов проснулся от грохота над головой — кто-то отчаянно барабанил по ставням. Он выскочил в сени с наганом, настороженно крикнул: «Кто?» — и услышал знакомый голос:

— Николай Василич, товарищ милиционер, беда! Дымова Терешку убили.

Когда Филимонов прибежал к дому Терентия, там уже толпились люди. Дымов лежал у ворот, неловко закинув голову. В распахнутой настежь калитке стояла жена Дымова, уткнувшись в платок и вздрагивая всем телом. Филимонов поискал глазами вокруг, нагнулся, вытащил из сугроба воткнувшийся туда кусок санного полоза.

— Ох, гады, дождутся, — сказал кто-то сзади Филимонова, скрипнув зубами. Милиционер обернулся.

— Познакомьтесь, Николай Васильевич, — сказал Шацкий, кивая на молодого парня в полушубке. — Ночью приехал.

Они протянули друг другу руки, парень представился:

— Хахилев Александр Никитич, Саша, значит... Уполномоченный из Барнаула по сбору оружия.

Шацкий сказал строго и официально:

— Товарищ Филимонов и товарищ Хахилев, возьмите еще троих человек, на коней и к Савилову. Если сыновья дома, забирайте, везите сюда...

Они постучали в глухую калитку. Залаяла собака и тотчас умолкла. Калитка распахнулась, появился Савилов все в той же длинной шубе.

— Слава богу, свои, — сказал он злым голосом. — Покоя нет.

— А что? Чужие были? — быстро спросил Хахилев с усмешкой.

— Бандиты, истинный бог, бандиты! Трое верхами ломились, понимаешь, а сынов дома нет, вчера еще в Бийск с подводой ушли... Саша, никак приехал? — Савилов недобро взглянул на Хахилева и отступил в сторону. — Ну, чего ж у ворот разговаривать, проходите.

— Оружие есть в доме? — Хахилев показал Савилову мандат уполномоченного.

— Что ты, Александр Никитич, какое там оружие. Дробовик только старенький.... — старик развел руками.

Они осмотрели дом — крепкий и просторный, срубленный давно и надолго, заглянули в амбары. Филимонов переписал всех живущих, на глаз прикинул, сколько хлеба в амбарах.

Савилов, увидев, что Филимонов все записывает в книжку, злобно скривился, придвинулся вплотную, тяжело задышал:

— Пошто пишешь? Может, отбирать будете, а?

— Пока не уполномочен, — с трудом сдерживая гнев, кипевший с того момента, как он увидел мертвого Дымова, сухо ответил Филимонов и поглядел прямо в поблекшие, в красных жилках глаза с острыми зрачками.

Когда вернулись в село и рассказали обо всем Шацкому, он усмехнулся:

— Хитер старый волк. Волчат натравил, а сам в стороне. И сыновей спас — нарочно отправил...

Полетел день за днем, неделя за неделей. Теперь времени не хватало, деревня забурлила. Тем, кто при Колчаке захватил лишние земли, приходилось отступать. Время от времени вспыхивали драки, страшные и жестокие. Филимонов осунулся, похудел. В душе его крепла ненависть к тем, кто, не брезгуя никакими средствами, старался ухватить кусок пожирнее, к тем, кто яростно сопротивлялся новому.

Распутица и вышедший из берегов Чумыш опять отрезали Ельцовку от окрестных сел. Подготовка к севу на какое-то очень короткое время как бы объединила противников: надо было готовить сбрую, инвентарь, лошадей. Стало немного потише.

Но вот отшумели ручьи, подсохли дороги, и только в логах остались пятна нерастаявшего снега. Почти вся деревня ушла на пашни — кто за Чумыш, через гору, кто по дороге на Мартыново. Стали сколачивать дружину, в селе образовалась комсомольская ячейка. Ту молодежь, которая осталась в селе, бывалый солдат Максим Носов обучал вечерами на площади военному искусству.

Буйно взметнулись травы, над Чумышом полоской белой пены распустилась и быстро отцвела черемуха. На косогорах под пихтами и березками вспыхнули оранжевые огоньки — расцвели жарки.

Май прошел спокойно, некоторые уже отсеялись, вернулись в деревню. Стал оживать вечерами клуб. Комсомольцы готовили первую постановку — рассказ в лицах о том, как разоблачили богатея, прятавшего хлеб. Филимонов радовался всему этому. Ему нравился Шацкий, и было приятно, что этому энергичному и принципиальному человеку все удается. Сдружился он и с Александром Хахилевым.

