Черного нет и не будет - Клэр Берест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фрида не завидует Диего, быть Фридой – это уже хорошо, быть Фридой – это почетно и по определенным дням в какой-то мере забавно. Между ними нет никакого противостояния. Диего всегда хотел, чтобы Фрида рисовала, он восхищается ее работами. Еще с большей легкостью он признаёт, что у Фриды имеется особый дар, которого он лишен, их творческие миры относятся к разным галактикам. Диего не против иметь жену, которая приносит ему обед в украшенной кружевом корзинке, но это не значит, что по природе своей он феминист. Жена ровня ему, и это не обсуждается. Великий художник, пресыщенный славой, мечтает лишь о том, как бы супруга перетянула все внимание на себя, чтобы люди заметили ее неожиданные государственные перевороты, необычные наряды, ее бранную речь, отменное чувство юмора и особенно ее невероятное умение показать через картину душевный надлом, а также преклонение перед жизнью, то есть нежелание умереть. Диего, ожидая всеобщего одобрения, изображает на стенах целый мир. Фрида, ничего не ожидая, изображает на крохотных холстах лишь малую деталь. При этом ей удается запечатлеть весь мир. Друг друга они не любят, ведь оба художники. Диего был соблазнен куколкой с яйцами de caballero[88]; сама того не понимая, свои работы она наполняла mexicanidad[89], и он ощущается благодаря ее собственному взгляду на мир. Неограниченная свобода, выбор новых цветов. Фрида предпочла, чтобы ее выбрал людоед. Ей хотелось самого знаменитого, самого огромного, самого забавного. Всю гору. А теперь? Как любить друг друга, если броня одного партнера пробита?
В Штатах Люсьена не одна, а с мужем Стивеном Димитровым. Он тоже помогает Ривере. Их пригласили на обед, но обстановка в доме накаленная. Выйдя из машины в самый разгар спора Фриды и Диего, Люсьена и Стивен ощутили в воздухе напряжение, хотя даже порог еще не переступили. Ривера тут же набрасывается на друзей. «У нас даже нет денег на обратный билет», – говорит Диего, хотя все понимают, что это неправда. Стивен уверен: друзья охотно скинутся. У Фриды, похоже, не осталось сил. Их грызня длится уже не первый час. У Диего сдают нервы, и он начинает вопить: «Ты и вправду хочешь, чтобы я к этому вернулся?! – и показывает пальцем на стену, заставленную небольшими полотнами. – Фрида, ты хочешь, чтобы я к этому вернулся?!» Хватает маленькую картину, на которой изображены nopales, мексиканские кактусы, проросшие из кусочка неба. «Ты этого хочешь?» – повторяет он, тыча картиной в лицо Фриде так резко, что Люсьена с ужасом думает, как бы художник в конце концов не разбил эту картину о голову жены.
Как бы не порвал холст женой.
Как бы не порвал жену холстом.
Диего хватает кухонный нож и тычет им в работу: один раз, пять, десять, он не успокаивается; Фрида, вскочив с места, пытается его остановить; даже не задумавшись, Люсьена бросается к ним, отталкивая подругу; Фрида кричит: «Люсьена, уйди, он убьет тебя!» Картина изрезана, Стивен в ступоре, Люсьена на полу, Фрида висит у Диего на шее, словно мышка, забравшаяся на вулкан. Диего яростно собирает то, что осталось от его кактусов, засовывая обрубки в карманы, освобождается из тисков Фриды и уходит, хлопнув дверью.
Обессилевшая от слез, Фрида встала, осмотрелась и попыталась вспомнить, зачем они здесь собрались. Разгладив складки на юбке, проведя по груди рукой, она успокоилась.
Повернулась к друзьям – волосы все еще взлохмачены – и спокойно произнесла:
– Прекрасно. А теперь давайте обедать. Надеюсь, вы голодные?
