Oh, Boy! - Мари-Од Мюрай

– Почему тебя привязали? – негодующе вскричала Венеция.

Симеон оглянулся на Барта.

– Ты им ничего не объяснил?

– А чего объяснять? – удивился тот.

Барту и в голову не приходило, что вид изможденного, лежащего под капельницей брата может испугать девочек. Симеон быстро расставил все по местам:

– По этой трубочке течет лекарство. Оно поступает мне прямо в кровь, потому что у меня болезнь крови.

– Оно ее очищает? – сообразила Моргана.

– Вот именно, – улыбнулся Симеон. – Но очистка крови – дело очень утомительное.

– А, вот почему ты лежишь, – сделала вывод Венеция.

Несмотря на объяснение, девочки были подавлены. Больничный запах, пугающая худоба Симеона, какая-то печаль, витающая надо всем… Барт так и стоял у приоткрытой двери, словно часовой.

– Ты не сядешь? – спросил младший брат, испугавшись, что Барт сейчас уйдет.

– Нет, нет. Вдруг не услышу, когда Мария засвистит «Братца Якова».

Симеон уставился на брата, не уверенный, что правильно понял.

– Это сигнал, если придет Твойвуазен, у которого аллергия на маленьких девочек, – объяснила ему Венеция. – Мария не знает «Отец нашел мне муженька». А я знаю. Хочешь, я ее научу?

Симеон уже стал специалистом по разоблачению Барта.

– Ты меня обманул? Тебе не разрешили привести девочек?

– Не то чтобы не разрешили… Но вот же они, Симеон. У нас всего несколько минут. Девочки, что-нибудь важное имеете сказать Симеону?

– Я тебя люблю в три сердца! – закричала Венеция.

Она протянула брату рисунок, изображающий Зорро. Симеон закрыл глаза. Чувствовать, что тебя любят, было почти больно.

– Симеон, – послышался дрожащий, очень несчастный голосок, – я получила ноль.

– Ох нет, Моргана, – запротестовал Барт, – не надо опять об этом!

– Нет, надо, – заупрямилась Моргана. – Я получила ноль.

– За что? – спросил Симеон.

– За средневековую фортификацию, – призналась Моргана.

– Это очень трудная тема, – утешил ее Бартельми. – Я часто получал нули за средневековую фортификацию.

Но девочка ждала вердикта Симеона.

– Ты должна быть первой по всем предметам, – напомнил ей брат.

– Да, – сказала Моргана, неотрывно глядя ему в глаза.

– Ни одной оценки ниже девяти, никогда. Поняла?

– Поняла.

Казалось, у нее с души свалилась огромная тяжесть. Чего нельзя было сказать о Барте, которому то и дело чудились первые такты «Братца Якова». С каждой минутой его страх возрастал в геометрической прогрессии.

– Ну все, девочки, пойдем!

– Уже? – закричали сестренки.

В отчаянном порыве души, слишком редко дающей себе волю, Моргана опустилась на колени и поцеловала правую руку Симеона, своей второй половинки. Но тут до Барта совершенно отчетливо донесся «Братец Яков». Профессор Мойвуазен иногда по вечерам обходил палаты своих пациентов, прощаясь с ними на ночь. К несчастью, Барт не успел определить, справа или слева прозвучал сигнал, и не знал, с какой стороны путь к отступлению свободен. Он приоткрыл дверь чуть пошире. Oh, boy! Профессор Мойвуазен был уже совсем близко. Вид у него был усталый и недовольный. Он взялся было за ручку двери напротив, словно собирался войти в 118-ю палату. Потом передумал, пересек коридор и открыл дверь 117-й. Барт попятился, сестры прижались к нему. Венеция даже зарылась лицом в куртку брата, как страус, прячущий голову в песок.

– Что это такое? – спросил профессор, почти не удивившись.

– Мои младшие сестры, – ответил Симеон, готовый взять все на себя.

– Очень неразумно, – огорченно сказал профессор.

Он был так чем-то озабочен, что даже забыл рассердиться. Рассеянно взглянул на Моргану. Ее некрасивое личико с горячими и умными черными глазами вызвало у него улыбку. Профессор мягко отцепил вторую девочку от Бартельми, чтобы рассмотреть и ее. Он с трудом сдержал вздох сострадания. Бедняжка, такая маленькая, такая хорошенькая!

– Давайте-ка все на выход, – коротко сказал он.

Барт не заставил себя долго упрашивать. Мойвуазен внушал ему все большее почтение. Словно отец – строгий, даже, пожалуй, грозный, которому надо нравиться, а главное – повиноваться. Направляясь с девочками к выходу, Барт услышал властный оклик:

– Бартельми!

Мойвуазен закрыл за собой дверь палаты и направлялся к Барту.

– Мне надо с вами поговорить. Без малышек. Оставьте их с Марией и приходите ко мне в кабинет.

