Вдали от берегов - Павел Вежинов

— Ладно, хватит! — мрачно заметил печатник. — Оставьте его в покое!

— Это он нас обвиняет, а не мы его! — сказал Милутин.

— И правильно! Факт, что мы проявили недальновидность? Факт! Значит, он прав…

— Был бы прав, если б вовремя сказал! — возразил Милутин.

В глазах печатника на мгновение вспыхнул огонек, но он быстро овладел собой и спокойно сказал:

— Не так-то все просто! Умеешь требовать от людей — умей заслужить это право!..

Во время этого разговора Милутина не покидало тягостное чувство, что их кто-то подслушивает. Быстро оглянувшись, он встретился взглядом с Дафином.

— Другого дела у тебя нет, тихоня? — в сердцах крикнул далматинец. — Только и осталось, что подслушивать?

Дафин вздрогнул и, покраснев до корней волос, сконфуженно опустил голову.

Крыстан посмотрел на далматинца и нахмурился.

— Спокойней, Милутин, спокойней! — недовольно сказал он.

К двум часам жара стала невыносимой. Раскаленное солнце стояло над самой головой, выжигая из обессиленных тел последнюю влагу и увеличивая мучительную жажду.

Далматинец придумал устроить из паруса небольшой навес. Под ним тоже было и душно и жарко, но зато не так пекло и дышалось легче.

— А кто ляжет под парусом? — в раздумье спросил печатник.

Стефан с насмешкой посмотрел на него.

— Я-то знаю! — сказал он. — Те разлягутся, а мы будем обмахивать их пиджаками…

— Брось шутить! — вполголоса сказал печатник.

— Я и не шучу! Просто заранее знаю, что ты предложишь.

— Тень для всех! — с расстановкой сказал печатник.

Стефан взглянул на него и поморщился.

— Если так распустим вожжи, повиснут наши шкуры на гвозде! — недовольно пробурчал он. — Вы как знаете, а я под навес не лягу…

— А что страшного? — сказал, не поднимая головы Крыстан. — Нас больше, и мы сильнее…

Далматинец молча прислушивался к спору. Его тоже одолевали сомнения. Конечно, если поступать по совести, надо всех пустить под навес, но это может оказаться непоправимой оплошностью. Усталые люди заснут, но тот, кто замыслил недоброе, спать не будет…

— Спящего и муха кусает! — строго предупредил он. — Помните это!

— Но ведь мы оставим часового, — сказал Крыстан. — Он будет смотреть.

— Ладно, пусть Стефан дежурит. А капитан останется у руля.

— Что ему там делать? — с недоумением спросил печатник.

— Лодка слегка движется, море несет ее… Если она повернется, солнце будет светить под навес… Кто-нибудь должен следить за тем, чтобы под парусом все время была тень…

Крыстан сдержанно улыбнулся.

— Додумался! — пробормотал он.

— Да, додумался! — твердо сказал Милутин. — А теперь слушай и исполняй!

Все укрылись в тени. Друзья и враги улеглись рядом, каждый пристроился как мог поудобней.

Под полотнищем было душно, доски палубы жестки и корявы.

Первым заснул далматинец. За ним — Крыстан.

Стефан с пистолетом в кармане сидел на носу и зорко наблюдал за всеми, особенно за капитаном, которого он считал самым опасным.

Пристальный взгляд Стефана сковывал капитана, мешал ему собраться с мыслями. А они роились в воспаленном мозгу, и трудно было в них разобраться. Капитан не привык думать на виду у людей, когда вокруг него шумели или разговаривали. Ему казалось, что мысли — это те же слова, их можно услышать. Иногда он сам ловил себя на том, что думает вслух. А сейчас его мысли были нехорошими, злыми, таким можно предаваться в темноте или уж, во всяком случае, когда никто на тебя не смотрит. А парень на другом конце лодки так и сверлит тебя глазами.

Капитану было не по себе под этим взглядом. Он никак не мог сосредоточиться и, судорожно стискивая рукоятку руля, старался смотреть в сторону.

«Самое главное, — думал он, — все время быть настороже, ничего не упускать из виду. Надо меньше спать и глядеть в оба». Если удастся обезвредить их, связать и свалить, как снопы, на дно лодки, спасение близко. Пусть даже целую неделю не будет ветра, добраться до берега можно на веслах. Он один, забыв про голод и жажду, будет грести без устали и приведет лодку домой.

