Бортовой инженер Вселенной - Владимир Жуков

– Туз крестовый, туз червонный, туз пиковый был.

– Ну вот видите, а у меня два с жокером. Как мог жокера у вас стащить, коли сами говорите, что тузов трёх на руках имели? Чего нет, того стащить нельзя. Явно вы перешустрили, братец.

Пончик, я заметил, покраснел стыдливо, и скорее б ноги от конфуза уносить, смываться б, только оставлять свои родные деньги вовсе в правилах бригады не было. И охрана для чего тогда?

– Буча! – крикнул он, открыв в купе дверь, и в её проёме узком тут же Громовержец появился статный и работать без прелюдий начал.

Только что это? Ударом первым не виновника сшиб торжества, а Пончика. Тот упал. Из носа кровь фонтаном. От удара отключился малый. Ошарашенный Кацо рта не успел раскрыть, как удар стрельцовский схлопотал ногой в пах. От жестокой, сатанинской боли так взревел мужик, что с перепуга поезд не сошёл чуть было с рельсов, а проходивший мимо проводник, испугавшись, выронил поднос с чаем и крутейшим кипятком обварил себе мирно почивавший член, никакой беды во сне не ждавший. Вой проводника, слившийся с криком Кацо, не могли не услышать постовые милиционеры, бродившие по перрону вокзала, к которому чинно подплывал фирменный поезд «Москва – Баку», но и им не повезло, беднягам.

Глава четвёртая. Подруги

В то время, когда бригада кидал потерпела сокрушительную и исключительно обидную неудачу на всех фронтах: и интеллектуальном и примитивно-силовом, по Тихорецку в сторону вокзала не спеша двигались три девушки симпатичные. Меж собою непринуждённо, без эмоций особенных, молодые дамы вели беседу. Я, нечаянно подслушав их разговор, оторваться далее от него не мог.

– Я всё равно бы никогда не связала свою судьбу, познакомившись по переписке с зеком, – говорила блондинка.

– И я, – вторила ей стройная и точёная, словно кукла.

– Да и я бы тоже не пошла, коли б дело происходило сейчас, а тогда вот, извините, не было таких у меня подруг мудрых. И было мне, девочки, четырнадцать лет всего. Это тоже в виду имейте.

– Чокнутая ты, Верка.

– Ненормальная.

– И чокнутая, и ненормальная. Вполне согласна. Но рада очень, что именно так распорядилась судьба.

– Он обманывает тебя, Вера. Пописывает от делать нечего, а ты и обалдела от счастья. Папа – не последняя фигура в системе лагерной охраны – рассказывал, что обилие свободного времени у заключённых делает из них таких писателей, Пушкину какие дать могут фору в эпистолярном жанре. И ведутся на это бабы.

– Совершенно не спорю с вами. Возможно, что объект моих воздыханий совсем не тот, кого я нарисовала в воображеньи, опьянённом счастьем. Возможно. Да и дело-то, собственно, не в нём.

– А в чём же?

– В чём, расскажи, пожалуйста?

– А всего в простой любви, девчонки.

– Страшная любовь, жестокая.

– Катастрофа. Врюхаешься ты с зеком этим так, что никто тебе помочь не сможет.

– бог поможет. – Вера посмотрела на подруг лукаво.

– Мне всё больше кажется, что вы завидуете мне, подруги.

Люба пожала плечами, не понимая, чему тут можно завидовать, а Надя вздохнула и почесала ладонь:

– Договоримся мы до того, что из комсомола вышибут, из института выпрут. В сказки верить комсомолкам не положено… Эх, чего же так ладошка чешется?

– Выпрут, не выпрут, а в бога я всё равно верю. Толком, что это такое, не понимаю, но верю и знаю, что он мне поможет. А ладошка когда чешется, Надюша, так это к выпивке! То народная примета старая!

Смех девчонок зазвенел весёлый. Тепловоза гудок составил ему компанию. Девушки подошли к вокзалу и уселись на скамейке возле поезд, видимо, ожидать, а у Нади снова левая ладошка зачесалась очень.

Глава пятая. Кочегары

Шухов и картёжник странный остались одни в купе. В том, что гражданин не коллега жуликов, сомневаться не приходилось. То, что он незаурядный артист оригинального жанра, тоже сомнений не вызывало. Непонятным, правда, оставалось то обстоятельство, почему компаньон, дежуривший в коридоре для страховки, вдруг с ума сошёл. Но сошёл да сошёл. «Нервная болезнь, дремавшая до момента, стрессом разбуженная, невзначай проснулась исключительно так некстати», – предположил кочегар, любивший ясность во всём, да и успокоился на той гипотезе.

У Шухова в запасе ещё имелась бутылка водки, и сразу после отправления из Батайска не преминул он достать её.

– Рад буду познакомиться, – сказал и протянул руку,

– Шухов Владимир Александрович.

