Записки уголовного барда - Александр Новиков

– Ничего, ничего, сейчас передохнем… Немного осталось.

Славка все понимал. И то, что для меня вот так «падать с копыт» – позор, и то, что просить помощи – позор. Да и не у кого ее просить, этой помощи. Что все это заранее придумано. И он знал – кем это придумано. Славка нас жалел. Единственное, чем он мог помочь – это добрым словом и отборным матом.

Хватаю доску, вцепляюсь в нее – надо бы тянуть, – рукй не сгибаются. Поднимать – не разгибаются. Такого со мной никогда не было. Если сейчас вдруг понадобится защищаться от кого-то, буду не в состоянии этого сделать даже топором – не смогу поднять его выше колен.

– Надо немного посидеть, расслабиться. Это пройдет… Суки, козлы ебаные!.. Захар, крыса ебаная! – зло причитал Славка, таская доски волоком в одиночку.

Передохнув, пошли грузить дальше. Вся одежда под телогрейкой промокла насквозь. От спины валил пар. Хотелось пить. Мутило. Закашливались до рвоты. Но ее не было. Только судорожно дергало и выворачивало пустое нутро. Уши закладывало, и все становилось похожим на бред. Мы шатались как слабые тени, волоча эти проклятые плахи. Падали на них же и лежали плашмя. Скрипя зубами вставали и тащили дальше, пока не натыкались грудью на вагонный проем. Пить…

– Мужики, хорош бычить!.. Ну их, эти доски, на хуй! Пойдем, Александр, чифирнем.

За спиной стоял незнакомый парень, тот самый бригадир погрузки. Он кивнул головой в сторону теплушки и, не дожидаясь ответа, ушел.

– Наконец-то хоть один нормальный человек нашелся, – пробубнил Славка, с силой скидывая верхонки и разминая руки.

Мы с Толей оторвались от вагона и, качаясь как пьяные, побрели к теплушке. Славка двинул следом, приговаривая на ходу:

– Ничего, ничего… Это с непривычки всегда так – через недельку втянетесь, все будет нормально.

– Да пошло бы оно на хуй! Втянетесь!.. Не дай бог никому в такое втянуться! – с остервенением выругался Толя. – Вот бы пидорюгу Репьевского сюда. Недаром он явки с повинной под диктовку следака писал – как чувствовал, пидор…

Бригадир погрузки оказался вполне приветливым парнем с очень знакомым лицом и устойчивыми лагерными манерами. Его бригадирская теплушка была хорошо натоплена и пахла едой. Мы стащили телаги и присели к столу, чертыхаясь и проклиная, на чем свет стоит, вагонную погрузку, начальство и всю систему советских лагерей.

– Виктор, – представился бригадир. – Перекурите спокойно. Сейчас «сынка» пошлю, чего-нибудь из еды притащит.

– Благодарим. Нам не до еды.

– Вы располагайтесь, не шугайтесь – сюда никто не сунется. Если кумовья или прапора со шмоном пойдут, я первый узнаю, хе-хе, – добродушно рассмеялся он. – А вообще мы с тобой, Александр, земляки – я тоже из Свердловска.

Он вышел, крикнул кого-то и вернулся в дом. Через минуту влетел паренек армейского возраста и на пороге, переводя дух, спросил:

– Звал?

– Звал. Сбегай до штабеля, притащи чаю, конфет. Ну и что-нибудь…

– Понял, – по-военному коротко отрезал тот и растворился за дверью.

– Сейчас принесет. Просто здесь, в тепляке, ничего не держим, чтоб прапоров не баловать – найдут раз, найдут два, потом повадятся. Все гасим по заначкам.

Он закурил и выдохнул перед собой дым, разгоняя его рукой. Мне курить не хотелось, да и не моглось. Анатолию тоже. Славка не курил за компанию и сердито молчал.

– Да-а-а… Вас, мужики, видно, сразу под пресс решили пустить… Захар, я так думаю, от хозяина инструкции получил – пробить «на гнилушку» со всех сторон. Но это все – хуйня, главное – не подавать виду. Если на пос– тоянку будут на погрузку выводить, я кое-чем могу помочь – пару человечков всегда дам, чтоб полегче было. У меня бригада небольшая, но пара работящих пидоров всегда найдется. Вашему старшаку уже все по хую – скоро освобождаться, вон, гриву какую отрастил. Привел вас на биржу, по вагонам расставил и – в лесоцех, к землякам. Сейчас уже кемарит где-нибудь. К утру придет. Я когда– то на погрузке так же, как вы, начинал. Потом у Захара в 101-й бригаде был. Так что я его не понаслышке знаю. Тварь та еще. Несколько моих переводов из дома замы– лил: «Ой, Витек, спалил ось… прапора на въезде из лесовоза вышмонали…»