Это было сказано тоном, не допускающим возражений. Барт беспрекословно подчинился. И вот он снова сидел в роскошном кабинете профессора. Цветы были уже другие, но движение, которым профессор отодвинул букет, то же.

– Я очень обеспокоен состоянием Симеона, – начал он без предисловий. – Лечение продолжается уже три недели, а улучшения нет. Мы с Жоффре посоветовались и решили сменить метод.

– Вот как? – отозвался Барт, сердце у которого тревожно сжалось.

– Да. Беда в том, что у Симеона опасный дефицит тромбоцитов, и велик риск геморрагии, – продолжал Мойвуазен на медицинском жаргоне, который обезличивает боль. – При таком положении дел мы не можем двигаться дальше.

– Не можете?

– Нет.

Мойвуазен взял со стола очки и, как и в первый раз, оценивающе посмотрел на Барта. С нескрываемым неудовольствием.

– Вы, я полагаю, часто меняете партнеров?

– Партнеров? – эхом повторил Барт, гадая, не снится ли это ему.

– Вы поняли мой вопрос?

– Да-да. Нет. Да, понял. Нет, не часто… ну, не так часто.

Барт ждал хоть какого-нибудь знака одобрения со стороны Мойвуазена. Губы профессора непроизвольно дрогнули, что было, скорее, признаком раздражения.

– Эта серьга у вас… как давно вы ее носите? Меньше полугода?

– Да это так, по детской дури. Мне тогда было всего шестнадцать.

– Я не прошу вас оправдываться, – сказал Мойвуазен, которого разговор начинал забавлять. – Заболевания, передающиеся половым путем, у вас когда-нибудь были? На СПИД регулярно проверяетесь? Наркотики употребляете?

Барт, словно оглушенный, только кивал или отрицательно мотал головой. Мойвуазен мысленно делал пометки в своем вопроснике.

– Татуировки в последнее время делали? Нет? Поездок в тропики не совершали? Нет? Сердечные проблемы возникали?

– О, сколько угодно!

– Я имею в виду, в кардиологическом плане.

– А, тогда нет, до этого еще не дошло, – поправился Барт.

– Вы понимаете, почему я задаю вам эти вопросы?

– А я должен что-то понимать?

– Я спрашиваю все это, потому что Симеону необходимо переливание тромбоцитов. Так что нужен донор. Здоровый.

– А, вон что!

– Да.

Как только тот или иной разговор принимал слишком серьезный оборот, у Барта заклинивало мозги. Как если бы он отказывался что-либо понимать. Не подозревая об этой особенности молодого человека, профессор Мойвуазен начал лекцию:

– Во избежание реакции отторжения, донора выбирают по признаку совместимости с реципиентом. Если я пошлю запрос в национальную картотеку доноров, у меня один шанс на шестьдесят тысяч найти подходящего, а если такой и найдется, он может оказаться недосягаем. Шансы найти совместимого донора значительно повышаются, если искать среди родственников. Вы понимаете, почему я в первую очередь обратился к вам?

– Да-да, – пробормотал Барт, совершенно сбитый с толку.

– Если тест на совместимость даст положительный результат, вы, полагаю, согласитесь стать донором?

Бартельми ответил жестом, который можно было истолковать как «без проблем».

– Прекрасно. Благодарю вас, – заключил Мойвуазен, вставая. – Сейчас я позову Эвелину, пойдете с ней, сдадите кровь на анализ.

– Что сдам?

Но Никола уже был за дверью и звал медсестру.

Кровь Барта в двадцать четыре часа проверили на все что только можно и не нашли у него ни герпеса, ни гепатита, ни СПИДа. Более того, можно было подумать, что тут вмешалось само провидение: тесты показали идеальную совместимость с кровью Симеона. Профессор Мойвуазен, в халате нараспашку, руки в карманах, поспешил к Жоффре.

– Мы сможем вытянуть Симеона! – объявил он.

– Есть, однако, небольшая проблема, – охладил его пыл Жоффре при всем своем врожденном оптимизме. – Дело в том, что «Барт» упал в обморок, когда у него брали кровь на анализ. По-видимому, он не выносит вида крови.

Говоря о Бартельми, Жоффре не мог скрыть своего к нему презрения. Мойвуазен нахмурился.

– Это было бы уж слишком глупо, – пробормотал он. – Когда он приходит, в два?

– Педик-то? Да.

Никола хотел было что-то сказать, но только шумно втянул носом воздух.

В два часа Барт прошмыгнул в 117-ю палату, не имея большого желания попадаться на глаза Мойвуазену. Обычно Симеон ждал его, полусидя в постели с подложенными за спину подушками. В этот раз он лежал и дремал с полузакрытыми глазами. Его лицо напоминало посмертную маску. Барт испуганно попятился к двери.