– Щукин Аркадий Павлович, – улыбаясь, пожал попутчик её.

После первой Шухова также первым потянуло на разговор:

– Здорово у вас с негодяями, однако, вышло. Хотел удержать, но вы с таким рвением, с таким желанием торопились без штанов остаться, что не решился. Думаю: «Коли рвётся так человек продуть, пусть наукой хорошей будет. В раз другой поумнее станет». А теперь-то вот понимаю, что вы с ними игрались просто для удовольствия. Не всё коту масленица. Я как полагаю, как догадываюсь – нашла коса на камень, то бишь на мага сволочи невзначай наткнулись? Угадал?

– Да что-то вроде того.

– Где же выступаете? В театре? В цирке? Аркадий Павлович призадумался, вздохнул и:

– Угадали, – воскликнул, – если цирком называть Вселенную, то угадали.

Шухов удивлённо посмотрел на хвастунишку, а тот:

– Без бутылки тут не разберёшься, – пояснил.

Капнул кочегар в стаканы чайные огонь-водицы и тост произнёс короткий:

– За вас! За артиста великолепного! Щукин вздохнул и:

– Спасибо, коллега! – поблагодарил, да, стукнувшись, вместе выпили.

Слово последнее, словно невпопад брошенное, насторожило офицера. Выпив, он вопросительно посмотрел на фокусника, а тот улыбнулся и:

– Не удивляйся, – успокоил, переходя на «ты», – мы коллеги с тобой, дружище, коллеги именно. Ты – самолёта бортинженер, я – кочегар Вселенной.

От изумления у Шухова широко раскрылись глаза. На «ты» обратиться просто не повернулся язык, и он пролепетал искренне удивлённо:

– Ну, положим, то, что вы бортовой инженер Вселенной, это литературный приём – гипербола, – не запретишь говорить красиво. Гоголь тоже вон писал: «…не всякая птица перелетит Днепр», – и никто его за то не поругал, мол, писатель, он на то и писатель чтобы мОзги пудрить.

– Ну, во-первых, никакая это не гипербола. Я на самом деле, бортовой инженер Вселенной, разумеется не всей, всю не объять её.

Наступила тишина, в которой Шухов легко мог слышать даже шуршание мыслей в мозговом веществе своём, я уж не говорю о топоте крови по жилам, подгоняемой алкоголем, о неистовом биении сердца – такова тишина была. Не знаю, сколько бы просидел неподвижно шокированный и полностью обескураженный кочегар, если бы не попутчик только.

– Не удивляйтесь, господин Шухов! – вывел он из оцепенения инженера. – Оценивайте ситуацию творчески, как обычно делаете в непростых полётах.

Шухов, совсем с толку сбитый, молчал, услышанное переваривая, а новоявленный инопланетянин, с хитрецой во взоре, на коллегу изучающе посмотрел:

– А что, собственно, неестественного произошло? Вы едете по своим делам, я – по своим. Почему бы вдруг путям не пересечься нашим?

– Это да, а на Земле у вас дела, наверное?

– Если честно, никаких дел нет. Выполнил задачу чуть пораньше и теперь вот отдохнуть хочу. Где ещё оторваться, как не на порочной Земле? Низменным потребностям ещё где волю дать, как не на ней?..

Шухов, уже начинающий привыкать к неестественности происходящего, потянулся опять к бутылке и, в стаканы плеснув по чуть, тихо, вдумчиво произнёс:

– А собственно, – сморщил на лбу морщины, – ничего такого, что за рамки человеческого разумения выходит, впрочем-то, не произошло. В инопланетян я верил всегда. Только идиот может считать, что мы во Вселенной бесконечной одни. И пусть встреча с пришельцем большая редкость, но дело вполне возможное, вполне естественное.

Аркадий Павлович согласительно кивнул и, потянувшись, зевнул сладко, а Шухов, радуясь возможности выпавшей:

– До ужаса занимательно! – развёл руками. – Расскажу кому, так не поверит никто, что чуть ли не с самим Господом ехал в поезде и водку пил. По такому случаю великолепному не грех и ещё дерябнуть!

Глава шестая. Преступники

В то время, когда в купе кочегары вели разговор под водочку, бригада кидал в полном своём составе восседала на казённых стульях в кабинете начальника транспортной милиции, подполковника Андрея Антоновича Ильина.

– Ну и как это всё прикажете понимать, господа картёжники? – начал неторопливо он. – Я за вас подставляю зад! Прикрываю! Крышую! А вы вместо правильной лохов разводки напиваетесь на работе до такой степени, что друг дружку лупите! К опоре своей – милиции проявляете вопиющее хамство и неуважение: у сержанта-пэпээсника выбиты два зуба и челюсть сломана… Это что ещё за такие фокусы?

Кацо, краснея и ёрзая на жёстком стуле, пролепетал:

– Это проделки беса, Андрей Антонович, форменное издевательство над нами нечистых сил!