Раз мне уши протер. Второй раз протер. А на третий – я завез через других. Ну, и начал он меня прессовать. С отрядником на пару причем. Захар – на производстве, Грибанов – в отряде. До всего доебывался. То я, видите ли, кровать не так заправил, то, бля, ходил после отбоя. То еще что-нибудь. Сначала ларька лишили. Потом свиданки. Потом в изолятор стали гасить. А потом на ком-то из Захаровских кентов я телагу увидел, ту самую, которая якобы с гревом спалилась. Она заметная была – пуговицы на ней были, каких в зоне нет. Мать ее на свиданку привезла. Пронести официально в зону не дали – не того образца, мол. Поэтому ее через одного захаровского человека заслать хотели. Он, конечно, падлюга, все получил, а мне туфту прогнал, что, мол, все спалилось. Я понял, что это за крыса. Прикинь, он каждого второго в бригаде так обул. Поэтому со жратвой проблем у этой суки нет. Потом меня сюда перевели. Я злой на него. Он тоже на меня ядом дышит. За спиной, конечно. А в лицо, блядь, скалится во всю пилораму.

Вернулся посланный за чаем и едой быстро и бесшумно. Выложил все на полку и так же быстро удалился, бросив на ходу:

– Если что-то нужно будет – крикните, я тут рядом. Сейчас сковороду принесут.

Вошел маленький мужичок, пряча под полой сковородку. Поставил на стол и быстро исчез.

– Я за плиткой.

Плиткой был огнеупорный желтый кирпич с вырезанными под спираль канавками. Он достал его из кармана телогрейки и-еразу же начал собирать это диковинное устройство.

– Давай, Кузьмич, заводи тесто на скоряк, – вмешался в процесс Виктор. – Мужикам еще идти грузить надо.

Малорослый дядька по имени Кузьмич привычно поставил банку, достал из шкафа сверток и начал колдовать в углу, смешивая муку с холодной водой, солью и толчеными сухарями. Звякнула о кирпич сковорода, и провода при посредстве трясущихся Кузьмичевых рук воткнулись в раздолбанную и обгоревшую розетку. Он расплавил полпачки маргарина, нагрел до треска и стал шмякать деревянной ложкой на дно сковороды густое тесто. Оно растекалось и напоминало собой обычные оладьи. Употреблять их полагалось быстро и прямо с жара, пока на запах не прибежали прапора. Как только сдернули последний «лан– дорик», всю утварь, не давая ей остыть, вынесли из теплушки. Сковороду – в снег. Плитку-кирпич – куда-то подальше. Спираль – и вовсе за штабеля, соблюдая лагерный закон: ничего не хранить в одном месте.

Поглощая это нехитрое тюремное яство, мы вслух, к видимому удовольствию Виктора и под ухмылки Славки Керина, вспоминали, когда в последний раз ели такую вкуснятину.

– Тут в зоне до хрена таких, которые и на воле ничего подобного не ели, – будто прочитав наши мысли, заметил Виктор. – А здесь ходят, блатуют. Половина из них, блядей, только здесь настоящую жрачку увидала. Да и то которую у мужиков отняли. Кстати, вам если что-то надо в зону завезти – обращайтесь. У меня люди надежные есть – затащат все что хочешь. Хоть бабу!., хе-хе… Вся шоферня, которая сюда за досками ездит, меня знает в лицо – я уж не первый год на погрузке. На биржу завозить, в общем-то, не сложно. Вот в жилзону отсюда протащить – это до хуя делов! Хотя зачем вам в жилзону – там нигде не спрячешь. Завхоз со шнырем сдадут сразу. Такие твари, как Захар, этим и пользуются – мужикам держать жратву негде. В штабелях спрячешь – кто-нибудь из зэков найдет, утащит, сожрет. Если шмон с собаками – овчарки найдут. Значит, прапора сожрут. Поэтому приходится с бригадирами делиться, а то и вовсе отдавать «за «боюсь». Если есть земляки, из тех, кто с положением, у кого свой тепляк или инструменталка, – тогда другое дело. А нет– значит тяжко. Особенно зимой. Зимой здесь – ад.

Дверь резко отворилась, и на порог влетел «сынок»:

– Менты! Атас! Идут по вагонам.

– Где? Далеко? – спокойно, не вставая, спросил Виктор. – Какие менты? Опера или солдаты со шмоном? Беги в лесоцех за старшаком!

– Отрядники, двое… И еще прапора, – добавил «сынок» и убежал.

Виктор встал. Мы повскакали тоже.

– Спокойно, мужики. Если что – зашли погреться, чифирнуть… Это здесь не возбраняется. Остальное – уже мои дела.

Мы напялили рабочую рухлядь и вышли за двери.

Издалека слышались выкрикивающие голоса. Они приближались со стороны нашего вагона, наполовину загруженного и брошенного.

– Эй, где бригадир?!. Где старший, почему на вагоне никого нет? Кто его грузит?

Речь, понятно, шла о нас.

– Ты смотри, бляди, никуда не заглянули, а сразу прямиком к вашему. Вот суки, все знают! – выругался Виктор.

Мы втроем двинулись навстречу голосам. Виктор нас обогнал. У вагона стояли несколько человек в форме. Один из них был майор, второй – старший лейтенант. За их спинами два прапорщика.

– Здрас-сьте, гражданин начальник! – бодро начал он, явно затягивая время. – Все на месте, все работают…