Часть III. Мехико – Нью-Йорк – Париж, 1933–1940. Желтый
Безумие, болезнь, страх. Кусочек солнца и радости.
Зеленовато-желтый, больше безумия и загадочности. Все духи носят одежду этого цвета или хотя бы нижнее белье.
Из дневника Фриды Кало
Желтый шафрановый
Оттенок желтого, переходящий в красный.
Фрида наводит порядок в новой мастерской Диего: переставляет доколумбовские статуэтки, аккуратно вытирает пыль с их круглых, загадочных головок, готовит баночки с пигментами и располагает их по цвету, переставляет огромных, сваленных в середину комнаты Иуд из папье-маше – они будто мирно уснули. Чуть позже она попросит отца прикрепить их к потолку. Складывает на полки глиняную посуду, словно дары, отмывает кисти, забытые в чемоданах, поджигает священную траву и наполняет ароматом стены и подушки на диванах. Ей не нравится запах нового места, у аромата нет истории, нагота его не прикрыта воспоминаниями. Пока нет Диего, она ходит по его комнате, чтобы из углов и шкафов улавливались нотки Фриды, чтобы мольберт, поставленный посреди мастерской, хранил ее чары. В смежной ванной она, встав на носочки, целует зеркало – пусть Диего и нечасто в него смотрится, но след помады совпадет с отражением его губ. На мгновение она останавливается перед стеной, уставленной картинами мужа, обращает внимание на женские лица. Впервые Фрида заметила исходящее от них восторженное сияние, ее беспокоит пустота и бессодержательность этого восторга, он свидетельствует скорее о банальном желании лечь под мужчину, чем отражает состояние их души; тогда она живо открывает дверь и переходит по мостику, соединяющему крышу дома Диего и террасу напротив, ее собственного дома.
Строительные работы почти окончены; пока супруги были в США, их друг, архитектор Хуан О’Горман, работал не покладая рук. Новый дом находится недалеко от Койоакана, в Сан-Анхеле, на улице Альтависта. Чтобы в мастерской Диего всегда были потоки света, О’Горман вставил огромные окна, высадил из невозмутимых кактусов ограду, скрыв тем самым от посторонних глаз два особняка, глядящих друг на друга: один большой, розового цвета, другой маленький, синего, – такие разные, но все равно вместе; Хуан ловко сымитировал контраст этой невозможной пары, желающей жить вместе и в то же время сохранять дистанцию.
В Мехико они вернулись несколько месяцев назад, но Диего все никак не успокоится.
Рисовать он не хочет, ему накидывают заказы, но Ривера отказывается. На письма он больше не отвечает, теряет квитанции, сорит деньгами, выпадающими из его карманов, ненавидит Фриду.
Узнав, что mural в здании «Рокфеллер-центра» размолотили в крошку, он пришел в ужас – год его жизни прошел даром – и потребовал места, где мог бы повторить проклятую фреску. Руководство Мексики предоставило ему второй этаж Дворца изящных искусств – в связи с победой на выборах Карденаса у власти были левые. Но это ему больше не нужно; Диего предлагают расписать стены Национального автономного университета, но и это его не интересует; нужно закончить фреску на лестнице во Дворце изящных искусств, это выводит его из себя, он считает, что на всем поставлен крест: на жизни, на карьере; в порывах бешенства Диего уничтожает свои картины, ополчается на всех, оскорбляет друзей. Соблазняет женщин прямо у Фриды под носом, пьяный в завершение вечера, он без зазрения совести целует их в губы, оставив пассиям одного вечера не только свою слюну, но и чувство смущения – девушки, избегая взгляда супруги, задумываются: а когда это они дали согласие великому художнику одарить их такой честью при всех. Фрида балансирует между самопожертвованием и чувством злости. Ее большой ребенок – ворчун, впавший в депрессию, это его дело, его крест. Она распечатывает конверты и, как может, отвечает на письма из долгого ящика. Оказавшись лицом к лицу с грудами нераспечатанных
