Дорога домой - Евгений Николаевич Новицкий

с автомобилем. Однажды я повесил такой постер у себя в комнате, и мне это очень понравилось. К слову, постеры с музыкальными группами были реже и висели они меньшее время, ибо их сложно было найти. Потом я купил еще этот журнал, там тоже был постер, я тоже его повесил, рядом с первым. И понеслось! В итоге я стал вешать постеры из каждого журнала. Вешал я их на стены, начиная с потолка. В конечном итоге у меня они были развешены по всему периметру комнаты, четыре раза. Их было очень много! И мне действительно тогда это очень нравилось. Среди моих друзей ни у кого не было настолько большой коллекции постеров, чем я немного даже гордился. Благо, ни мама, ни папа моим увлечениям практически не препятствовали. Разве что папа немного выражал недовольство по поводу постеров, но до чего-то серьезного дело не доходило. До того дня. Благо, мама меня всегда по мере возможности защищала от такого недовольства папы

В тот день ничего не предвещало беды. Я, поев, доделывал уроки у себя в комнате, которая стала для меня моим личным пространством, в котором я могу делать всё, что захочу и решу сам. Дело близилось к вечеру, до прихода мамы еще немало времени. И тут в мою комнату заходит папа, что-то мне говорит (вроде), и ни с того, ни с сего начинает все эти мои висящие на стенах постеры нахально срывать. Я, в шоке с его действий, пробую всячески ему помешать. Но куда мне против его! Не возымев никаких результатов, я стал рыдать и уговаривать его прекратить и хоть немного их мне оставить. Они были для меня очень ценны, это была моя отдушина в то время. Но тщетно, мои попытки сохранить для меня ценное и важное (на то время) ни к чему не привели. Когда он их все, до которых дотянулся, сорвал, он смыл их всех в комок, пошел на улицу и практически демонстративно, при мне поджег их. В тот момент я понял, что это всё, это конец. Наверное, именно про эти чувства говорят «разбить сердце», но точно не скажу. Мои чувства в тот момент сложно описать. Можно даже сказать, что в тот момент мой мир «рухнул», настолько сильным было потрясение от случившегося. Когда горел огонь, мне даже показалось, что в тот момент он улыбался. Может, оно и правда так было.

Для меня это было большим потрясением. Пожалуй, самым сильным, связанным с ним. Возникло ужасное ощущение, что моя комната, мое личное пространство, больше не может быть безопасным. Особенно когда он в доме. Я не припомню в своей жизни более грубого и жестокого нарушения личных границ, в частности, у меня. Как и не знаю, зачем он это сделал, что послужило причиной таких действий. Ибо ответа от него я так и не получил.

Учитывая, что он только что сделал, я не мог не отреагировать. Я чувствовал небезопасность и большую обиду. Я опасался, не наделает ли еще чего-то подобного тогда мой отец. Этот страх был обоснован, ведь папа был нетрезв. Я нуждался в защите и безопасности, потому думал, кому позвонить. Не помню точно, кому я тогда звонил. То ли я позвонил маме на работу и не получил должной защиты (мама могла не понять весь масштаб моего стресса и чувств), то ли сразу, но в итоге я позвонил в милицию. Я впервые, сам, лично, вызвал на своего отца милицию. И в последний, как потом оказалось. Я с трудом объяснил, что у нас случилось, и попросил их хоть что-то сделать. В милиции были удивлены такому запросу и вызову, и, к счастью, приняли его. Я выдохнул, и пошел в свою комнату ждать милиционера.

Его приезд был неожиданным для всех, кроме меня. Я в красках описал случившееся, ибо я был на эмоциях. Милиционер попросил меня выйти, а сам закрылся с папой на кухне и о чем-то беседовали. Беседовали не очень долго, после чего милиционер уехал сообщив, это максимум, что он мог сделать. Мне тогда на эмоциях хотелось большего наказания для папы, чтоб он тоже испытал то, что испытал я. Но и этому я был рад. Я был рад хотя бы тому, что шанс того, что папа еще что-то подобное вытворит, точно стал меньше.

Остаток вечера прошел спокойнее. Когда пришла мама с работы, я все ей рассказал, что тут случилось. И про плакаты, и про милицию. Разве что про чувства не говорил — я тогда этого не умел, да и не очень у нас в семье про них говорили (к сожалению). Конечно же, мама была в оке. Она тоже с папой закрылись на кухне и о чем-то говорили, но недолго. Мама мне сказала, чтоб в будущем я так сразу в милицию не звонил, только в крайнем случае. Для меня это и был крайний случай тогда. Стоит брать в учет то, что это было как раз в тот период времени, когда я решил закрыться от всех людей, когда мне показалось, что мои чувства ни для кого не важны. Это для большего понимания.

После этого разговора мы с мамой пошли на кухню ужинать, папа включил телевизор в зале и закрылся там. Мы кушали, ни о чем не подозревая, пока не услышали странные звуки из зала. Мама мигом туда пошла, после чего попросила у меня быстро подать ей нож. Я передал и сам пошел в зал, глянуть, что там произошло. Оказалось, в это время папа предпринял первую попытку суицида, повесившись за трубу отопления (она была у нас под потолком). И нож был маме нужен для того, чтоб перерезать эту самую веревку. Папа был спасен. Вторая попытка у него была примерно спустя 9 месяцев, и более удачная. Из интересного — число и месяц его смерти такие же, как у его погибшего сына, того, что приходил ко мне во сне.

Мне сложно сказать, почему он так себя вел. Папа о своих чувствах никогда не говорил. Я не представляю в полной мере, что он чувствовал. Не думаю, что это были радость и счастье. Само собой, разбираясь со своими отношениями с мамой, со своим состоянием и ощущениями, я не мог не затронуть свои отношения с ним. Честно говоря, я думал, что эта сфера займет у меня сильно меньше времени и усилий. Ведь на тех описанных выше сеансах гипнотерапии разбиралась в том числе