А может быть, главное в том и состоит, чтобы подольше держался штиль? Ведь если подует ветер и лодка снова двинется вперед, они сразу воспрянут духом, соберутся с силами. Нет, сейчас самые преданные друзья и союзники, более верные и надежные, чем родные братья, это — голод, жажда и штиль. Чем сильнее жажда, тем скорее иссякнут их силы. Чем злее зной, тем лучше. Пусть не будет ни крошки пищи — ни рыбьей чешуйки, ни клочка водорослей. Через пару дней они не смогут и ноги волочить. Как бы сильны и решительны они ни были, голод и жажда доконают их, и тогда они сами пристанут к берегу, стараясь спасти свои шкуры. Кому не мила жизнь? Кому хочется умереть ни за грош? Берег недалеко, и они сами скажут: «Греби туда!» Неважно, где придется высадиться, на болгарском или на румынском берегу, — он отовсюду найдет дорогу к дому. Лишь бы не попасть туда, куда они хотят.

Правда, все может обернуться иначе. Вот они уже размякли, немного ослабили режим. Ставрос лежит рядом с усачом, а шурин возле парня со злыми глазами. А ведь еще утром они не подпускали пленников к середине лодки. Значит, завтра возможны и другие поблажки. Глядишь, и часового не выставят. Когда все заснут, не так уж трудно будет вытащить у кого-нибудь револьвер. А стоит только заполучить оружие — и все в порядке! Одной обоймы хватит на всех…

Капитан почувствовал, что ему стало не по себе от этой страшной мысли. Никогда в жизни он не убивал — ни дельфина, ни даже зайца, — ни единого живого существа. Он и представить себе не мог, как это делается. Однажды он задумал утопить кошку, которая душила цыплят. Поймав злодейку, он сунул ее в мешок и понес к морю. На берегу привязал к мешку большой камень, сел в лодку и поплыл. Весла дрожали в его руках. Во рту стало скверно… Наконец он остановился, поднял мешок. Сквозь грубую парусину кошка вцепилась когтями ему в руку. Но он не разозлился, не вспылил и не бросил мешок за борт. Он положил его на дно лодки и дрожащими руками стал грести к берегу.

«Каково же убить человека?! — думал он в смятении. — Можно ли после этого спокойно есть свой хлеб, смотреть жене в глаза?» Были бы они бандитами или убийцами, издевались бы над ним, били по лицу, оскорбляли — ну, тогда другое дело. Но нет, это не такие люди…

Люто ненавидя их в эту минуту, капитан в глубине души не мог не признать, что они не злые люди. Кто поделится последним куском хлеба, последним глотком воды? Пожалуй, на всем побережье не найдется такого рыбака или моряка. Кто отдаст свои последние сигареты, купленные на собственные деньги? Кто станет заботливо перевязывать раны тому, кто затаил на него звериную злобу? Кто другой в подобном положении пустил бы их всех в тень, под парус? Только добрый, отзывчивый человек способен на это.

Капитан вздохнул и уселся поудобней. Нет, не следует так думать! От таких мыслей хорошего не жди, в них нет проку. Эти люди оторвали его от дома, отняли у него свободу, сломили его волю. За всю жизнь никто не причинил ему столько зла, как те, которые сейчас спокойно спали под навесом. Тогда зачем же вспоминать хорошее? Заслуживают ли они хоть малейшего снисхождения? Никакого! Абсолютно никакого!

«Нужно быть настороже, — твердил он себе. — И, самое главное, не распускаться. Если размякнешь — начнешь жалеть их, а там кое-чем и помогать. А им не помогать надо. Им надо вредить при каждом удобном случае».

Чем тяжелее положение, тем больше надежды на спасение. Только не позволяй себе размякнуть, держи сердце на замке, ни в чем не сочувствуй им!

Но как помешать? Разве остановишь ветер, надувший парус? Нет! Отведешь дождь? А если им посчастливится раздобыть пищу, разве сумеет он отнять ее? Тоже нет! Значит, единственно, что в его силах — это держать язык за зубами. Он знает многое, чего не знают они. Как, например, облегчить жажду? Нужно время от времени ополаскивать рот морской водой. Только ополаскивать, даже не облизываясь, и чем чаще, тем лучше. Он сам бы так сделал сейчас, если бы не глаза этого парня. Но ночью, в темноте, никто, возможно, не заметит. Они и понятия не имеют, как бороться с жаждой.

Не знают они и того, что лодка вовсе не стоит на месте. Медленно, но верно, ее относит на юг. Они не знают, какие здесь течения. Это очень хорошо и очень важно. Если безветренная погода простоит еще несколько дней, лодку отнесет так далеко на юг, что все их планы рухнут.

«Лишь бы не догадались, — думал он. — Если спросят, надо увильнуть от ответа». Из них только усатый знает море, и только он может догадаться. Но он плавал по другим морям, а на Черном не бывал. Это тоже хорошо. При случае можно будет сказать ему, что здесь — северное течение. У берега оно и в самом деле северное, но дальнее течение ведет к югу, к синей воде… Если вода станет синей, только он, капитан, поймет, что лодку отнесло к берегам Турции… Но ни слова не скажет об этом…