Вечерами Филимонов с удовольствием думал, что и его заслуга есть в том, что в Ельцовке налаживается новая жизнь. Он тоже помогал отправлять хлеб, дважды пришлось ездить в Бийск: охранять обозы, а заодно и уводить тех, кто либо пытался помешать новому силой, либо совершил преступление. Правда, многое и беспокоило — куда-то исчезли сыновья Савилова, все чаще приходили слухи о зверствах банды Новоселова — одного из сподвижников Рогова. Но он промышлял по глухим таежным деревушкам, а Ельцовка была большим селом, и общее мнение было таким, что сюда бандиты не сунутся. Тем более что со дня на день должны были вернуться с пашни все мужики. А тогда им сам черт не страшен.

Этот вечер выдался особенно теплым. Солнце уже зашло за гору, но небо над Ельцовкой было высокое и светлое, без единого облачка. За рекой чисто и звонко куковала кукушка. Филимонов после ужина пришел в клуб: там всегда можно было застать Георгия Шацкого, не говоря уже о Саше Хахилеве — того так и тянуло к молодежи. В маленькой комнатке раздавался хохот — Иван Лучинкин, загримировавшись, изображал бородатого богатея. Филимонов зашел, сел на лавку. Хахилев вдруг сказал, отдышавшись:

— Вот еще милиционера надо изобразить, как он к богатею приезжает на Пегаше. Конь-то у него приметный, с другими не спутаешь...

Снова все засмеялись.

В дверь заглянула жена Шацкого Таисия, нашла глазами мужа, кивнула ему на дверь. Председатель волисполкома вышел, улыбаясь, кинул на ходу:

— Сейчас вернусь.

И действительно, Шацкий вернулся быстро — посуровевший, серьезный.

— Ну, вот что, молодежь, — сказал он строго и решительно. — Марш по домам, сегодня репетиция отменяется: сразу пьесу будем ставить. Быстро, быстро! — повторил он, видя, что кое-кто из комсомольцев намеревается задержаться. Они остались втроем — Шацкий, Хахилев и Филимонов.

— Не будем подростков в это дело путать, — как бы извиняясь, сказал Шацкий. — Сейчас мне передали — в Ново-Каменке банда, собирается к нам в гости. Кого позовем?

Стали перебирать фамилии. Максим Носов, Василий Хахилев, Тихон Дегтярев, Леонид Попов... Вспомнили и других, но многие были еще на пашне, а кое-кто уже успел отправиться в лес — готовить на зиму дрова.

— Да, прохлопали, наверное, мы, — с горечью произнес Шацкий. — Новоселов шутить не любит. Ну да ладно, давайте собирать в Совет всех, кто есть. Пусть сразу оружие захватывают.

Стало уже темнеть, когда наконец собралось человек десять. Винтовки были почти у всех. У Хахилева был один наган, а у Шацкого ничего не оказалось. Он виновато развел реками:

— Надо было домой сбегать, да не успел... Дела тут приготовить надо было, кое-что попрятать.

Сообща решили идти на кладбище — оттуда хорошо просматривалась дорога на Ново-Каменку. Филимонов забежал на квартиру, сказал жене, чтобы не беспокоилась, оседлал Пегаша. Коня он привязал за кладбищем, подошел к товарищам. Залегли за могилами, негромко переговариваясь.

Медленно угасал день, деревня затихала. Филимонов всматривался в неясно белевшую дорогу, убегавшую вниз к лугу. Далеко впереди угадывалась темная полоса леса. Оттуда должна появиться банда. Если Новоселов пошлет человек десять — пятнадцать, тогда они отобьются. А если нагрянет большой отряд?

Стало совсем темно. Только на севере неясно угадывался слабый свет, бледнее светили звезды — наступала уже та пора, когда заря сходится с зарей.

Нервное напряжение, охватившее Филимонова в первые минуты, спало, мысли его текли спокойно и неторопливо. Все то, чем он жил последнее время, тревожные дни, обязанности, казавшиеся порой обыденными и даже скучными, предстали перед ним в совершенно ином свете, наполнились высоким смыслом. Ему казалось, что за спиной своей он слышит дыхание деревни, мирное и спокойное. Теперь Ельцовка была для него совсем не чужой, не той, какой он видел ее в первые дни. Он мысленно представлял себе людей, со многими из которых он за это время познакомился, можно сказать, подружился и которые сейчас не подозревали об опасности. И он, Филимонов, вместе с товарищами должен был защищать их от бандитов.